— Звучит, конечно, складно. Но не думаю, что Наместник отдавал приказ на такие действия. Может — провокация?

— Я не указываю вам во что верить, а во что нет. Нам же не по двенадцать лет. Лишь предлагаю допустить правдивость этой версии. И постараться найти ей подтверждения. Что-то мне подсказывает, вы наберёте их в избытке.

— Бургомистр, мне на секунду показалось, вы планируете присоединиться к Артсинтиум и выступить против Серекарда, — с опаской произнёс гвардеец справа.

— Я считаю, Оренктон должен стать пальцем, который сожмётся вместе с остальными в кулак, нанесёт удар по узурпатору. Потому что он превращает наш дом, наше Государство Вентраль в выгребную яму, где всякая мразь делает что ей вздумается. Жизнь становится проклятием. И я не одинок в своих мыслях.

— Скажите, господин Рэмтор, о присоединении к кому именно мы говорим? Граф один, а кто эти остальные пальцы? А ещё скажите, как быть с товарами, которые мы получаем из Серекарда? Поставки прекратятся. И что тогда? — озаботился Андер Микгриб, опасаясь опустошения полок в лавке травника; опасаясь исчезновения элементов необходимых для приготовления целебных тоников.

Шестипалый достал из внутреннего кармана два конверта с подлинными печатями и, щёлкнув челюстью, сказал: — Это от сторонников Артсинтиум. В первом письмо от Барона Озёрного города. Он предлагает Оренктону поддержать Инговани, сделать Оринг единым и выступить против Министерства. А в другом — письмо от графа с чудовищной тягой к справедливости. Граф Фалконет также прислал торговое соглашение, оно полностью заменит нам столичные товары.

— При всём уважении к барону и графу, но даже этого недостаточно. Мы не можем просто так выступить против Министерства. И я даже не говорю о победе. Нам нужно больше сведений, — подчеркнул один из них.

— Я назвал только двоих из союза. И кто знает, сколько их ещё, — слегка улыбнувшись, произнёс Рэмтор. Он изобразил болезненный прищур, после этого тут же опустил рукав плаща и схватился за предплечье. Суда по виду, болело неслабо, но терпимо.

— Я считаю, доказательств против Министерства недостаточно. И тем более недостаточно для присоединения к сомнительному союзу, выступающего против самой Столицы. Или у вас есть что-то ещё, господин Бургомистр? — спросил нетерпеливый Микгриб. Он почти наверняка желал сохранить текущий порядок повседневной жизни. Или же, как вариант, хотел избежать поспешных решений.

— Как я и говорил, у вас их будет в избытке. Мы пойдём в усадьбу Ванригтен, прямиком в Дом «Ромашки», а потом обсудим остальное. Но с начала, вермунды, я хочу представить вам вашего настоящего господина. Обернитесь.

Когда все присутствующие мундиры обернулись — увидели изнуренных упадком жителей Оренктона. Их собралось на площади столько, что они виделись живым морем готовым к единству. В нём каждый становился каплей, и, собравшись вместе, обретали форму нечто большего, чем простая толпа. Оставалось лишь вдохновить, указать путь, направить.

Чёрные веки сонно закрыли небо. Закапал дождь, усиливался, вскоре одежда вымокла до нитки. Нежданный ливень отличался от прочих. Иногда могло показаться маловероятное и, скорее всего, невозможное. Некоторые капли падали с земли на небо. Воздух на площади отчистился — свежесть превосходила все доступные ожидания. Оренктон уже успел забыть те времена, когда к резиденции Бургомистра стихийно приходили люди. В последний раз подобное случилось после приезда Государя в город. Тогда их не останавливала даже погода, в которую и собаку из дома не выставишь.

Рэмтор отвёл ладонь в сторону, жестом пригласил вермундов, затем встал как те статуи, охраняющие соборы и старые замки. Громко, без сомнений присягнул на верность каждому жителю. Поклялся защищать Оренктон; поклялся без колебания отдать жизнь в случае необходимости. Гвардейцы последовали его примеру: также приклонили колено перед теми, кому на самом деле служили.

Оренктонцы совсем не ожидали подобного события. Законный Бургомистр сумел речью, во всех красках, передать им своё виденье порядка и общего будущего. Слова брата прошлого главы проходили через умы, добирались до сердец, где находили трепетный отклик. Обретая второе дыхание, пытался подобрать в своих головах подходящую реакцию. Это оказалось сложнее, чем можно представить. Луч света прорвался сквозь тучи, провёл собой тропинку, что вела к грандиозной каменной копии Государя, восседающего верхом на коне. У него не было оружия, а только щит. Всё виделось каким-то сном — даже самым умелый писарь не смог бы в полной мере изложить всё услышанное на пергаменте.

Вальдер и Рамдверт по-прежнему стояли у двери в резиденцию. Белошарфный, пряча лицо за высоким жёстким воротником, смотрел на зарождение нового шанса для города. В его серых глазах отражалась вся площадь, правда в несколько другом неописуемом виде. Он засмеялся, а потом довольно зааплодировал, почти целую минуту громко хлопал руками, будто бы нашёл публику для своей поэзии. Его брат рассматривал свою ладонь, то крепко сжимал кулак, то плавно разжимал, как если надеялся увидеть в нём ценный самоцвет. Вскоре тайные наблюдатели исчезли во внутренностях старинной постройки. Сделали это незаметно, словно растворились в каплях дождя.

Случайная церемония закончилась — люди расходились. Многие поспешили к своим знакомым, хотели поскорее рассказать им о смене управленца, новый будет всяко лучше предыдущего. Такая новость наверняка пробудит от сна приевшейся, далеко не лучшей, обыденности, покажет себя лучше ушата студёной воды. «Теперь-то для них всё изменится», — такую мысль они прокручивали не вслух. Перебегая улицы и прорываясь через ограждения, стучались в двери домов тех, кто не захотел выходить, не захотел промокнуть до исподнего. Не всяких готов подставиться под удары ледяного дождя, болезням нет дела до причины, из-за которой человек позволил случиться переохлаждению. Не дожидаясь открытия, со сбивчивым дыханием пересказывали увиденное. Впечатления летели гроздью, но иногда и в пустоту.

Могло случиться праздничное шествие, но в итоге погода сделала своё дело.

Рэмтор прошивал взглядом бегущий меж камней ручеёк.

— Как всё-таки вы сбежал из «Колодца? Откройте секрет, ведь это считается невозможным, — полюбопытствовал вермунд. — Разумеется, мной руководит не только любопытство. Есть ещё необходимость закрыть бреши в темницы, иначе кто-нибудь нежелательный повторит ваш фокус.

— Хвалю за стремление, но нет нужды. Никто не сможет его повторить. Там нет брешей. Более того, сидя в камерах, все мысли только об одном…о еде. Колодец строили с расчётом помешать узникам и думать о побеге. Что уж говорить о поисках лазеек в почти кромешной темноте, — поведал единственный беглец.

— Как же тогда выбрались? — ещё больше озадачился Хидунг. — Вы же нам не кажитесь…

— Фокусники никогда не раскрывают своих секретов. Но я не один из них, поэтому, так и быть, немного расскажу о своём невероятном освобождении. Мне помогла не самая правдоподобная женщина и обычная ложка. Такое происходит лишь единожды за целую вечность, — не фокусник посмеялся.

— Значит, раз в тысячелетие и палка стреляет, верно? Нужно будет вырезать на мемориальной скале предупреждение будущим поколениям гвардейцев. Пусть знают об этом.

— Лучше оставь запись в архиве. На мемориале есть места только для имён, например таких, как Баннерет Ридонк, что спас Оренктон от голода в ту долгую зиму.

— Значит, мы возвращаем мемориал? Давно пора сорвать с него эту грязную простынку… Господин, уже за это я готов пойти за вами хоть по дну Глухого моря.

— Надеюсь, такого похода не потребуется. Но спасибо, буду иметь в виду. И ещё кое-что, не называй меня господином. Имени или должности достаточно. А то как-то не по себе.

— Так точно, госпо… Рэмтор?

— Уже неплохо, скоро привыкнешь. Нужна практика, как и во всяком деле. Шаг за шагом станешь мастером. А если же нет, — познакомлю тебя с одним поэтом, послушаешь его строки…

— Звучит не особо-то страшно. Я слышал множество разных бардов. От плохих до нестерпимых. Или же всё настолько плохо?