Когда оказался достаточно близко — наудачу метнул топор из-под плаща. Лезвие вгрызлось в соединение, что позволяло сочленяющимся костям руки двигаться. Металл вгрызся как жадный жирдяй в сочный кабаний окорок.

Ногтевые фаланги лап продолжались когтями, такие уж точно разорвут плоть максимально болезненным способом. Избегая возможности самолично убедиться в их остроте, прижался вплотную к выкидышу сестры уродства. Маяк, после соприкосновения с волнами сумасшествия, пустил по себе дерево трещин. Оно мгновенно заполнялось бегающими взглядами новорождённых стариков.

Путник едва не утонул в инородных и незнакомых чувствах, но был вытянут крючком запаха омерзительного дыхания. Спустя крошечную часть мгновения, наставил огор ко лбу фарфорового лица; к так называемому лбу, так называемого лица. Нажал несколько раз на хвост спускного крючка — выпустил из дула металлических первопроходцев, которые встретили плоть беспримерного создания. После их громогласного приветствия в воздухе слышался родной запах пороха. Однако, гнойная жидкость из новообразовавшегося углубления не вытекала, а затекала обратно, старалась восстановиться.

Принявший бой беглец стремительным движением вбил в рану небольшой искрящийся сосуд. Уводя левую ногу от чавкающих лошадиных челюстей, оттолкнулся от (водянистой на вид) туши и, уклоняясь, отпрыгнул. Перекатился, попытался встать, его схватила росшая из алой грязи рука. Упав на рвоту людоеда, которой стала земля, перевернулся и направил оружие, но конечности уже не было. Часть непарнокопытного втягивала в себя омерзительный язык; на его кончике улыбалась половина человека. Грегор отползал — открыл огонь по ломким ногам. После пары точных попаданий в одну точку, одна из них надломилась и вынудила мерзкую сволочь приклонить колено в обратную сторону.

Ответная реакция не заставила себя долго ждать. Лошадиная голова начала раскачиваться из стороны в сторону и закинула рукастую приманку к топору. В этот момент, существо, будто пыталось остановить ржущую гильотину, по-девичьи хлопало её руками. Коряга человеческих останков мёртвой хваткой вцепилась в рукоять и, вырвав её, метнула во владельца походного фонаря. Тот поймал топор, остановил решающее прикосновение лезвия и услышал: — Должен будешь, — Днарвел впервые так отчётливо заговорил после того случая в Мышином узле, где был усмирён на подземных тропах. Через несколько мгновений тёмно-красное облако туманом обволокло уродливую амальгаму. И только потом прогремел взрыв и шелест рвущейся массы. Искры выполнили своё предназначение: добрались до содержимого маленького сосуда.

«Волчий брат» поднял колпак, стряхнул с него налетевшую грязь. Медленно поднимаясь, не сводил взгляд с алого густого тумана. Он ждал, оставаясь в положении, из которого ответные меры, в случае продолжения сражения, будут брошены немного быстрее. Каждая секунда могла стать решающей.

Прочная конструкция ручного фонаря нарушилась — дышащее в ней пламя задыхалось, угасало.

В неестественном облаке началось движение в сопровождении омерзительного чавканья. Там хлопала рвущаяся кожа, как при скоплении трупного газа. Так и представляется утонувшая корова со вздутым брюхом. Из-за ширмы последствий взрыва выпрыгнула стая тварей. С чудовищной скоростью ломанулись к оврагу и скрылись в его тени. Там, где концентрировалась угроза, лежала разодранная туша, лишенная пульсирующих вишнёвых наростов. Все признаки оглашали время смерти. Но, невзирая на это, оно зашевелилось. Театральная кукла на невидимых веревочках поднималось на ломкие конечности. Из марионетки прорастали жевательные органы, те вгрызались друг в друга. Казалось, части стягивались в кучу, пытались соединиться. Монолитное единство — цель.

Развернув подобие головы и осмотрев пустыми глазами того, кто сотворил с ней такое, перебросила внимание на тележку с неправдоподобными мертвецами и тут же сделало выбор — кинулось к ним. От быстро перебирающих лап летели собственные ошмётки. Ворон побежал, нужно остановить эту груду. Единицы времени, которые поселились в ночлежки с едва уловимым названием — «Миг», растягивались и тянулись к горизонту тишины, где гаснет свет.

Вынужденное схлопывание век закрыло, укрыло разум на долю секунды во тьме. Голоса неминуемой опасности изменились. Скрипки какофонического оркестра замолчали. Осталось лишь эхо далёких стенаний тысяч людей. Глубоко вздохнув, резко пробудился. Разваливающейся твари нигде не было, а тень оврагов недвижима. И только скрип, царапая разум, разрушал столь желанное, но мнимое, отсутствие угрозы. Доносился скрип не от колёс повозки с ценным наполнением, а немного дальше по дороге. Где бледная и высохшая фигура в платье резкими движениями чесала свою голову, раздирала её до крови, точно хотела вытащить из неё свои мысли.

Манекен свадебной истории что-то говорил; что-то едва различимое, какой-то набор случайных букв. При попытках вслушаться со дна тёмного озера, которое таилось под умом, поднимались самые безумные предположения… Слишком уж знакомое…

Обречённая на неудачу извлекательница неосязаемого держала подле себя коляску небольших размеров. Детскую коляску обходил в четыре оборота питающий канатик, ведущий к тому что внутри. Заглянув под козырек, креплённый к корпусу, заметила голодные движения и спешно, но аккуратно, протянула угощение. Этим угощением оказалось зрительное яблоко, сорванное с ветвей её лица. Хрипя в одной тональности, приговаривала: — Проголодался? Вот, кушай. Йашук. Кушай… то… что видела я. Ты станешь лучшей версией меня.

— Стало быть, ты и есть та глубинная рыба, что манит светом свою добычу, — донеслось из тьмы оврагов, и спустя короткую паузу голос поспешно задал вопрос: — Кто ты и где ты был утром? Отвечай быстро.

— Я — Баронесса Дэевит, а утром в «Вербе» ты делал мне предложение руки и сердца, — усмехнулся Грегор, узнав знакомый голос: — Правда, после того утра прошло слишком много времени… блужданий по мёртвому городу. Целая вечность позади.

— Какого…ну конечно. Наконец-то догнал вас, — выдул полушепотом тот и дал колкий ответ: — Да, жаль, что ты уже оказался женат на своём умении несвоевременно шутить. Я уверен, эта жена будет твоей единственной… до конца времён. И не надейся уговорить владелицу конуса выйти за тебя. Разве что на свет покоев истлевшей Династии …

— Я просто не смог удержаться. Просто не смог. Теперь скажи, какого хиракотерия ты так долго? — спросил «Волчий брат» и посмотрел на источник ответа. Там стоял обувщик. Изменения коснулись его. Теперь он — бледное отражение прежнего себя на поверхности беспокойной воды, где пущенная камнем рябь устраивала гонки в никуда. Одежда Полурукого обратилась в прожженные лохмотья с морозными следами на воротнике. Шагали эти кристаллики вокруг шеи и вверх к наспех перемотанной бинтом голове. Красные пятна на серой ткани не становились ярче.

— Долго? Как по мне, прошла целая вечность, а это дольше, чем долго, — ответил Тайлер, медленно перетаптываясь на босых и израненных ногах. — Меня задержали, — добавил он и едва слышимо произнёс: — Забавно. Она преследовала тебя, шла за тобой и дышала в затылок. Теперь же оказалась далеко. Далеко позади.

— Далеко? А, ты про Сферу. Тогда — да, более чем забавно, — с некоторой долей подтвердил Г.

— Именно так. Сейчас Яжма далека настолько, что даже не слышит нас. Теперь присмотрись. Что у неё подвешено в узле на поясе? — вопросил ворон, указывая рукой. Там тугая верёвка впивалась в мягкий мешочек с маленькими ручками и ножками. Отроду нет и пары месяцев.

— Думал, в Оренктоне утратил умение удивляться. Дай угадаю. В коляске тогда…

— Именно, — перебил его Тайлер, сдерживая руку от желания прикоснуться к голове. — Грегор, скажи мне, они живы? — спросил тот, вглядываясь в мобильную станцию переливания крови.

— Да, они живы. Теперь нужно торопиться, чтобы так было и дальше.

— Хорошо, тогда всё было не зря. Ещё есть шанс. Крошечный, но шанс, — кинул мистер «сломанные часы». Так Полурукого иногда называли те, кто хорошо его знал. У появления необычного прозвища было две причины. Первая: в его кармане всегда были ручные часы с гравировкой, рыбой. Ничего особенного, кроме того, что они были сломаны. Стрелки ни ходили и даже ни ползали. А вторая, чуть более чем приземлённая: его пунктуальность, а вернее её отсутствие.