— Конечно думал. Раньше мне помогал друг с обработкой древесины. Ну, понимаете, чтобы сырости не было и прочее. Своих секретов он не рассказывал даже мне. Скорее всего, опасался, что тогда в нём отпадёт необходимость. От того и способ обработки дерева такой, что его нужно повторять хотя бы раз в в шесть лун.

— Наверное, каждый опасается стать ненужным. А где он теперь? Наверное, перебрался в другое место и обзавелся помощниками? А то, послушав вас, подумалось, что его способ ведения дел весьма успешен.

— Нет, как-то раз… он решил, что нужен в другом месте.

— Только не говорите, что загулял и перебрался в бордель.

— Не знай. Я бы тоже так подумал. Но мы с малых лет знакомы. Поэтому и знаю, что нет, — ответил рыбак, раздражающе шаркая своими башмаками. — А откуда у вас такое отношение борделям? Слышу по голосу… что-то с вами там произошло.

— Обыкновенное предположение. А так вы правы. Как-то раз побывал в борделе Мышиного узла, помогал одной особей с тяжёлыми ранами и отравлением…и как-то теперь с опаской смотрю на такие заведения. Уж очень сильно прилетело в челюсть. Теперь же предпочитаю отдыхать другими способами. Например…в работе, — рассказал белпер. Он редко позволял себе подобные порывы откровенности, ни к чему кому-то знать некоторые подробности его жизни, к тому же та подопечная почти тайно прибыла в город и так же покинула его с помощью пары молодчиков, они проводили её в целости и сохранности до Межутка. Те настолько впечатлились приключением, что по возвращению сразу же обзавелись колпаками.

— Смотрю я на вашу мантию и понимаю, вы сделали свой выбор… и будете ему верны. Даже научились отдыхать в процессе. Если бы я услышал подобное от белпера, не носящего белое с красным, то не поверил бы.

Перед глазами Бенарда потекли воспоминания. Яркие алые образы настигали его и с закрытыми глазами. Пытаясь отмахнуться от них, совершал резкие и короткие рывки головой. А сломанный палец заныл пуще прежнего.

— Белое с красным? Это всего на всего — вишнёвый сок. Был неосторожен за завтраком. Кувшин треснул и вот…

— Слышал, что юмор — хорошее средство от беспокойств. Господин Бернард, вас что-то беспокоит? — спросил рыбак, ни разу не моргнув.

— Вы правы, мой выбор сделан, и сейчас меня беспокоит лишь старушка. Каждый миг промедления не на нашей стороне. Пока идём…лучше расскажите мне о её недуге.

— Сейчас сами всё увидите, мы почти на месте. Сейчас только дверь открою. С ней надо умеючи. Иногда даже неживым предметам хочется нежности, — пояснил житель деревни.

Стали слышны тяжёлые шаги, громыхали вдалеке и нарастали с каждым вздохом, Кровь по венам бегала всё быстрее и быстрее. Воздух в испуге задрожал как еле заметная паутинка на ветру. Видения положили свои уродливые руки на его плечи, что-то шептали ему на ухо. Плачь, смех и вопли людей, пробирающихся сквозь невообразимые страдания, били в барабаны перепонок белой перчатки. Эти крики уже не принадлежали людям, боль выжрала в них всё человеческое. Теперь голоса принадлежат зверям из самых глубин кошмарного сна. Такого сна, который просто не мог придти к кому-то среди ночи. А если даже и мог, то лишь единожды, потому что своим приходом останавливал бы бьющееся сердце.

Уставший Бенард, стараясь отвлечься, спросил копошащегося рыбака:

— Скажите, я заметил, у вас необычное произношение. Откуда оно? Я знаю, у жителей портового района своя манера разговора, но у вас нечто иное.

— Необычное для рыбака? Раньше я любил ходить в Оренктонскую Библиотеку и проводил своё время в компании книг. Понимаете, оставаясь с ними наедине, они становятся некими зеркалами, отражающими части нашего «я». И с их помощью можно лучше узнать себя и окружающий мир. Признаюсь, про «юмор и беспокойства» узнал из них же. А когда увидел вас, решил не обременять наш разговор просторечием, — с улыбкой рассказал рыбак, посмотрев в глаза белпера.

— Я имел в виду вашу букву «С». Она слышится… как «З». Но ваш ответ оказался даже лучше. Приятно видеть людей, которые тянутся к знаниям. Или просто любят проводить своё время в компании хороших книг.

Пытающийся открыть дверь рыбак прекратил любое движение — замер на месте и не шевелился. Со стороны угла постройки, не внушающей доверия своей прочностью, раздался грохот и тяжёлое возбужденное дыхание. Бенард медленно закрыл глаза, прождал пару секунд и поднял веки. Повернулся, а там довольная морда, смотрит на него. Это тот Садист, которому практически удалось лишить его жизни. Это точно он: эти сверкающие глаза уродства, эти вытекающие через дыру в щеке слюни не будут забыты. Выхватил наградное двухзарядное оружие Шылдмана с украшенной узором рукоятью, но морда спряталась.

— Прошу прощения, дверь не поддается. Сейчас я кое-что принесу, и все получится. Я мигом, — рыбак резво поковылял к своему дому.

Оставшийся ожидал, рассматривал временно неподдающуюся дверь и ворота, скорее всего, запертые изнутри. Задумался о влиянии мелочей на жизнь; о том, как обычное дело, спотыкаясь об них, приводило к результату достойного быть политым горьким секретом глаз. Случайный камень, валяющийся на дороге в горах, в одно мгновение мог решить судьбу пассажиров экипажа. Шалость ребёнка, захотевшего в шутку напугать своих старших родителей, вызывала боль в груди и останавливала дыхание. Так же и эта дверь могла случайно оказаться обладательницей власти способной решать судьбу.

Из потока раздумий его выдернул воздух, ибо изменил своё состояние и теперь стал жидким. Дыхание давалось с трудом, а иногда даже с болью. Невидимый и необходимый вооружился бесчисленным множеством крошечных лезвий. Попадая в лёгкие, как познакомившийся с делирием выпивоха, размахивал своим оружием. Боль неожиданно появлялась — неожиданно, бесследно исчезала. Во мраке поселились то, что вынуждало усомниться в целости своего рассудка. Скрытое в черепной коробке могло быть изранено, могло обливаться кровью втайне от других людей, втайне от самих себя.

Примерно на расстоянии десяти шагов от него стоял закутанный в тряпьё великан. В руке держал что-то похожее на бусы; перебирал мерзкими пальцами сферы, нанизанные на нить из плоти. Багровые капли не спеша падали на землю под ним. С пояса свисала старая толстая книга, хранимая в перекрестье объятий цепей. Нечто зашевелилось в глубине подобия капюшона, там совершались те же действия, что проделывают челюсти во время пережёвывания. Бенард, оставив свою сумку на земле, поднял маленький камень и продвинулся на пару шагов. Направил оружие на нежеланного гостя — выжидал неизбежного момента. Ткань соскальзывала, медленно показывала лицо. Та самая морда вынырнула из глубин ожиданий. Не веря в это и желая развеять все сомнения, швырнул в него камень. Миг полета растянулся смолой, не желавшей отлипать от коры. И вот оно. Камень не пролетел насквозь, а врезался в твердую поверхность тела. Великан широко улыбнулся, с воплем бросился вперёд. Звук был таким, что его должна была слышать вся рыбацкая деревня. Даже Глухое море не смогло бы полностью заглушить этот рёв. Бенард быстро отскочил назад, нажал на спусковой крючок. Пули попали в сердце или же в место, где оно должно было быть. Тёмная фигура свалилась на него и исчезла, превратившись в дым…

Рыбак вернулся, сжимая в руке ржавый прут. Тяжело дыша, с трудом произнёс: — Всё, я уже тут. Вот именно это было нужно. А вы что, решили в птиц пострелять? Вот правильно! А то утром… здоровая такая чёрная клювокрылка упёрла мой кошель.

— Что-то вроде того, — сухо ответил стрелявший в призрака.

Деревенщина схватил прут, просунул в щель под дверью. Пытаясь «умеючи» её открыть, попутно разговорился: — Помню, в библиотеке прочёл одно произведение. Если не ошибаюсь, труд Блекрота про красавицу по имени Миноора, которая хотела сыграть такую музыку, что уносила бы людей в другой мир. Мир без горести и всепожирающей печали. Мне кажется, она красавица даже не из-за своего внешнего вида… а из-за своих намерений. Они поистине красивы, — рыбак, почувствовав безразличие белпера, болезненно нахмурил брови и замолчал.