Оказавшись рядом с лавкой мясника, лёгкое дуновение ветра со скрипом приоткрыло дверь, да ещё медленно так. Бенард остановился. Звуки вгрызания лезвия тесака в мясо захватили внимание белпера. Они отличались от тех, какие можно было услышать в предыдущие дни. Что-то в них изменилось. Ранее звук разделывания мастером свежего мяса звучал как звон приглашающего к столу колокольчика — очередь к нему выстраивалась сама по себе. А на эти сигналы очередь уже не собиралась — никого не было. Они больше не напоминали приглашение, а скорее наоборот, разгоняли все намерения посетить лавку.
Дверь с затяжным скрипом распахнулась, и на свет вытек голос хлюпающих ударов. После каждого такого удара, раздавался болезненный вздох, жадно глотающий воздух. В полумраке внутренностей лавки кто-то шевелился. Сложно понять кто это.
Тут вырвался оглушительный вопль, пробирающий до костей, а затем хриплые мольбы о помощи. От этого волосы на руках уподобились шипам, вбитым в глубины ямы-ловушки, а в нос вцепились маленькие зубы роя смрада. Бенард будто бы узнал мерзкий запах. Также пахло в Долиуме. Тёмный абрис мясника стоял рядом с подвешенной тушей похожей на человека. Когда тот, повернув свою голову, увидел нежеланного зрителя, то медленно зашагал к белперу, сжимая в своей руке широкое лезвие с зазубринами на скосе обуха.
Мужчина, посвятивший всего себя врачеванию и поискам новых медицинских способов продления жизни, почувствовал, как что-то сдавливает его ноги мокрой верёвкой. Сдавливает в том же месте, за которое подвешена туша внутри. Пулей пронеслась в разуме догадка: это проделки первобытного страха, что уже начинает примерять судьбу видимого на себя.
Молот тяжёлых шагов, звучавший поступью десятков, грохотал громче и громче, раскалывал инстинкты. Подобное можно лишь почувствовать. Уродливая груда мяса, покрытая язвами, остановилась у порога. Белпер узнал одного из садистов — не двигался с места, только давил большим пальцем левой руки на мизинец белой перчатки. Одетое в человеческую плоть чудовище рвануло на него, расставило свои длинные руки. Как ребёнок, пытающийся поймать бабочку. Тут же появились Грегор и Полурукий, они точными ударами свалили того, кого здесь быть не должно. После чего раздался болезненный хруст.
Бенард сломал свой палец, боль отпугнула морок. Садист рассеялся кошмарным сном. Теперь за порогом лавки — добродушный мясник. Тот, приветливо махая СВОЕЙ рукой, обещал забесплатно поделиться лучшей нарезкой в городе. Как он говорил — в благодарность за труды. Оклемавшийся от прихода, коротко кивнув, зашагал дальше.
Последний слог отголоска событий напомнил о выдающихся навыках Грегора и Тайлера. Обычные люди не способны так биться, не способны отдаться настоящей безумной ярости ипри этом расчётливо, продумывая каждое действие, броситься в жерло битвы. Вот где достигалась максимальная эффективность. Таким образом, всё выглядело как некий танец погребения врагов, за которых не всхлипнет и самый заядлый плакальщик. Собирателям трупоида даже удалось сделать белпера должником жизни, вырвав того из лап гибели, когда его заманил в ловушку один из местных жителей. По всей видимости, но это лишь видимости, скорняк не нашёл иного для себя пути, кроме как примкнуть к уродливым захватчикам и служить в качестве приманки. Искалеченный светлячок приводил любого, кто желал спасти хоть кого-то, в капкан садистов. Бенард никогда не забудет тот амбар, ведь там угадил в примитивную, на первый взгляд, ловушку и был подвешен вверх ногами. Вместо охотничьей скрученной верёвки использовалась железная. В её прочность удалось убедиться, пытаясь освободиться с помощью клинка. Лезвие не взяло эти силки, в момент затупилось, а после вообще выскользнуло из руки. Скорняк мерзко заржал, подобрал бесполезное оружие и позвал истязателя. Вот в такую экспедицию сходил белая перчатка.
Отдалившись от лавки мясника, по случайности услышал разговор прохожих, те обсуждали между собой смерть узурпатора и победу над Министерством. Невольно и сам присоединился к разговору, но молча и не останавливаясь. В голове прокручивались разные мысли, например: о безголовом государстве Вентраль, которое подобно гидре отрастило множество голов, кусающих друг друга зубами собственных интересов и взглядов. Далее со дна потока размышлений всплыла пара вопросов. Кто и как проник в самую охраняемую крепость Серекарда. Амиантовый замок слыл наглядным примером абсолютной защиты и неприступности. Но всё же кому-то удалось пробраться туда и отсечь самую хищную голову той самой «гидры». Такое просто обречено покрыться слухами разного толка, пробегающие мимо мальчишки подтвердили это, болтали — будто Садоника не просто убили, а ещё вырвали глаза и зубы. Такие трофеи в некотором роде намекали на исполнителя. Но только лишь намекали на тёмную сущность, ведь зрительные сферы и кости ротовой полости вполне себе могут стать товаром. На них найдётся свой покупатель, что отвалит пузатый кошель монет. Как говорится: люди платили и не за такое.
Бернард успокоил интерес к убийству Министра, оставил все предположения до того момента, в котором будет больше сведений. Потому что, блуждая в темноте, можно бесконечно подбирать к событиям разнородные объяснения. И не исключено появление рода способного подменить реальное и при этом остаться незамеченным; или же вовсе увести от правды в противоположном направлении. Над кромкой городского лабиринта виднелась небольшая часть статуи Всемилостивейшего Пакатора. Монумент не мог не напомнить о былых временах. Будучи моложе, Бенард мог долго стоять внутри галереи, расположенной недалеко от затворнической резиденции, и смотреть на величественный портрет Государя, восседавшего на троне из Камнедрева, с надписью под рамой: «Свет рассеивает безумные голоса». Рукописный шедевр вышел из-под кисти известного столичного мастера живописи, представителя Вентральской школы искусств — Сандреса Челли. Хоть будущий белпер не разбирался во всех тонкостях и не отличал работу одного художника от другого — подобное нисколько не мешало ему получить свою долю вдохновения. В каком-то смысле, именно это время, проведенное в созерцание, и сделало его тем, кто он есть. С тех пор восхищение, заполняющее его сердца, да и не только его, не изменилось ни на каплю. Чувство оставалось свежим, будто испытывается впервые, избежало судьбы застоя и не обратилось в зависть.
Государем восхищались, почитали, а его враги, после личного с ним разговора, клялись ему в чистой верности. Без двоемыслия и ставок на подковёрные игры. Ходили слухи, что Венн, скрывая своё лицо, выходил на улицы, гулял среди толпы, чтобы узнать о переживаниях людей. Наверное, подобные действия вынуждали всех способных на обман трижды задуматься перед тем, как пытаться положить что-то себе в карман и спешить докладывать об успешном использовании средств из казны. Пакатор совершал такие тайные вылазки не только в Серекарде, но и в других частях Империи. О них никто не знал заранее, а когда было уже поздно, то расползалась молва о том, как кого-то осудили или же наградили.
Однажды Бенард встретился на рынке Оренктона с человеком, тот неподвижно стоял, всего лишь смотрел на небо. Ведомый нечто большим, чем рядовое любопытство, подошёл к незнакомцу. Глубокий капюшон скрывал в своём мраке лицо, а если какие-то черты проскальзывали, то их было недостаточно, чтобы узнать хоть что-то. Смотрящий в небесный простор заговорил, устремив взор, словно за облака: «Мы результат нашего времени. Мы результат древней случайности. Может ли зверь не испытывать голода? А можем ли мы не желать глотка свежего воздуха? Не думаю. Вот и он… не может избежать своей природы. Но мы должны попытаться встать на путь созидания. Спасай чужие жизни, спасай, мой друг». После этого повернулся, посмотрел на своего внимательного слушателя и протянул яблоко. На половину ярко-красное и на другую половину зелёное. Затем ушёл, оставив Бенарда один на один с вопросом, который он всё ещё хранит как семейную ценность. Мысль о том, что это был Государь Венн, не покидали его голову. Такая мысль обречена блуждать в глухой немоте хитросплетений догадок.
