– Зачем, Миге? Зачем ты приказал её ликвидировать? Она же сестра Ник. Думаешь, та бы поняла и приняла твой выбор? Думаешь, мы бы все приняли его?

Мигель бесстрастно ответил:

– Я приказал выполнить закон, Анна. Это иное. И Ник бы поняла. Она приняла смерть Салли Беранже, она приняла ликвидацию её мужа Беранже, тоже хомофила. Линдро потом бы тоже понял – он недрогнувшей рукой писал в отчете о поездке в Двадцатый округ причину ликвидации Беранже: «хомофил». Чем Беранже отличается от Сэм?

– Тем, что та запутавшаяся девочка?

– Беранже тоже был когда-то мальчиком, Анна. И его кормильцы тоже были живы – он выпивал не до смерти. Но его Лин ликвидировал. Чтобы Лину не было больно, я и приказал все скрыть. Только поэтому, Анна… И… Будет скандал… Я заткнул рты самым большим газетам и телевидению, но… Будь готова к тому, что желтые газетенки будут трепать твое имя.

– Боишься, что все раструбят, что я твоя любовница?

– Анна, у писак нет совести, только сенсации. Я постараюсь принять удар на себя, но…

– Я сегодня в полдень забираю документы о разводе из мэрии.

– Анна…

– А мэрия работает до шести. Если тебе было так противно увидеть в газетах про любовницу… Можешь увидеть про жену… – Она повернулась к нему и заглянула в глаза: – Сделай хоть что-нибудь, Миге… Пожалуйста… Та девочка не заслужила смерть. Думаешь, легко ей сейчас в реанимационной палате лежать и думать: когда же за ней вновь придут? Придут, чтобы ликвидировать.

– Тех, кто на это обрек Сэм, я уже наказал, Анна. Только, боюсь, они ничего не поняли.

– Кажется, ты тоже ничего не понял, Мигель. – она вновь отвернулась к окну реанимационного отделения. – Ни я, ни Лин, мы не сдадимся. Мы не отдадим Сэм – и к оркам закон! Ты мог бы все исправить, но ты ничего не понял…

– Я понял тебя, тигренок. Мой маленький любимый тигренок… Учти одно – Эмидайо новый принятый закон касаться не будет. Если я смогу протащить закон о жизни для хомофилов – Эмидайо вне этого закона. Его я уничтожу в любом случае. Хорошо?

Анна повернулась к нему, всматриваясь и пытаясь понять – шутит он или нет?

– Эмидайо? Я думала, ты поставишь условием отсутствие у нас общих детей…

– Я понял – ты сильнее, чем я всегда думал. Ты выдержишь дни в реанимационном отделении. Но Эмидайо – я его лично ликвидирую. Его новый закон не будет касаться.

Он достал из кармана пиджака интер и принялся кому-то звонить:

– Руис, через час устрой пресс-конференцию в больнице святой Лалии – собери всех газетчиков и пригласи телевизионщиков. Скажи, что будет сообщение о хомофиле. О помещении я договорюсь… И встреться с жертвой – нужно его чистосердечное признание о нападении на свидетельницу… Мне плевать, что это сын судьи – не сам же судья. И плевать, что судья – наш союзник. Наш единственный союзник – закон… И саму свидетельницу навести – заплати в два, в три раза больше, но пусть даст показания о нападении. У тебя час. Время пошло. С Расселом я встречусь лично. – Мигель повернулся к Анне и осторожно поцеловал её в щеку: – Прости, но мне надо спешить. И ты заслужила свадьбу по всем правилам. Например, летом.

Анна прищурилась:

– Значит, свадьбы не будет никогда. Вечно ты увиливаешь в последний момент.

– Анна…

– Иди ты, Мигелито…

– Уже пошел – на конференцию.

– Я не туда посылала. – она отвернулась к окну – уже привыкла, что Миге всегда найдет причину отменить свадьбу. Он весьма предсказуем.

Перед тем, как с лязгом открылись двери больничного лифта, Мигель тихо сказал:

– Впрочем… В пять сорок пять у меня будет перерыв на ужин. Ты успеешь в мэрию?

Анна обернулась к нему:

– Я подумаю. Я очень хорошо подумаю, Мигелито.

– Святая кровь, оказаться одному перед брачным алтарем – это жестоко в моем возрасте. – Мигель зашел в лифт, и его двери закрылись. Выслушивать ответ Анны он не собирался.

– Надо было его прибить еще в львином логове, чтобы нервы не мотал, – пробормотала Анна. Но в мэрию она успеет – придет в пять пятьдесят девять, чтобы Мигелю жизнь малиной не казалась.

Сэм искренне не понимала суматохи вокруг неё.

Не понимала, почему Парра подхватил её на руки и потащил к машине. И сил отбиться нет, но хоть голову больше не сносит от любви к нему – то ли прошло, то ли отболело, то ли наны успокоились.

Не понимала, почему парень, которому она вскрыла плечо когтями, всю дорогу рассказывал ей мягким, профессионально утешающим голосом, что все наладится. И держал при этом за руку.

Не понимала, почему её привезли в больницу – зачем лечить, когда все равно ликвидируют – не так, на свободе, а по приговору суда в тюрьме или где у них тут казнят.

Не понимала, зачем её положили на хирургический стол… Она вампир, на ней все заживет – через месяц после плазмы, но заживет.

И уж тем более не понимала, зачем её снова и снова пытались усыпить – наркоз на вампиров действует плохо. Она снова и снова просыпалась и опять погружалась полный красочных видений медикаментозный сон – анестезиологи в больнице были упорные.

Лес. Осеннее, яркое, теплое, но уже низкое солнце. Блики на воде. Он босой сидит на песке и играется ягодами клубники в плетеной корзинке. Перебирает клубнику, ища самую вкусную. Или большую. Или спелую. Или красивую.

Рыжий.

Красивый.

Зеленоглазый – иногда он косится на неё, прячущуюся в кустах, и словно чего-то ждет.

Одетый под поверхностного – белоснежная рубашка с закатанными по локоть рукавами, подвернутые до колен джинсы. Если бы не оркский Парра с его уроком недоверия, можно было бы влюбиться. Только Сэм знала, что это больно. И потому только четкий расчет. И никак не иначе.

Он не выдерживает первым:

– Не узнала?

Узнала. Как не узнать. Он почти не изменился. Если только самую малость.

Она все же вышла к нему на берег. Села рядом, осторожно косясь на корзинку с клубникой – крупной, отборной, сладкой, наверное. Из Запретного сада поди. Папа иногда привозил… И это был праздник.

– Узнала. Ты Клауд. Принц. И ты опоздал – я уже не принцесса.

Он протянул ей корзинку:

– Угощайся. Для тебя вез. Из Запретного сада.

– Кажется, ты ожидал увидеть дитя, раз привез такой подарок.

– А ты не дитя?

– Мне восемнадцать лет.

– Сказать, сколько лет мне?

– Рискнешь?

Он рассмеялся:

– Пожалуй, нет. А то еще запишешь в старики… Ешь… – его пальцы поймали одну из ароматных ягодок и осторожно поднесли ко рту Сэм. – Вкусно.

– Соблазняешь?

– Еще раз – ты для меня еще дитя. Вот встреться мы лет через десять-двадцать, тогда… Тогда бы это было соблазнение.

Она укусила ягоду, и сок брызнул во все стороны, обагряя и пальцы Клауда.

– У меня нет столько времени, Клауд. Мне нужна защита и деньги прямо сейчас. Тебе нужен ребенок от меня.

А ягода оказалась до безумия сладкой.

Клауд удивленно приподнял бровь вверх:

– Однако.

Сэм пояснила:

– Принцесса выживала, как могла. Так что… От тебя защита и деньги, от меня…

Он кивнул:

– Я понял – что. Только повторюсь – ты еще дитя. И я уже обещал тебя защищать, так что и деньги, и защита будут. Прости, что в прошлый раз не получилось. Уголек надежный, но, видимо, что-то пошло не так. Прости, пожалуйста. Я очень старался тебя найти, и вот нашел…

Сем тихо сказала:

– Я не особо пряталась, чтобы ты не мог меня найти.

– Значит, я плохо искал, – покладисто признался он.

– Значит, договор?

Клауд кивнул:

– Принцессы нынче недоверчивы… Договор, Сэм. Клянусь, я смогу тебя защитить в этот раз.