Джек чуть подался назад. Просто на всякий случай. Видимо, когда-то она погорячилась с «гостеприимством».

Сэм мягко сказала:

– Джеееек! Это нестрашно. И, кстати, очень вкусно.

Он отрицательно замотал головой – наверное, не такой деликатес этот кекс, как чьи-то мозги… Или чем он там питается? Падалью? Почему-то представить Джека, поедающего падаль, было сложно. Слишком он живой для этого.

Сэм пояснила для него, внимательно рассматривая Джека – у него была живая мимика, мог и случайно выдать себя:

– Я купила этот кекс на день рождения. Думала, что до него еще десять дней, а оказалось, что я умудрилась просчитаться. На целую неделю. Представляешь? Лето закончилось, осень идет. И мой день рождения через пару дней. Я тут подумала, что потерять время я могла только сразу после родов. В самом начале лета. Только одна проблема – Эш не выжила бы неделю без присмотра… Это ты ей помог?

Джек замер, открывая рот в попытке что-то сказать, и, как всегда, у него не получилось. Видимо ни еть, ни ха не подходили к ситуации. Пока он давился словами, Сэм победно запихала кекс ему в рот, замирая – а зубы у него нормальные. Человеческие, не приспособленные грызть кости в поисках мозга… И вот пойми – он еще не мутировал в нежить или уже мутирует обратно в человека? И как такое вообще возможно?!

– Жуй! – старательно строго сказала Сэм, потому что Джек явно собирался выплюнуть непонятную еду. Все же, похоже, падалью он питается. – И повторяй за мной: покой этого дома священен для меня!

Джек обреченно принялся что-то мычать, и Сэм его пожалела, полотенцем вытирая крошки со рта и поврежденной щеки:

– Мысленно повторяй! Я тебе верю. И спасибо за Эш. Спасибо, что не бросил её тогда, летом. Только… Чем ты её кормил?

Чем кормил он её саму, Сэм знать не хотела.

Джек еле проглотил кекс и снова принялся обреченно выдавливать из себя новые слова:

– Гу… На… Гу… Сё… Гу… О…Ко… Гу…

Сэм засунула себе в рот кусочек преломленного кекса, чтобы соблюсти ритуал и чтобы не пытаться поторопить Джека.

Тот сдался, замолчал, а потом внезапно выпалил из себя:

– Гусёна. – И сам же замер, удивленный, что у него получилось.

Сэм приподняла брови:

– Гусёна… Гусёнок? Только не говори, что кормил её гусями. Это как-то даже для меня звучит страшно.

Джек вздохнул и попытался объяснять по новой, но Сэм остановила его:

– Давай не будем. Эш жива, а моя нервная система может и не перенести твоих откровений. Гусь… Офигеть… Охренеть… Ээээ… Остолбенеть. Короче – еть!

Джек грустно подтвердил:

– Еть! – он опустил глаза вниз. Кажется, они с Сэм друг друга не поняли.

Вода в котле забулькала, и Сэм предложила:

– Джек, а давай я сегодня тебя зашью? Легче будет общаться. У меня как раз есть свободное время, а завтра пойду на охоту уже с чистой совестью, что все дела переделала.

Он внимательно посмотрел на неё, поморщившись от натуги, но не ругаясь и не смеясь, а Ешь тут совсем не подходило.

– Только уговор: будет больно – не молчи: мычи, стони, можешь даже пнуть меня, чтобы я остановилась. Я как-то в садисты года не стремлюсь. Хорошо?

– Ха… Ха…

Сэм ткнула ему в грудь указательным пальцем:

– У тебя, наконец-то, совпало чувство юмора с моим. Можешь смеяться.

Джек лишь выдавил:

– Хаааа…

– Не так обреченно, – буркнула Сэм, наводя на столе порядок и запихивая кекс обратно в упаковку: – своим потом отнесешь – пусть тоже преломят хлеб со мной. Столько, кстати, у тебя парней? – старательно невинно поинтересовалась она – должна же она знать, сколько тут нежити в округе.

Джек сделал самые наивные глаза, какие только мог. И даже улыбнулся, только крайне натянуто.

Сэм смирилась – фокус не удался. Хотя пока нежить контролирует Джек, можно не бояться.

– Ясно. Не скажешь. То ли не умеешь считать, то ли правильно делаешь – прячешь своих от охотника. Я же охотник все же… Что ж… Давай-ка тебя шить. Только для начала, давай тебя умоем. Пусть асептика у меня хромает, но откровенную грязь я шить не собираюсь.

Она принесла в тазике теплой воды – смешала ковшом кипяток из котла и холодную воду, которую принес Джек. Достала полотенце, серое от старости.

– Не смотри так испуганно. Оно чистое. Честно. И…

– Ха…

– Молчи! – оборвала его насмешку Сэм. – Я не хозяйка года, я уже предупреждала!

Сэм намочила полотенце и принялась отмывать поврежденную щеку Джека, с ужасом понимая, что он серый не из-за того, что нежить. Это он такой грязный… Потому что нежить.

Сэм сглотнула:

– Ой… Что я наделала…

Джек приподнял брови в знаке вопроса.

– Ты теперь пятнистый, как гепард. Одна щека чистая, а вторая… Не очень. Ты когда последний раз мылся?

Джек задумался и выдавил из себя потрясенно:

– …еть!

Сэм оценила его честность:

– Значит, давно… Тогда… Пока я буду тебя шить, вода как раз нагреется. Примешь ванну. Нечего ходить грязным, ты все же человек.

– …ха… – очень мягко, вкрадчиво сказал Джек.

Сэм, направляясь к камину, чтобы достать металлическую ванну, в которой мыла Эш, оглянулась:

– Несмешно!

Она вылила в ванночку кипяток, а потом повесила над огнем греться новую порцию воды. В конце концов именно же Джек принес эту воду. Ему её и расходовать… Она же потом сходит за новой.

Сэм вернулась к столу и решительно взялась за иглу. Просто надо не думать о том, что Джек человек. Он неживой, он боли не чувствует. Совсем. Правда. Она принялась заправлять нитку в иголку. Руки откровенно подрагивали. Все же Джек выглядел почти живым…

Джек осторожно поймал её дрожащую ладонь с иглой и сжал:

– Ха…

– Ага, – призналась Сэм. – И ха, и еть. Только пинайся, ладно, когда будет больно?

– Ха… – грустно выдавил Джек.

– Чувство юмора так себе!

Шить пришлось долго. Слишком много мышц было порвано. Слишком много пришлось делать наугад. Клод, конечно, научил её, но не навыкам же первоклассного хирурга! Так, шить по мелочи прямые раны, а тут рваные, да ещё старые… Только через час, украсив лицо Джека алыми нитками, Сэм выдохнула:

– Ну, вроде… Лучше я уже не сделаю. Давай-ка теперь мыться, пока вода не остыла.

Джек исподлобья смотрел на Сэм, еще утром она решила бы, что это приготовления к атаке, но не сейчас. Кажется, Джек был реально напуган перспективой мытья. Хотя он нежить, что с него взять.

– Мыться! – вновь повторила Сэм. – Это нестрашно. Зато на человека будешь похож.

Джек принялся мрачно давиться разными вариантами етей, но ботинки с себя стащил и послушно направился к ванне.

– Нестрашно! – ему в спину повторила Сэм и наклонилась к его обуви – в заднем шве одного из ботинок сохранился ярлычок с датой изготовления. Сэм выругалась себе под нос:

– …еть! – на ярлыке был указан этот год. Одна безголовая нежить, оказывается, умела просачиваться через КПП из зоны. Или Джеку кто-то помогал, хотя это совсем за гранью понимания. Нежити никто не помогает, их только упокаивают. Она-то смирилась с Джеком из-за беспросветного одиночества.

Сэм выпрямилась и еле выдавила из себя от неожиданности, рассматривая Джека:

– Надо было дождаться, когда я выйду из дома…

У ванны грязной кучей лежала одежда. Сам Джек мялся рядом, не в силах заставить себя забраться в воду. Сэм сглотнула – он был оркски худ и непропорционально сложен – слишком длинные ноги и торс, как у гончих: узкий и приплюснутый с боков. Сэм прикусила губу – псовых оборотней она боялась. Помнила, как еле отбилась от такой нежити. Псовые упорные, быстрые и загоняют стаей. Стало противно, что Джек может оказаться гончей – уж больно красноречивый у него скелет. А еще… Смерть у Джека была хреновая. Очень хреновая.

Сэм потрясенно выдохнула:

– Да тебя сплошняком надо шить.

Раны были везде – на груди, на спине, на конечностях… Сэм вздохнула, заставляя себя думать, что это были посмертные повреждения, но шансов на это было мало. Она снова напомнила все так и мнущемуся в надежде, что Сэм передумает, Джеку: