Под ногами возник асфальт, усыпанный битым стеклом, и Сэм в который раз подумала, что быть вампиром просто замечательно – её босым стопам ничего не угрожало. Может, выбрать эту форму для существования? Какая разница тут, в зоне, человеком она осталась или стала кем-то другим? Может, вообще стать до весны драконом и ни о чем не думать… Клауд же не спешит её спасти, а больше никому она и не нужна. Хватит цепляться за глупые мечты, что её кто-то спасет… Она одна и никому не нужна. Она будет спасаться сама.

Сэм подобралась к железобетонному остову торгового центра, через выбитые окна высматривая путь наверх. И тут откуда-то сверху упала ультра. Просто упала – нежить в ней была уже упокоена. Вновь пропела дура-птица – ей бы уже спать в гнезде, а она распелась тут!

Сэм замерла, прислушиваясь и старательно осматриваясь – никого. Абсолютно. Словно белобрысый сам упокоился. Только так не бывает. Она стояла, плотно прижимаясь к полуразрушенной стене, и ждала. Рано или поздно тот, кто упокоил нежить, шевельнется и… Не шевельнулся.

Через полчаса полной тишины, даже птица угомонилась и замолчала, она осторожно шагнула к ультре, склоняясь над упокоенным парнем. От него остался только скелет и остатки обмундирования. Сэм содрала с шеи нежити медальон.

– Ничего личного… И не бойся, твоим родным сообщат… - она зажала медальон в руке и пошла прочь, напоследок кидая огненный шар – иногда даже кости могли вновь подняться. Она сдаст медальон в Совет ветеранов. Не бог весть какие, но все же деньги. Ей очень нужно успеть накопить к весне. Кровь из носу надо накопить денег к весне. Иначе все просто зря. Эх, не получится пережить зиму драконом! Драконом не накопить денег.

Возле дома привычно ходил Джек. Да, Сэм настолько сошла в одиночестве с ума, что дала нежити имя. Той самой глупой нежити, что не съела их с Яб… «Не думать!» – осекла сама себя Сэм, проглатывая глупые слезы. Джек топтался на лужайке перед домом, из-под насупленных бровей рассматривая Сэм.

– Иди прочь, а? – взмолилась она. – Ночь на дворе. Приличная нежить уже спит! Или лопает чужие мозги.

Тот явно оценил её потрепанный вид – он выдавил из себя:

–…еть!

Сэм, доставая запасной ключ от дома с притолоки, пробурчала:

– Да, да, очешуеть, офигеть, офонареть! И отвернись – тебя не учили, что рассматривать неодетых девушек, неприлично?

Джек потоптался, явно пытаясь понять всю фразу – отворачиваться он не спешил.

– …ха…

Сэм, открывая дверь, бросила обиженно:

– Ну-ну, смейся…

–…ха?

– Иди ты! – она вошла в пустой дом и закрыла дверь, отсекая его следующий вопрос:

– Ешь?

Репертуар Джека был крайне скуден. Ха, ешь и еть. Хотя, с другой стороны, он вообще разговаривать не должен был.

Сэм оглядела свой пустой, утопающий в полумраке дом. И слезы вновь выступили на глазах. Везде были вещи Яб… Её вещи. Бутылочки. Соски. Пеленки. Та самая дурацкая, так и не сожженная книга…

Ноги подогнулись, и Сэм села на пол, без сил опираясь на дверь.

– До весны… Я клянусь… До весны… Просто надо дожить до весны…

Было холодно, хоть вампиры и не чувствуют перепады температур.

В дверь осторожно постучали.

Сэм, давясь слезами, послала Джека далеко и прочно:

–…и чтобы навсегда!!! – фразу эту она слышала от Клода. За дверью потоптались и выругались в ответ:

–…еть!

– Обалдеть! Омертветь! Охренеть! – не осталась в долгу она.

Сэм закрыла ладонями уши и уткнулась себе в колени. Хотелось все забыть. Хотелось, чтобы эта отвратительная, ненавистная осень наконец-то закончилась.

Скорей бы весна.

Скорей бы…

Скорей…

Скорей…

Хорошо, что вампиры умеют впадать в оцепенение. Только… Утро облегчения не принесло. Сэм еле заставила себя двигаться. Встать. Умыться холодной водой. Причесаться. Одеться. Собрать все ненужные теперь вещи в мешок. Открыть дверь. Выйти на улицу – надо вернуться в Провал за остатками рюкзака. Замереть, рассматривая так и не ушедшего Джека.

– Офонареть! – прозвучало у них с Сэм почти одновременно. Хотя Джек только «…еть!» и выдавил. Интересно, он-то на что ругался?

Рюкзак, точнее, то, что от него осталось, стоял на дорожке возле дома. Сэм прикрыла глаза, взяла себя в руки и позволила себе стать человеком.

– Доброе утро, Джек. Спасибо за рюкзак.

–…ха…

Человеком быть с Джеком было сложно – лично она не могла продержаться с ним и пары минут:

– Иди ты! Смейся в другом месте!!!

Нежить наклонил голову на бок, рассматривая Сэм:

– …Ха? Ешь?

– Сколько тебе раз говорить: ешь – это еда, Яблочко – не еда!

Джек принялся давиться словами – они ему давались с трудом, в основном из-за раны на шее, переходящей на подбородок. Кто-то перед смертью Джека старательно пытался оторвать ему голову.

– Ееее… Еее… Эээээш! – победно сказал он, для верности еще делая покачивающие движения руками, словно кого-то там держал. – Ешь?

Сэм прикрыла глаза – вот только от нежити еще напоминаний о её Яблочке не хватало…

Слезы без спроса брызнули из глаз.

– Отвали, а? – взмолилась Сэм.

– Еееешь? – не угомонился Джек. Он же нежить, ему на чувства окружающих плевать.

Сэм что есть силы заорала – она тоже не обязана щадить его чувства, да и нет их у нежити:

– Нет её! Её тут больше нет!!! Вали отсюда, дурная нежить! Не успел съесть, когда мог, теперь забудь о ней! Нет Эш! Понял?!

Он не понял. Смотрел исподлобья своими карими, совсем немертвыми глазами и топтался на одном месте.

– Нет её! – прошептала Сэм, шагая мимо него. Почти шагая. Потому что он, не считаясь с тем, что она охотник вообще-то, схватил её в свои объятья, прижал к груди и принялся гладить по голове. Еще бы не смеялся при этом – цены бы ему не было.

–…ха… Ха… Ха… – его ладонь скользила по её волосам, словно пытаясь утешить.

От его истлевшего мундира пахло не тленом. Пахло деревом и травой. И её слезами, потому что она позорно расплакалась.

Слезы катились и катились сами по себе, не останавливаясь. И мужская, загрубевшая ладонь продолжала гладить её по волосам. Это было странно, но так необходимо Сэм. Она устала быть одна. Джек даже что-то утробно рокотал, словно в нем был моторчик. Птицы потрясенно пели, как заведенные, не замолкая. Видимо, гнездовье у них тут. И как она умудрилась поселиться в таком месте…

Она сухо всхлипнула последний раз и все же нашла в себе силы отстраниться. Джек тут же наклонился к ней, заглядывая в глаза:

– …ха?

Сэм кивнула:

– Три раза ха. И спасибо… Я уже в порядке. Правда, в порядке. Просто все так глупо… Я же её плач до сих пор в голове слышу…

–…ха… – Джек потянулся к ней, но Сэм отрицательно качнула головой:

– Не надо, я справлюсь. Надо просто потерпеть до весны. Весной я её заберу.

Джек внезапно выпрямился, недоуменно рассматривая Сэм:

–…ха?

– Что? – не поняла его Сэм. Она Джека вообще не понимала.

– Еее… Ээээ… Эш! – он облизнул губы и попытался продолжить, выдавая странные звуки снова и снова: – А… Ы… Ххххх… Ннннн… Эээээш…

Он понял, что все бесполезно, замолчал и сжал руки в кулаки. Он даже глаза закрыл в бессилии.

– Джек? – Сэм осторожно прикоснулась к его чуть теплой шее: – Это из-за ранения. Надо просто зашить горло и говорить станет легче.

Он открыл глаза, странно рассматривая Сэм. Она старательно улыбнулась – вблизи Джек совсем не походил на мертвого. Да, бледный до ужаса, серый даже, видимые вены не голубые, а черные, но и только. Джек даже разложением не пах. Если бы не его повреждения… Он мог бы сойти за живого. Странно, тогда, в начале лета, он ей казался типичной нежитью – синюшной и мертвой.

– Я могу зашить раны, Джек. Правда, не обещаю красиво и обезболивающего у меня нет…

Джек скривился и показал кисть – обломанные, грязные ногти пробили кое-где кожу, но дискомфорта явно не приносили.

Сэм поняла:

– Не больно. Тебе не бывает больно. Тогда… Приходи как-нибудь. Я зашью тебе раны.