– Пора одеваться! – Грубоватость Венлы вывела из задумчивости, что было очень кстати.

Что сделано, то сделано. Все, что могу теперь предпринять, – постараться остаться в живых, чтобы близким не пришлось скорбеть обо мне, а это не оставляло времени на то, чтобы погружаться в отчаяние.

Обсохнув, я снова пристегнула кинжал к бедру. Венла проследила за моими действиями, но ничего не сказала, только помогла напялить ворох материи, которую принесла. Кремовое нижнее платье застегивалось спереди от закрытого ворота до самого подола на крохотные золотые пуговицы. Служанка пыталась справиться с застежками на груди, бормоча под нос что-то, подозрительно похожее на сокэрские ругательства.

Затем последовал изумрудный плащ, бархатистая ткань была такой тяжелой, что я едва не осела под его весом. Девушка натянула его так, чтобы он закрывал грудь, и зашнуровала лентой. Несмотря на несуразный и громоздкий покрой, наряд был бы красив, если бы не был на несколько сантиметров длиннее, чем нужно. Венла покачала головой, вытаскивая иголку и нитку из передника. Я на всякий случай застыла на месте, пока она энергично подбирала платье быстрыми, резкими стежками в нескольких намеченных местах, приподняв подол так, что он едва касался пола.

– Спасибо, Венла, – от души поблагодарила я.

Было бы крайне неловко весь вечер волочить за собой юбки.

Вместо ответа служанка бросила подозрительный взгляд на мои волосы, жестом приглашая сесть в кресло. Я наблюдала за ее работой в зеркале на туалетном столике и отмечала, как она морщится, сражаясь с моими кудрями. Когда уже казалось, что прошло несколько часов, ей удалось соорудить некое подобие скромного пучка, какой носила сама, только мой частично скрывался за водруженным перед ним высоким ободком, обитым кремовым и изумрудным материалом в цвет платья.

Даже без своих рябиново-алых кудрей я буду выделяться среди этих людей. Их кожа была смуглой и плотной, а моя – светлой, как у отца. И тогда как у Теодора с Иро глаза были глубокого зелено-карего цвета, мои были весеннего светло-зеленого оттенка, как у матери. Я переводила взгляд со своего отражения на отражение служанки и не могла не заметить, что ее пучок был опрятным, без излишеств, а мой… находился в художественном беспорядке. По крайней мере, я надеялась, что это выглядит так. Хотя подозревала, что моя прическа скорее напоминает один из причудливых клубничных тортов, которые дома готовила повариха.

На мои ноги Венла надела мягкие непрактичные комнатные туфли, которые окончательно подтвердили зарождающиеся у меня подозрения относительно Сокэра. Как это платье, в котором невозможно двигаться, как эти туфли, которые сомнутся при первом же соприкосновении с землей, женщины здесь должны служить украшением. Тихим, застенчивым и скромным. Что ж, отец всегда говорил, что я не умею себя вести, даже если от этого зависит моя жизнь. Похоже, скоро мы это выясним.

Когда Венла наконец ушла, велев отдыхать, пока лорд Теодор не придет отвести меня на ужин, я впервые как следует перевела дух. В голове пронеслись тысяча и одна мысль, начиная с того, как мы собираемся выпутаться из этой передряги, и заканчивая всевозможными наихудшими вариантами развития событий, какие только могла вообразить.

Выбрав одну из печенюшек на подносе с едой, я жирно намазала ее медом и маслом и отправила в рот. Вот уже много дней, как я не ела ничего свежеприготовленного, и надеялась, что, утолив голод, буду мыслить яснее. Я ошибалась. Сладкое пряное тесто растаяло во рту, и все мысли тут же испарились. В этот прекрасный миг единственным, что существовало в мире, было это печенье. Не успела я насладиться первым куском, как руки уже намазывали маслом и медом еще несколько печений, чтобы поскорее затолкать их в рот. Желудок заурчал, довольный таким развитием событий, а цикл тем временем повторялся, печенюшка за печенюшкой.

Промелькнула мысль, не отравлено ли угощение, но я ее отбросила. Они бы, конечно, не стали прилагать столько усилий, купая и переодевая меня, только чтобы прикончить с помощью печенья… И, кроме того, если я умру, эта заключительная трапеза того стоит!

Я расправилась с последними крохами на подносе, съела несколько долек яблока, положив на них по тонкому ломтику твердого сыра, и пару больших красных виноградин, а потом заставила себя остановиться. До прошлой недели это легко могло бы стать закуской перед основным приемом пищи. Но после того, как я так долго полноценно не ела, нужно быть осторожной и не перегружать желудок. Как бы тяжело ни было смириться с этой мыслью!

Я неохотно отошла от столика, смахивая крошки с губ и корсажа платья, и отправилась проверить дверную ручку. У меня вырвался радостный шепот, когда ручка провернулась. Значит, не заперто. Я осторожно толкнула большую дубовую дверь, приоткрыв ее настолько, чтобы можно было выглянуть в пустой коридор. Чуть дальше, возле лестницы, застыли стражники, но никто не стоял за дверью и не смотрел в эту сторону. Открыв створку пошире, я выскользнула из комнаты и закрыла ее за собой, радуясь бесшумным петлям.

Мне бы следовало остаться в своей комнате. По правде говоря, я целых три секунды взвешивала, стоит ли вернуться, и лишь потом решила все-таки отправиться на разведку, убедив себя, что даже задуматься о чем-то более безопасном – уже прогресс.

Ноги понесли меня мимо двери Давина, и я задумалась, не позвать ли его с собой, но услышала доносящийся из комнаты храп. Я закатила глаза. Он всегда был способен проспать все что угодно. Я продолжила путь, продвигаясь все дальше по коридору, пока не оказалась в другом крыле чертога.

Здесь все было совершенно иначе, чем в Локланне. У нас замки были пронизаны прошлым и настоящим. Шумные ребятишки, аристократы и даже слуги наполняли коридоры звуками, а стены несли на себе следы прошлого, любимые картины матери или вазы с букетами цветов. Чертог Лося казался мрачным – в коридорах никто не бродил, не было снующих детей и прислуги. Стояла жутковатая тишина, в которой слышно было, как мягкие подошвы моих туфель соприкасаются с темно-синими коврами, устилающими коридор. Как и в зале, где мы в первый раз встретились с Иро, они были единственным вкраплением живого цвета в унылой и тусклой обстановке. Куда бы я ни взглянула, повсюду были прямые линии и очень скромная отделка, кое-где разбавленная парой великолепных люстр или светильников.

И это наблюдалось не только в коридорах. Комнаты, в которые мне случилось заглянуть, выглядели так же. Мебель, стены и полы были приглушенных тонов с минималистичным рисунком. Глядя на свое платье и яркие ткани, я не могла не задуматься: может, обстановка такая невзрачная, чтобы на ее фоне не терялись и привлекали внимание люди? Пожав плечами и отбросив эту мысль, я продолжала тайный поход, пока за спиной не раздалось многозначительное покашливание. Проклятье!

– Принцесса Роуэн!

Я медленно обернулась и оказалась нос к носу с лордом с выжидающим выражением на лице.

– Лорд Теодор! – Я наклонила голову в знак приветствия, и не думая оправдываться за вылазку.

Он также склонил голову в ответ, оглядывая меня от наскоро перешитого подола изумрудного платья до кудрей, упрямо выбивавшихся из пучка.

– Сойду ли я за приличную сокэрянку? – спросила я больше для того, чтобы прервать неловкое молчание.

Он напрягся и снова прокашлялся, отводя золотисто-зеленые глаза от моего взгляда.

– Сомневаюсь, что слово «приличный» часто к тебе применяется, – пробормотал он, качая головой. – Как и «сокэрянка», если уж на то пошло, – добавил он, выразительно глядя на мои волосы.

– Ах, да! Предательские рябиново-алые волосы! Ты хотя бы не содрогаешься от отвращения, как моя служанка!

Уголки его губ дернулись в намеке на улыбку, но он тут же подавил ее.

– После рассказов о короле Логане, который гору сровнял с землей, многие селяне думают, что рябиново-рыжие волосы – проклятье.