Простодушный и неторопливый внешне, он производил впечатление этакого добродушного увальня и только прищуренные, с еле заметной хитринкой, глаза могли предупредить не знакомого с ним человека об истинной силе этого гиганта. Вом был лучшим охотником Лиодора, и нередко таскал с соседних клочков суши, мелких настолько, что им даже не потрудились дать название, мавок[4], а один раз вообще притащил из какого-то полузатопленного ивняка старую лобасту[5], свившую там гнездовище. Мужики тогда вооружились топорами и поплыли собирать напитанную магией древесину. Собрать успели немало, но до конца так и не осилили: привлечённая излишним шумом, туда нагрянула водяница, и горе-лесорубы еле успели унести оттуда ноги.

Помимо охотничьего промысла, Вом также работал в их деревне скупщиком алхимических ингредиентов, которые затем, с небольшой наценкой, переправлял в столицу княжества. Ему приходилось заменять на этой работе отца, рано начавшего страдать старческим слабоумием.

4. Наиболее распространённый и наименее опасный вид русалок.

5. Самый опасный и агрессивный вид русалок. Наиболее известны сильной ментальной магией и магией воды вплоть до уровня ученика(3 ступень по общепринятой классификации (здесь и далее будет указываться цифра рядом с рангом)).

— Мне четырнадцать! — гордо выпятил грудь Рин.

— Ну я и говорю, — флегматично пожал плечами мужчина, — Мал ещё. Чего хотел то?

— Вот, — мальчик мигом забыл о вопиющей несправедливости по отношению к его возрасту и выложил на неошкуренную поверхность стола всё ещё бьющую хвостом рыбу.

— Хороший экземпляр. Свежая?

— Только что поймал.

— Где рыбачил?

— Так я тебе и сказал, — задорно воскликнул Рин, показав торговцу язык.

— Сам выловить хочешь… А мать то отпустит? — с ещё большим, хотя, казалось бы, куда уж дальше, прищуром спросил Вом.

— Отпрошусь, — легкомысленно махнул рукой подросток, — Сколько за эту-то дашь?

— Размер хороший, чешуя не повреждена… Думаю одного серебряного как раз будет достаточно.

— Чегооо? — огорчённо протянул паренёк, — Докинь ещё немного: видишь, какая рыба хорошая — наверняка из тех, что окрестности для остального косяка разведывают.

— Сам знаешь, цена фиксированная. Если бы на моём месте был отец, он бы вообще покупать не стал, потому что мелкий больно.

— Если бы это был твой отец, он бы не только не заплатил, но ещё и рыбу отнял.

— Поэтому я и стою здесь, — хитро улыбнулся Вом, — Сохраняю нам покупателей независимо от их возраста и размера.

Какое-то время они ещё поигрались в гляделки — спокойный взгляд карих глаз опытного охотника против слегка взволнованных, серо-голубых глазёнок мальчонки, пока мужчина не вздохнул протяжно и не полез за прилавок к кошелю с деньгами.

— Давай так, — на дерево, одна за другой, легли одиннадцать монет, — Я даю тебе 1 серебряную и 10 медных монет, — палец указал на сойку, — за эту рыбёшку, а ты, — вездесущий палец переместился на Рина, — если этой ночью выследишь саму стаю, всю пойманную рыбу продашь мне, идёт?

— Спасибо, дядя Вом! — мальчик, обрадованный неожиданной надбавкой, весело кивнул на предложение торговца и опять припустил во всю прыть по улицам деревни, стремясь поскорее добраться до дома.

По идее, можно было взять 1 серебряную монету, а то, что он поймает ночью — продать торговцам, которые приплывут со столичного острова завтра днём для обмена товарами с жителями Лиодора — те брали радужных соек по цене 1 серебряная 5 медных за штуку. Однако Рин знал: торговцы покупают не всю пойманную рыбу, стараясь выбирать только такую, которая поцелее и имеет лучший, по сравнению с остальными, вид. Вом же всегда брал любую, лишь корректируя цену в зависимости от свежести и качества пойманной тушки.

***

— Ну и смысл был убегать? — лениво, будто нехотя выплёвывая слова, пробасил парень лет семнадцати в засаленной, латанной-перелатанной рубахе, встряхивая Рина за грудки, — Всё равно ж догнали.

Видимо не удовлетворившись отсутствием ответа на свой вопрос, Тирн в такой же неспешной манере, в которой разговаривал, отвёл руку назад, и в глаз Рину прилетел кулак.

«Теперь будет синяк», — отстранённо подумал мальчик и приготовился к продолжению экзекуции.

На Тирна и компанию Рин натолкнулся на одной из улиц, когда, окрылённый удачей, совершенно забыл об осторожности и буквально вылетел навстречу всей вороватой ватаге. Те сразу каким-то внутренним чутьём догадались, что сегодня с подростка можно будет стрясти деньжат, и Рин вновь бросился бежать, на этот раз петляя, как только возможно, потому что сзади его с криками и угрозами, медленно но верно настигала банда беспризорников. Загнанный погоней на территорию бараков, где обитали совсем уж бедные или больше времени проводившие на воде, нежели на суше, жители, он сам не заметил, как упёрся носом в забор, а когда осознал, бежать уже было поздно — выход из подворотни перегородил Тирн и два его подпевалы.

…Хулиган тем временем похоже решил, что пока что достаточно наставительного тумака, и дал команду прихвостням обшарить пришитые на штаны карманы. Там, как и у любого думающего человека, собравшегося как следует пробежаться, было пусто. Однако бугай, глядя прямо в «пылающие любовью» глаза подростка, аккуратно встряхнул того ещё раз, а после довольно ухмыльнулся. Край старой, но всё ещё хорошей куртки, был отогнут, из ещё одного кармана вынуты все деньги, и Тирн с соратниками, кинув Рина к дощатой стене и попинав для острастки, удалился, довольно подбрасывая в руке десять медяков.

Окончательно убедившись, что все ушли, Рин ещё немного полежал в грязи, а после вскочил, по-собачьи отряхнувшись, и ещё раз огляделся по сторонам. Не обнаружив никаких видимых засад, он, тем не менее, аккуратно отвернулся к злополучному забору и только после этого вытащил изо рта серебряную монету. Не поворачиваясь, мальчик аккуратно убрал монетку во внутренний карман куртки, и, осторожно выглянув из подворотни, не спеша потрусил в сторону, обратную той, куда удалилась шайка Тирна.

***

— Опять ты изгваздался. Где прикажешь брать тебе чистую одежду? — женщина сердито упёрла руки в бока.

— Ну мам…

— Что «ну мам»? Самому же мыть теперь придётся, хорошо хоть новой недавно купили… — женщина вернулась к занятию, от которого её оторвал вернувшийся с неудачной рыбалки сын, и до Рина теперь долетали лишь редкие обрывки беззлобного ворчания.

Лира была красива. Несмотря на рождение сына, которому уже вот-вот должно было исполниться пятнадцать, она не растратила своего природного обаяния. Редкие морщинки, появившиеся к тридцати годам, лишь облагородили её лицо более зрелой красотой. Мальчик невольно залюбовался матерью, с обретающимся в душе покоем наблюдая за её делами.

Женщина, стянув в тугой пучок каштановые волосы, в переднике, с въевшимся, казалось, на века в ткань соком от растений, которые она постоянно обрабатывала, делала настойки на продажу, помешивая в котелке варево из магических трав. Их она собирала по времени, в зависимости от того, когда наступает подходящий срок сорвать тот или иной ингредиент.

В хибаре стоял такой родной и такой приятный терпкий запах высушенных и только-только подготавливаемых к сушке растений. В углу, в той стороне, где вставало солнце, располагалась дощечка с искусно вырезанной, двенадцатиконечной звездой, выкрашенная в жёлтый цвет. В другом, рядом с печкой, на которой сейчас творила волшебство, превращая растения в полезные настойки, мама, сушился лён, который потом предполагалось использовать для изготовления ткани и пошива одежды.

Оставшиеся два угла старой покосившейся избушки занимали добротный стол с двумя лавками, оставшийся ещё с тех времён, когда был жив отец, и сейчас стоявший слева от двери и мамин уголок, где опытная травница хранила ступки, пестики, разные баночки с необходимыми ингредиентами и… ароматные травы, немного соли, а также разную кухонную утварь. Перед приёмом пищи лаборатория алхимическая (если можно обычное травничество считать алхимией) превращалась в лабораторию, предназначенную для приготовления пищи, где Лира, как хорошая домохозяйка, творила из имеющихся ингредиентов что-то невообразимое.