В письме, так взволновавшем императора, содержалась просьба одобрить помолвку между представительницей семьи Керех и наследником княжества Озёрных островов. Видимо князь небольшого государства-союзника (выторговавшего себе в давние времена независимость от империи, своими территориями заключившей маленькое княжество в кольцо, в обмен на заверения вечного мира), чтобы не оступиться, поставил перед бароном Керехом условие: помолвка только в случае высочайшего одобрения. И Гюстав решил рискнуть.

Подобная просьба только с первого взгляда казалась абсурдной. На самом деле Гюстав Керех хоть и был старым знакомым Реджинальда, будучи выходцем из народа, не мог претендовать на более высокий титул. Барон был его потолком, что, в свою очередь, ставило в опасное положение как его территории, так и его благосостояние. Брак же с представителем княжеского рода, тем более наследником, мог эту проблему решить.

— Будем считать, что ты меня порадовал, — довольно произнёс император, садясь за написание ответа.

***

Примерно на середине составления письма, Реджинальд тряхнул чёрными, с редкой проседью, волосами и настороженно прислушался. Умелый в молодости авантюрист, он обладал хорошим шестым чувством, которое не раз выручало его в сложных ситуациях. И сейчас это самое чутьё буквально вопило о том, что что-то не так.

Правитель аккуратно огляделся, проверил, на месте ли магический клинок из гномьей стали, который он носил с собой для того, чтобы всегда быть способным себя защитить. И с вызывающим восхищение профессионализмом начал медленно утекать из положения сидя за рабочий стол из чёрного дуба (между прочим подарок от дипломатов дроу), дополнительно укреплённый защитными плетениями: паранойя ещё никого не сгубила, а вот излишняя бравада — вполне.

Только почувствовав себя в безопасности, Реджинальд начал лихорадочно соображать, а что именно вызвало эту иррациональную нервозность. В кабинете, кроме него, никого не было — беглый осмотр это вполне подтвердил. Да и стол, честно говоря, до сих пор никто не пробовал на прочность, что уже говорило само за себя. Тогда что? Он бы ещё какое-то время пытался докопаться до истины, но тут до императора дошло. Звук. Его не было.

Над Драконьим городом, который даже с высоты наблюдательной точки Реджинальда сейчас должен был полниться звуками, висела звенящая тишина. Было так тихо, что Реджинальду поначалу показалось, что он оглох. Но нет. Он слышал своё дыхание, стук по столу хоть и вышел приглушённым, но вполне улавливался, однако других звуков в мире вокруг не было. Мужчина не слышал даже шума, который по идее должен был идти из-за двери. Удостоверившись, что ему ничего не угрожает, император вылез из-под стола и собирался уже подетальнее изучить ситуацию, когда организатору занимательного аттракциона «Выключи звук и посмотри что будет», видимо, надоело разыгрывать использование площадных магических техник.

Пространство вокруг понемногу начал заполнять звон, как если бы отовсюду звонили хрустальные колокольчики. Еле слышимый поначалу, он постепенно нарастал, превращаясь из тихого позвякивания в нечто большее, гораздо большее. И вот, когда Реджинальд уже зажимал уши обеими руками, так как невыносимый звон достигал, казалось бы, самого мозга, всё резко прекратилось.

Будучи дезориентированным, он снова растерялся, как когда звук пропал в первый раз, но теперь тревожного ожидания не последовало. Все звуки вернулись. Грохотали из-за двери чем-то обеспокоенные латники, бегала по коридору прислуга. Из окна позади вновь слышался шум. Но… он был какой-то… не такой? Чем-то непохожий на все остальные, слишком громкий, слишком частый, как если бы это был очень сильный… дождь?! Резко развернувшись, император опрометью бросился к окну, а затем потрясённо замер, отказываясь верить своим глазам.

***

С небес, блиставших неестественной чистотой, особо подчёркиваемой несколькими редкими облачками, шёл дождь. Вода падала сплошной непроглядной стеной. Впрочем, земли эти огромные объёмы не достигали, немного выше шпилей дворца ударяясь будто бы о невидимый барьер, растянутый по небу. На горячие камни мостовых попадали уже капли обычного, пусть и достаточно сильного, ливня. Остальная вода, отскакивая от незаметной глазу плёнки, странными мячиками разлеталась в разные стороны, создавая на небе столицы удивительную картину из кругов, расходящихся от мест соударения.

Солнце возводило непогоду в совершенно новый ранг безумия. Лучи света, с лёгкостью проходящие сквозь водные массивы, отражались от каждой капли, исправно отскакивающей от невидимого полотна, разукрашивая и так необычное небо в тысячи радужных мостов. И, будто бы этого было мало, создатель магической бури, будь то человек или природа, вновь нашёл, чем удивить.

В вышине раздался грохот. А затем, с до сих пор сверкающих всеми цветами радуги небес стало приближаться непонятное желтоватое свечение. С каждой секундой его приближения к земле, люди, поначалу радовавшиеся дождю, все как один начинали падать на колени и вспоминать все известные молитвы Люмену, прижимая к груди кулоны с двенадцатиконечной звездой.

С покрытого рябью от падающих на непонятный барьер капель неба, на город нисходили драконы. Гигантские молнии, испаряя вокруг себя воду и взрывая сам воздух, обманчиво медленно стремились вниз к напуганным мокрым улицам. Конец каждой украшала оскаленная пасть древнего ящера, состоящая целиком из природного электричества. Они скалили клыки, натурально рычали, и народ уже смирился со своей смертью, когда что-то вдруг поменялось.

Молнии, долетая до небольших тонких шпилей, располагавшихся на многих башенках самых высоких из старых домов, начинали исчезать, пока не пропадали вовсе. Со стороны казалось, что огромные, змеевидные тела электрических драконов сами втягиваются в неприметные с первого взгляда конструкции. Это было похоже на безумство. Впрочем, безумств на один единственный день и так уже было с лихвой.

Помассировав виски, Реджинальд отвернулся от окна, чтобы вернуться к делам насущным: после подобных событий в столице, а то и во всей центральной части страны (если такой дождь был не только здесь), необходимо было урегулировать ту суматоху, которая обязательно поднимется в ближайшее время. Однако, заняться делами ему сегодня было не суждено.

Обернувшись к столу, император заметил фигуру одного из слуг, почтительно склонившуюся около книжного шкафа. Реджинальд хотел было поинтересоваться причиной визита когда инстинкты бывалого авантюриста вдруг стали сигнализировать ему о неестественности происходящего. Мужчина ещё не понимал толком, что происходит, а намётанный глаз уже выхватывал из реальности нелогичные моменты, составляя из них единую картину. И картина эта Реджинальду очень не понравилась.

За годы правления император может и подрастерял боевую хватку, но оглохнуть он точно не мог. Несмотря на весь тот грохот, что несли с собой молнии и продолжающийся ливень, он бы не смог пропустить скрип открываемой двери или доклад от охраны. Одно это ещё можно было списать на невнимательность, только вот присутствовали и другие странности. Почему слуга застыл около стены рядом с книжным шкафом в таком положении, будто только что из этой стены вышел? Почему крепкий старик стоит полусогнувшись, подрагивая и еле заметно покачиваясь из стороны в сторону?

У Реджинальда не было ответов на эти вопросы, но ввиду одного их существования поза, в которой застыл верный слуга, переставала казаться раболепной. Незаметно даже для самого себя, Реджинальд аккуратно начал смещаться в защитную позицию, спешно возводя все известные ему магические щиты и на всякий случай вновь готовясь держать оборону за столом. Укрытие удалось занять очень вовремя. Старик как раз закончил какое-то неизвестное плетение и, резко разогнувшись, запульнул им в стол, за которым так своевременно схоронился император. Реджинальд не видел, как запускалось заклинание и что оно из себя представляло в начале своего пути, но когда шарик белого пылающего нечто с легкостью, оскорбляющей все законы мироздания, проплавил несколько плоскостей антимагической древесины, с радостным «чпок!» преодолел все защитные конструкты, наложенные на стол, между прочим, гномами и остановился только перед самым лицом, предварительно аннигилировав почти все щиты, поставленные императором, тому стало как-то не по себе.