ДЕНЬ 24

РЭКУМ. ПЕРЕД РАССВЕТОМ

Она с трудом открыла глаза. Перед затуманенным взором все плыло, не давая сосредоточиться. Правый бок нещадно пульсировал болью, голова кружилась. Последнее, что Атия помнила, это как она успела развернуться, чтобы уйти от удара, нацеленного в голову, и после этого еще несколько раз выстрелить, прежде чем силовая дубина врезалась в правый бок, заставив ее упасть на колено. Она еще попыталась подняться, когда следующий, в то же место, удар, окончательно сокрушил ребра и потушил свет в ее глазах.

— Терпите, комиссар, — кто-то склонился над ней, пытаясь неумело наложить тугую повязку. — Я стараюсь помочь.

Она попыталась пошевелиться и глухо застонала сквозь плотно сжатые зубы. Кто-то помог ей подняться и дал опереться на свое плечо. Хольмг поняла, где находится, только когда они уже подходили к Храму.

— Что с мятежниками? — спросила она еще до того, как они остановились.

— Отброшены, комиссар, — выдохнул гвардеец, передавая Атию подошедшему к ним санитару. — Но, скорее всего, это ненадолго, комиссар, — добавил гвардеец с некоторым сомнением в голосе и, быстро отсалютовав, поспешил в сторону оборонительного вала, где проходил сейчас рубеж линии обороны.

Поддерживаемая санитаром, Хольмг прошла в Храм Императора. Сюда стеклись все, кто еще оставался не тронутым ересью и безумием и кто не мог находиться на передовой с оружием в руках.

— Подождите здесь, комиссар, — санитар помог Атии сесть у одной из стен, рядом с другими ранеными. — Сестры сейчас подойдут к вам.

Хольмг проводила его взглядом и попробовала глубоко вздохнуть. Сломанные ребра отозвались острой болью, и Атия мысленно прикинула полученные повреждения, а также возможные последствия. Потом посмотрела туда, где несколько сестер оказывали помощь тем, кто нуждался в более скорой и неотложной помощи. На их посеревших от усталости лицах комиссар прочла выражение сосредоточенности и отрешенности от мира.

Атия снова попробовала вздохнуть. На этот раз ребра заныли чуть слабее.

«Боль всего лишь иллюзия тела», — напомнила она себе, стремясь окончательно изгнать из стонущей плоти эту иллюзию.

— Аве Император, — раздалось рядом с ней.

— Аве Император, — отозвалась Хольмг, поворачиваясь в сторону голоса.

В нескольких шагах перед собой она увидела Карро Гвинеро. Правой рукой комиссар держал один край плащ-палатки, на которой лежал раненый гвардеец, а левая, судя по всему, перебитая в нескольких местах, свисала вдоль туловища бессильной плетью.

Несколько санитаров тут же подбежали их группе навстречу, чтобы принять раненого.

Освободившись от ноши, Гвинеро подошел к Хольмг.

— Серьезно? — он указал на небольшое кровавое пятно, расплывающееся поверх наложенной повязки.

— Нет, — она поморщилась от боли, и Карро это заметил.

— Вот, — он достал из внутреннего кармана контейнер величиной с ладонь и протянул его Атии. — Возьми.

Она открыла контейнер. На дне лежали две крохотные пилюли.

— Что это?

— Хорошие обезболивающие. Когда долго служишь, начинаешь обзаводиться подобными вещами, — и, увидев немой вопрос в глазах Хольмг, соврал: — У меня где-то были еще.

— Спасибо, комиссар, — она достала одну из капсул и протянула контейнер обратно Гвинеро. — Этого мне будет достаточно.

Собравшись с силами, Атия медленно поднялась на ноги.

Карро Гвинеро посмотрел на нее изучающим взглядом.

— Тридцать минут назад я отдал приказ всем выжившим отступить к Храмовому комплексу, — он перехватил взгляд Хольмг. — Теми силами, что остались в нашем распоряжении, мы не удержим периметр всего «верхнего города».

— На нашей стороне преимущество занимаемых позиций, — возразила Атия. — Административный сектор строился с расчетом возможных бунтов среди рабочего населения, с тем чтобы не допустить захвата центральной части Рэкума с размещенными здесь ресурсами.

— Не в нашем случае, комиссар, — Гвинеро отрицательно покачал головой. — Слишком мало сил для его защиты.

К Храму Императора медленно стекались выжившие.

— На нашей стороне подготовка, вооружение и техника, комиссар Гвинеро.

— Оставшиеся крупицы, комиссар! — Карро резко замолчал, возвращая утраченный на мгновение контроль. — Оставшиеся крупицы, — он повторил фразу уже тише и продолжил, глядя на поднявшуюся, стоящую перед ним с гневным взглядом Хольмг. — Это затишье перед настоящей бурей, комиссар. Думаю, к ночи они снова начнут атаку, сдержать которую у нас уже не получится.

Он помолчал с полминуты, потом произнес:

— Поддержка в пути. Меньше, через пять суток на планету должны высадиться Имперские войска, и начнется эвакуация. Храм Императора станет нам последним оплотом, пока мы будем ждать прилета помощи.

— Эвакуация? — Атия посмотрела на комиссара с удивлением. — Вне зависимости, прибудет помощь или нет, будет произведена или нет эвакуация, когда это произойдет и сколько к тому моменту останется выживших, наша задача неизменна: сделать все возможное и невозможное, чтобы искоренить мерзость перед Лицом Его.

— Но это, — Гвинеро замолчал не в силах произнести слово «самоубийство». — Какую пользу мы принесем, если погибнем, защищая этот город, который и так мертв?

— Мы — комиссары, — Хольмг полоснула Карро Гвинеро своим взглядом. — Мы всегда там, где и должны быть. На передовой. На острие атаки. Это — наша жизнь. Как часто говорил Октавиан: комиссары не имеют право на леность души.

— Леность души? — переспросил Карро.

— Да. У него было такое выражение. Душу, как и тело, необходимо постоянно тренировать и закалять. «Вы будущие комиссары», говорил он. «Вы не можете быть просто сильными. Вы обязаны быть сильнее. Вы не можете быть просто храбрыми. Вы обязаны быть храбрее. Всегда быть на шаг впереди. На вдох ближе к смерти. Совершенствуясь каждый день. Идти вперед, до самого Золотого Трона, с правом остановиться лишь у его основания» — Атия посмотрела комиссару Гвинеро в глаза. — Это тот путь, который выбрал каждый из нас.

— И ты никогда не жалела? — спросил он едва слышно.

— Нет. Разумом я полностью осознаю сделанный мною выбор и все его последствия. А сердцем каждый день подтверждаю этот выбор и принимаю его с радостью.

— С радостью? Что есть радость в таком мире, как наш? Есть ли она вообще?

Хольмг задумалась, но лишь на мгновенье.

— Думаю, да. Когда твое мнение, твой выбор, твои стремления и твои действия объединяются в единой цели, которая именуется долгом, это и есть Радость.

Секундную паузу, что пролегла между двумя комиссарами, вспорол резкий, короткий возглас, раздавшийся от того места, где оказывали первую помощь раненым. А минуту спустя двое гвардейцев вынесли мертвое тело и положили его к другим погибшим, аккуратно сложенным в стороне и ждущим часа своего погребения.

— Спасибо, — чуть скованно сказал Гвинеро.

Атия удивленно вскинула голову.

— За этот разговор, — пояснил Карро.

Хольмг посмотрела на него, потом не громко произнесла:

— Один раз.

— Что?

— Был один раз, — Атия улыбнулась одними глазами. — В Схоле. Давно. Мы не спали несколько суток. Потом долгое ночное дежурство. Мое. Полчаса до рассвета. Глаза закрывались. В тот момент я пожалела, что рядом нет комиссара, который бы приставил болт-пистолет к моему затылку и приказал не спать.

— И, что потом? — Гвинеро так же улыбнулся одними глазами.

— Осознала, что комиссар здесь — я. И когда поняла это, то нашла в себе силы.

Мимо них пронесли еще одно бездыханное тело. Гвардеец истек кровью до того, как ему смогли оказать помощь. Карро проводил его долгим взглядом. Пока они говорили, ряд погибших пополнился еще несколькими телами.

— Было честью оказаться с вашим выпуском здесь, на Ферро Сильва, — сказал он, чувствуя, как потерявшая поначалу чувствительность рука заныла, исходя острой пульсирующей болью.