Не привлекая ничьего внимания, чудом разминувшись с несколькими патрулями, Хильдегад подошла к невысокому с виду зданию, большая часть которого размещалась на подземных этажах.

Теперь Хильдегад Витинари была уверена, что поступает правильно. Ведь никто иной, как сам Император, огородил ее ото всех опасностей и привел к заветной цели с такой легкостью и изяществом. На мгновение она замедлила шаг, представив, что будет, если Ван Калифшер ее увидит и спросит, как и зачем она сюда попала. Но ответ пришел к ней еще до того, как она остановилась бы в нерешительности. Разве не потому у губернатора хранится «ключ от всех дверей», как не для того, чтобы им можно было воспользоваться? Все встало на свои места. Она была права. Права в каждом своем поступке. В каждом шаге. Хильдегад Витинари мысленно себе улыбнулась. Да, она все делала правильно. Она вошла в помещение и, двигаясь наугад, начала свои поиски.

По щекам текли тихие ручейки слез, своей влажной пеленой надежно укутывая покрасневшие, воспалившиеся глаза. Она шла через разрушенный квартал на юго-восточной оконечности города, куда рабочие бригады, занимающиеся разбором завалов и восстановительными работами, еще не добрались. Перед заплаканным взором все, что сейчас окружало Саллиту, расплывалась, как и дорога, по которой она шла, заставляя уставшую женщину спотыкаться раз за разом. Иногда она падала на колени, выставляя вперед вытянутые руки со сбитыми и ободранными в кровь ладонями. Иногда просто валилась ниц, подставляя с множеством кровавых подтеков лицо новым «поцелуям» осколков бетонных плит и камней, обильно покрывающих вздыбленный рокрит. Когда она так падала, то оставалась лежать неподвижно какое-то время, и в этот момент можно было подумать, что слабое тление жизни, что ее теплилось в ней, потухло, оставляя за собой лишь холодный пепел смерти. Но через некоторое время, иногда продолжительное, иногда не очень, Саллита вновь поднималась. Вставала, чтобы с маниакальной настойчивостью, из последних сил последовать дальше к намеченной ею цели. Мешковатые штаны, обвисающие на длинных худых ногах, были разорваны на коленях и голенях, превратившись в свисающие лохмотья. Из-под их грязных обрывков проглядывали кровоточащие ссадины и разливающиеся чернью синяки. Они свидетельствовали о многочисленных падениях, и казалось чудом, что кости под израненной, избитой плотью все еще целы и способны удерживать на себе вес тела. Давно уже не новая куртка от комбинезона, болтающаяся на тщедушной женщине, как на вешалке, была заляпана кровью, блевотиной и грязью неизвестного происхождения. Саллита упала еще несколько раз, прежде чем добралась до нужного ей дома. То, что это именно тот самый дом, подсказало ей покалывание в стертых до костей кончиках пальцев и слабый запах костра, донесшегося из руин. Негнущейся рукой, он потянула на себя ручку скособочившейся двери, повисшей на изогнутых петлях. Стены, в которые некогда были вмонтированы откосы, были разрушены и теперь чернели бесформенными грудами опаленных камней, по обе стороны от чудом уцелевшего входа. Надсадно заскрипев, дверь неохотно распахнулась менее чем на половину, и Саллита проскользнула в образовавшуюся узкую щель. Раздавшийся позади глухой звук, подсказал женщине, что дверь надежно захлопнулась. Точнее, подсказал бы, если бы Саллиту могли сейчас отвлечь подобные звуки и подобные мысли. На самом деле, она не обращала на них внимания, не замечая вокруг себя ничего из того, что ее окружало. Лишь долетающие откуда-то издалека слабые всполохи, какие бывают от открытого огня, смогли привлечь ее внимание, и Саллита, пошатываясь, вытянув вперед обе руки, как это делают слепые, побрела в сторону этих отблесков. По мере того, как она приближалась к источнику света, становилось очевидным, что где-то в конце длинного коридора горит небольшой костер. Шаркая по бетонному полу, запинаясь о раскрошенные, обвалившиеся фрагменты стен и потолка, едва удерживаясь от того, чтобы не упасть, Саллита все ближе подходила к слабым, подрагивающим язычкам огня, в свете которых уже можно было различить молчаливые фигуры, окружившие угасающий костер. Она подошла совсем близко, чтобы можно было разглядеть лица стоящих там людей. Все они были мрачны и опустошены, словно мертвецы, восставшие из могил, и бессильно взирали в пространство перед собой расфокусированным взором. Саллита остановилась рядом с одним из них и по примеру остальных немигающим взглядом уперлась в умирающее пламя. Прошло, минут пять, прежде чем она пошевелилась снова. Даже не задумываясь над происходящим, женщина как и все, что собрались в этом мертвом, пустом здании, молча вонзилась своими израненными пальцами в того, кто стоял ближе всех к костру и был одним из них. Жертва коротко вскрикнула и упала, разрываемая окровавленными руками обезумевших людей. В ужасающем молчании толпа в клочья рвала человека, не сопротивляющегося, остающегося безучастным собственным мукам, в те краткие мгновения, когда превратившиеся в кровожадных монстров люди лишали его жизни. Все закончилось в несколько считанных мгновений. И вскоре кровоточащие куски того, что еще секунду назад составляло тело человека, полетели на корм почти угасшему к этому времени огню. Дым стал маслянистым, густым и удушливым, тяжелым шлейфом стелясь по полу и между людей, оседая на их тела и лица. Возликовавшие языки пламени, жадно накинулись на подношение, насыщаясь им и становясь все больше и больше.

Когда пламя разгорелось настолько, что начало обжигать ей лицо, грозя уничтожить волосы и брови, Саллита сделала неровный шаг назад, но зацепилась за что-то и упала, выкинув ноги далеко вперед. Огонь тут же лизнул подошвы ее ботинок и потертые, мешковатые штаны. А спустя мгновение уже обе ее ноги были охвачены пламенем ниже колена. Саллита издала гортанный звук не то удивления, не то отчаяния, и десятки рук тут же протянулись к ней, чтобы разорвать ее плоть и чтобы насытить ею все разгорающееся, источающее чуть сладковатый запах пламя.

ДЕНЬ 21

РЭКУМ. ПЕРЕД РАССВЕТОМ

С остервенением в душе Витинари возвращалась в Губернаторский Дворец. Бесцельное блуждание по бесконечным лабиринтам лабораторного комплекса не принесло никаких результатов. Единственной ценной находкой стали какие-то записи, занесенные в инфопланшет, который уносила сейчас с собой Хильдегад. Она не могла сказать, зачем взяла его вообще в руки, когда нашла в кабинете. Он был ей не нужен, и не на его поиски она потратила столько времени. Но это было хоть что-то. И ее пальцы плотно сжались на его пласталевом корпусе, вцепляясь в найденную добычу.

Только когда она заперлась в собственных покоях, скинув с себя на пол плащ, пропахший зловещими запахами лабораторных компонентов, ее пальцы ослабили хватку, и Витинари медленно опустила инфопланшет на зеркальную поверхность небольшого прикроватного столика. Постепенно охватившая ее ярость начала спадать, и мысли вернулись в более спокойное русло.

«Она, должно быть, где-то прячет подобные препараты, — рассуждала Хильдегад, снимая с себя платье и накидывая пеньюар из натурального шелка Центврийского шелкопряда, подаренный ей отцом на совершеннолетие. — Чтобы найти их, мне потребуется слишком много времени, а его нет. Гораздо проще предложить ей обмен».

Взгляд губернатора скользнул по инфопланшету. Наверняка Магос захочет его вернуть, какая бы информация в нем ни хранились.

«Отличный момент для торга», — подумала Витинари, забираясь в постель.

Губернатор полежала так несколько минут, а затем резко поднялась, откидывая с себя атласное золотое покрывало, украшенное черными бутонами роз с лазоревыми лепестками и стеблями. Сон не шел. А где-то глубоко внутри зарождалось странное чувство необъяснимой тревоги, которую Хильдегад не могла объяснить и от которой не получалось избавиться.

РЭКУМ

«Один час, проведенный в праздности — награда, если она заслужена. Два — уже преступление. Сутки — ересь».

Октавиан повторил про себя это изречение, глядя на отрешенное лицо губернатора Витинари и на ее странный румянец, рдевший на щеках, так контрастирующий с остальной кожей лица, посеревшей и кажущейся обветренной.