На секунду Жилье замолчала, но потом продолжила.

— Его нашли после боя. Он еще был жив. И продолжал жить, пока его транспортировали. Служа Императору, он сделал все, что было в его силах. И он заслужил того, чтобы с ним поступили так же.

— Но мы ничего не могли…

Палатина отрицательно покачала головой:

— Могли. И сделали. Мы подарили ему Милость Императора. То, на что вправе рассчитывать каждый гвардеец, когда больше ничего нельзя для него сделать, и ничем помочь, кроме как облегчить его страдания. Запомни, — голос Жилье стал тише, и от того еще сильнее врезался в сознание. — Каждый из тех, кого нам доводится спасать, чьи раны мы врачуем и кого возвращаем к жизни, чтобы он и дальше служил на благо Империума, ежедневно исполняя свой долг перед Императором, живет и действует на грани своих сил, порой свершая то, что лежит по ту сторону человеческих возможностей. То, что невозможно, но что ежедневно и ежечасно совершают наши доблестные воины. Помни об этом всегда.

Внезапно накатившие слезы в глазах Штайн стали настолько жгучими, что она едва различала стоящих перед ней Палатину и сестру-наставницу, а потом они резко исчезли, словно сам Бессмертный Император оттер их Своей рукой. И тогда взор Алиты прояснился, становясь кристально чистым…

…Дождь усилился, отчаянным стаккато барабаня крышам и навесам, рокриту и колоннам, стучась в мозаичные окна и витражи, хлеща тех, кто попадал под его неумолимые леденящие плети.

Она уже собралась направиться в комиссариат, когда увидела идущего к Миссии Гая Тумидуса. Не обращая внимания на хлеставший с небес ливень, Лорд-Комиссар шел, чеканя шаг, словно на параде, разбивая в мелкие брызги своей поступью образовывавшиеся лужи. Наконец он подошел к Штайн, осенив себя аквилой, и молча встал рядом с Палатиной, ни о чем не спрашивая и ничего не говоря. Они простояли так с полминуты, бок о бок, в молчании, не глядя друг на друга. Затем также молча Штайн медленно скрестила руки на груди, складывая их в Имперского орла. Октавиан повернул голову и посмотрел Алите в глаза. Она ответила таким же открытым взглядом, как был у Лорда-Комиссара, и едва заметно покачала головой. Гай Тумидус простоял еще несколько секунд, потом медленно кивнул и, круто развернувшись, ушел той же отточенной военной походкой, какой ходил всегда, не сбившись ни в одном движении.

Штайн проводила его взглядом:

«Мы ежедневно делаем то, что в наших силах, и еще то, что лежит по ту сторону человеческих возможностей. Но иногда у нас все же не получается».

Она развернулась и скрылась за дверями Миссии, за которыми, не переставая, продолжали рыдать небеса, посылая на землю потоки своих слез.

Дождь кончился под утро, оставив после себя промозглую сырость и серые, безликие сумерки с леденящими порывами ветра, от которых стыла кровь у дозорных и часовых на постах. Ночь не принесла измотанным до предела людям отдыха и покоя. Кошмары, пришедшие во снах, накрыли город в очередной неудержимой попытке хоть как-то сломить волю его защитников.

Губернатор проснулась посреди ночи от собственного крика.

Беззвучно плакала Ванесса, забывшаяся в полудреме в кратком перерыве между перевязками и уходом за ранеными.

Метались и едва слышно стонали, не приходя в сознание, получившие тяжелые ранения и увечья.

Погрузившись в собственный кошмар, спал Лорд-Комиссар.

…Он стоял над девятью свежими могилами, не в силах что-либо изменить. Он стоял один, бессильно сжимая в руке развивающиеся на холодном ветру красные кушаки. И у него не было слез…

ДЕНЬ 19

РЭКУМ

— В Храм, — коротко и безапелляционно произнес Барро, едва они ступили на территорию Рэкума.

Весь путь от выхода из подземного тоннеля до массивных врат Храма Императора инквизитор прошел на одном дыхании, не сворачивая, не останавливаясь и не сбавляя шаг. И только когда они вошли под величественные своды Храма, напряжение, которое сопровождало Алонсо на протяжении всего пути и которое так остро чувствовала Ванесса, исчезло.

Инквизитор шагнул по направлению к главной кафедре и опустился на колени, внезапно разом ощутив весь непомерный груз, что лег на его плечи за все эти несколько последних дней.

— Со всей моей силой, со всей моей волей, каждой крупицей моей души я отдаю свою душу и веру Бессмертному Императору, Пастырю Человечества, — прошептал почти беззвучно Барро и понял, что начинает терять сознание.

РЭКУМ. ВЕЧЕР

Он очнулся через несколько часов в большой комнате, что была отведена ему под личные покои. На руках были свежие повязки, а в голове небольшой туман, какой бывает после использования обезболивающих наркотиков. Барро осмотрелся и увидел сидящую рядом с ним Ведану. А чуть поодаль, у самых дверей стоял кадет-комиссар. Псайкер встрепенулась, едва Алонсо начал приходить в себя, почувствовав изменения.

— Кадет Лонгин, — позвал Барро, приподнимаясь на постели.

— Слушаю вас, господин инквизитор, — Кадет-комиссар приблизился.

Алонсо заметил, что Авель выглядит чуть более отдохнувшим, как и Ведана.

— Мне нужен полный отчет обо всем, что сейчас происходит в Рэкуме. Также мне необходимо увидеть Лорда-Комиссара Тумидуса, полковника Райта и губернатора Витинари. Это не терпит отлагательств, — распорядился инквизитор.

— Так точно, господин инквизитор, — Лонгин коротко отсалютовал и уже собирался покинуть помещение, когда Барро снова заговорил.

— Отправьте с этими поручениями кого-нибудь из гвардейцев или слуг, — Алонсо не спуская глаз смотрел на Авеля. — Вы должны оставаться рядом со мной ровно до тех пор, пока не прибудут корабли с поддержкой и не заберут нас с планеты. И после этого, до того времени, как я не передам вас на Черный корабль Святой Инквизиции.

— Так точно, господин инквизитор, — Барро показалось, что голос кадет-комиссара чуть дрогнул.

Тем не менее, он тут же вызвал из коридора дежурного, и, отдав соответствующие приказы, вернулся на свое место возле входа, где был ранее.

«Ведана», — позвал инквизитор и почувствовал резко накатившую слабость и боль в висках.

«Да».

«Следи за ним», — Барро откинулся на кровать, собираясь с силами, чтобы подняться.

Когда в комнату вошел Лорд-Комиссар, он уже сидел в одном из кресел с прикрытыми бархатным покрывалом руками, так, чтобы не видно было бинтов.

— Вы один, Лорд-Комиссар? — спросил Алонсо, кивая Тумидусу. — К сожалению, не могу вас приветствовать должным образом, — добавил он.

— Мне уже доложили, господин инквизитор, — Октавиан понимающе кивнул. — Я пришел один. Полковник Райт погиб от ран, а губернатор последнее время никуда не выходит.

— Что с ней? — тут же спросил Барро.

— Она сказывается больной и уставшей, но могу предположить, что дело тут не в болезни.

— Страх перед ксеносами?

— Скорее, перед общей ситуацией, — ответил Гай Тумидус.

— В таком случае, я встречусь с губернатором позже. Лично. А пока нам надо многое обсудить, и даже лучше, что мы будем вести диалог без свидетелей. Есть нечто, что услышать предназначено только вам, Лорд-Комиссар.

Серафима Ван Калифшер сделала пометку в инфопланшете, регистрируя полученный результат. Пошли восьмые сутки с того момента, как объект поступил в ее распоряжение. Восьмые сутки всевозможных экспериментов, целью которых было выяснить, что собой представляет та инфекция, которая поселилась в теле объекта. Уже на вторые сутки стало понятно, что по мере распространения заразы, она перестраивает все органы и плоть, заставляя те гнить и разлагаться. Однако этих наблюдений было недостаточно, чтобы судить о природе этого заболевания и о том, как можно было бороться с его распространением. Удаление пораженных органов не помогло остановить заражение, как и прижигание, вне зависимости от того, был использован обычный огонь или химическое соединение на основе фосфекса. Вне всякого сомнения, объект должен был умереть еще давно, если бы не поддержание жизни, которое обеспечивала Ван Калифшер и ее ассистенты, чтобы иметь возможность как можно больше выяснить о заражении и всем, что сопутствовало его изучению. К концу четвертых суток стало понятно, что вирус влияет не только на физическое тело, проникая всюду, даже в кости. Во время выявления данного факта Магос даже удалила объекту одну из плечевых костей, отчего одна рука теперь походила на живую плеть. Но вирус проникал еще и в сознание объекта, повергая его в состояние галлюцинаций и горячечного бреда. После этого варповое происхождение болезни стало невозможно отрицать, и оставалось лишь выяснить, как это могло произойти и в чем причина такого сильного влияния варпа через обычное ранение. Ей удалось это выяснить на шестые сутки, когда объект полностью потерял связь с реальностью, а возможно, и осознание себя. В тот день Ван Калифшер сделала запись в инфопланшете: