«Во имя Твоих мук и кровавого пота; во имя Золотого Трона Твоего; Во имя гибели Твоей и воскрешения, как Бога Человечества — храни и укрепляй нас, сражающихся ради Тебя».

Обуглившаяся плоть почернела и начала осыпаться мелкими хлопьями пепла. Алонсо пошатнулся и…

Чьи-то сильные руки удержали его от неминуемого падения. Чья-то непоколебимая воля слилась с его. Имя бога перемен затрепетало, потом задрожало в жестоких конвульсиях, и, наконец, распалось на отдельные звуки. Эти звуки изошли стоном и, отразившись от стен слабеющим эхом, угасли.

Инквизитор и кадет-комиссар единым порывом ударили в самое сердце истошно визжащего, еще пытавшегося сопротивляться, не живого, но и не мертвого существа.

«О, Всемогущий и Святейший Император, вижу я свет Твой и осязаю присутствие Твое».

Разложившийся труп завопил, исторгнув из глубин своих последний, полный отчаяния стон, затем дрогнул, нелепым образом изогнулся и, вспыхнув черным огнем, разом превратился в золу. Эта зола смешалась с прахом, в который к этому моменту полностью превратились кисти инквизитора, и опала, рассыпавшись по каменному дну штольни.

Барро медленно развернулся, увидел стоящего рядом с собой кадет-комиссара, словно осознавая присутствие последнего; перевел взгляд на его руки, которыми Лонгин поддерживал Алонсо, не давая тому упасть; потом уронил свой взор на торчащие из обуглившихся рукавов, почерневшие, потрескавшиеся кости и потерял сознание.

РЭКУМ ПОСЛЕ ЗАКАТА

Хильдегад Витинари услышала громкий смешок позади себя, но не обратила на него внимания. Это лживые слуги. Они подглядывают за ней и смеются. Наверняка их приставили шпионить за ней. Надо будет выяснить, кто на это осмелился.

«Кто? — губернатор мысленно усмехнулась со всей горечью, на какую была способна. — Это все они. Прилетели, чтобы лишить меня власти. Статуса. Жизни…»

Хильдегад вдруг со всей отчаянностью поняла, что не живет. Жизнь закончилась, сменившись чередой дней, полных унылого и бесцельного существования. Как давно это началось? Она не могла сказать. Возможно, еще тогда, когда она получила пост губернатора Ферро Сильва после смерти своего отца. А возможно, что еще раньше.

«Я совсем одна», — думала губернатор, с тоской устремляя взгляд к высоким потолкам личных покоев, где среди розовых облаков мерцали люминесцентным светом серебряные звезды. — Вокруг меня нет ни единого человека, на которого можно было бы положиться».

Это соображение беспокоило ее уже который день, прорастая своими корнями в мысли, разрывая их, делая тревожными и совершенно не подконтрольными голосу рассудка. От нее все скрывают. Не говорят всей правды. И наверняка плетут сети заговора.

«Надо перестать об этом думать, иначе я сойду с ума», — эта мысль засела у Витинари в мозгу с упорством вколоченного гвоздя. Однако перестать думать не получалось. Наоборот. Тягостные мысли растаптывали спокойствие губернатора, заставляя с нарастающей ненавистью ко всему живому пялиться в изящный потолок, красота которого и ощущение беспечности, от него исходящее, вызывали еще большую злость.

Сон. Надо лечь спать. Губернатор неестественно улыбнулась. В последние дни сон стал для нее отдушиной, бегством от невыносимого дневного кошмара. Поднявшись с нагретого ложа, ступая по роскошному ковру, в ворсе которого стопы утопали почти до щиколотки, Хильдегад подошла к изящному трельяжу. Выполненный из Хрустального дерева, названного так за полупрозрачные волокна, имеющие бледно молочный оттенок, губернатор привычным жестом открыла шкатулку, контрастирующую с бледной чистотой древесины трельяжа чернью своих форм. С благоговением губернатор смотрела на россыпь розовых капсул, покоящихся внутри. Еще несколько ночей спокойного, умиротворяющего сна и столько же пробуждений в приподнятом состоянии духа, с чувством, что любая проблема разрешима. Что надо только подождать, и все пройдет само собой. Из коридора снова раздался смешок. Проклятые слуги! Она выяснит, кто подослал их. Но это будет завтра. Сегодня она слишком устала, чтобы отвлекаться на этих… Этих… Она никак не могла подобрать подходящее слово.

«Об этом я тоже, подумаю завтра», — ешила Хильдегад.

Она вынула заветную капсулу из шкатулки, вскрыла специальным ключом и, сжимая в ладони заветный эликсир, вернулась в кровать.

ДЕНЬ 15

НЕМОРИС ПЕРЕД РАССВЕТОМ

— Император, дай мне силы, — со стоном прошептал Барро, медленно приходя в себя.

Вернувшаяся одновременно с сознанием боль напомнила ему, что он все еще жив.

— Ведана, — ему показалось, что он прокричал ее имя, в то время как на самом деле его голос был едва слышен.

«Да», — Алонсо показалось, что голос псайкера слаб настолько, будто она умирает.

— Где он? Где кадет? — еще до конца не придя в себя, Барро ощутил, что лежит на рокрите, поддерживаемый чьими-то руками

Ведана не успела ответить. Ее опередил сам Лонгин.

— Здесь, господин инквизитор, — Авель сделал шаг вперед.

— Подойди, — инквизитор пронзил подошедшего кадета взглядом полуоткрытых глаз, словно хотел дотянуться до самых отдаленных уголков его души, и Лонгин невольно повел плечами, почувствовав, что его будто просвечивают насквозь.

Ощущая, как некая сила шарит в его сознании, сам того не ожидая, кадет-комиссар испытал глубочайшее чувство вины, хоть и не понимал, из-за чего оно могло возникнуть. Мысленно Авель тут же вознес молитву Императору, в надежде обрести контроль над собой и получить ответ.

Инквизитор сделал рывок и сел, справляясь с ознобом, охватившим его тело, и нестерпимой болью в почерневших костях. Находящийся рядом с ним гвардеец помог Барро, подхватывая его.

— Ты — несанкционированный псайкер, — хрипя от напряжения произнес Алонсо, не спуская глаз с кадет-комиссара.

Обвинение прозвучало для Авеля как гром среди ясного неба. Не зная, что ответить, он застыл на месте, не отрываясь глядя на инквизитора, наблюдая как тот при помощи одного из гвардейцев с трудом пытается подняться.

— Я псайкер, господин инквизитор?

Барро не ответил. Должно быть, он хотел что-то сказать, но его глаза начали закатываться, и стало понятно, что он вот-вот потеряет сознание.

К Лонгину подошел гвардеец. Кажется, его звали Юджин.

— Кадет-комиссар, — тихо заговорил он, глядя на Авеля, — разрешите обратиться.

— Говори, — сосредоточенно ответил Лонгин, мысленно не отпуская то, что только что услышал от инквизитора.

— Кадет-комиссар, — продолжил Юджин все так же негромко. — Ожоги очень серьезные. Я не медикус, но такое видеть доводилось.

— И? — напряженность в голосе Авеля усилилась.

— Резать надо, кадет-комиссар, — мрачно ответил Юджин. — Фарматек у меня с собой есть. И там есть все необходимое.

— Резать, — мрачно повторил Авель, сосредоточив взгляд на обугленных костях, торчащих у Барро из сгоревших и местами оплавленных рукавов.

Пока гвардеец извлекал имеющиеся в его распоряжении хирургические инструменты для полевой ампутации, Лонгин достал из подсумка небольшой инъектор и, опустившись перед инквизитором, начал вводить его содержимое Алонсо.

Почувствовав укол, Барро открыл глаза.

— Не поможет, — слабо произнес инквизитор, гладя на склонившегося над ним кадет-комиссара. — Придется держать. И дай мне что-нибудь прикусить. Ведана, — на этот раз послышались шаги, и вскоре их шаркающая поступь замерла, когда псайкер опустилась возле Барро.

«Да», — она и впрямь была очень слаба.

Инквизитор окинул взглядом ссутуленную фигуру, от которой исходила аура изможденности:

— Следи за ним очень внимательно, — Алонсо слегка повернул голову, кивнув в сторону кадет-комиссара. — Если возникнут малейшие подозрения в ереси или порче варпа — убей на месте.

— Ты псайкер, — он снова обратился к Авелю. — Не обученный, не санкционированный и сильный. Ты представляешь угрозу. Серьезную угрозу для себя и для окружающих, — на мгновение лицо инквизитора исказила гримаса боли, но он быстро взял себя в руки и продолжил. — Ты сам знаешь, как надлежит поступать в таких случаях. Тебя этому учили.