Едва различимый шепот коснулся его обострившегося до предела слуха. Это было, как если бы он попытался разглядеть одинокую каплю в нескончаемом ливне дождя, обрушившегося с небес на землю.

Шепот стал чуть различимее, превращаясь из стаккато одинокой капли в тонкоголосое пение журчащей струйки. Алонсо ухватился за этот звук и поплыл к нему сквозь бушующие волны всех прочих звуков. Тихое журчание перешло в стройную мелодию горного ручья. Инквизитор напрягся еще сильнее, направляя всю свою волю на то, чтобы услышать.

Теперь сквозь музыку падающей воды Алонсо Барро начал различать слова. Они звучали мягко и нежно, окутывая сознание тончайшим шелком покоя, и в то же время вгрызались в него, подобно тому, как впиваются в разрезаемую ими плоть зубья цепного меча. Слова превратились в поток. Полноводной рекой они катились, образуя волны и перекаты, впадая в огромный океан.

И в этом океане, полном созвучий, как привычных уху, так и чуждых, ранящих сам слух, среди прочих пронзающих разум слов было одно, которое заставило инквизитора содрогнуться. Всего одно слово. Имя. Имя одного из четырех извечных врагов человечества.

Алонсо Барро открыл глаза и понял, что бьется в конвульсиях на раскрошенном рокрите. Он попытался крикнуть, но вместо этого из его горла вырвался сдавленный хрип. Потом его вырвало желчью, и наконец Алонсо Барро потерял сознание под тяжестью внезапно окруживших его криков, стонов и проклятий, среди которых победным гимном возвышалось и кружило над всеми прочими звуками имя бога перемен.

РЭКУМ ПОСЛЕ ЗАКАТА

Наступление началось, как и планировалось — на рассвете. Но лишь к середине дня гвардейским частям при поддержке ополченцев из числа рабочих удалось существенно продвинуться и отбросить орков назад, полностью освободив жилой сектор. И только когда светило начало скатываться по небосклону в закат, защитникам Рэкума удалось плотно закрепиться на отвоеванных позициях. Теперь день клонился к вечеру, и тяжелый бой был наконец окончен. Серые сумерки захватили в свои плотные объятия залитый кровью, стонущий Рэкум. Оставшиеся в живых орки укрылись на территории ремонтных цехов, в самом дальнем его краю, там, где строения были меньше всего и располагались настолько близко друг к другу, что проходы между ними напоминали старинные лабиринты, крайне извилистые и запутанные.

Карро Гвинеро открыл глаза и обнаружил себя лежащим между двумя крупными телами зеленокожих. У одного из орочьих тел прямым попаданием из машинного орудия была оторвана голова; у второго отсутствовали ноги и был полностью раздроблен низ безобразного туловища. Отвратительная, густая кровь, растекаясь от разорванных тел, заливала все вокруг, в том числе, самого Гвинеро. Комиссар зашевелился, пытаясь подняться, и отвратительная жижа начала скатываться с его одежды жирными, дурно пахнущими сгустками. Едва не поскользнувшись в этой хлюпающей массе, состоящей из крови и вывалившихся кишок, Гвинеро медленно встал на ноги, огляделся и понял, насколько сильно у него кружится голова.

«Слабость, — подумал он, — сейчас пройдет».

Он сделал несколько шагов и понял, что хромает. Посмотрев вниз, комиссар обнаружил, что его нога чуть ниже колена вывернута под неестественным углом, будучи, по всей вероятности, сломанной. Однако не было ни крови, ни боли, и только непомерно раздувшаяся нога, так, что сапог стал казаться тесным, и доходящее до тошноты головокружение указывали на сильное внутреннее кровотечение.

«Надо перетянуть», — подумал Гвинеро и пошатнулся.

Перед глазами поплыли фиолетовые круги. Шум в голове усилился. Быстро, как только мог, он снял ремень и перетянул ногу чуть выше колена. Затем мутным взглядом окунул недавнее поле боя, ища глазами «Командирку». Ее дымящийся остов чернел в нескольких метрах впереди — далеко или близко, Карро сказать не мог. Окружающая реальность плыла перед ним, то и дело меняя очертания, и у него никак не получалось сосредоточиться. Он сделал несколько мучительно медленных шагов, с трудом подволакивая искалеченную ногу, в абсолютной, неестественной тишине, как будто кто-то совершенно лишил его слуха. Тишина била по ушам, и эти толчки горячими, глухими ударами разносились по голове, вызывая монотонную, изматывающую боль.

Тишина сменилась однообразным гудением огромных силовых установок и машинерий, и голову от нарастающей боли начало пригибать к земле. Впереди, невдалеке от догорающей командирской «Химеры», под нагромождением из тел зеленокожих, сквозь треклятую пелену, укрывающую зрение, Гвинеро разглядел руку с зажатым в ней огнеметом…

Он тотчас же узнал его.

— Медик! Срочно! — закричал комиссар, видя, как рука едва заметно подрагивает, и не слыша собственного голоса.

— Полковник Райт! — Гвинеро показалось, что из ушей начала сочиться кровь от его крика, но слов своих он по-прежнему не слышал. — Он жив!

Чья-то размытая тень метнулась на периферии зрения комиссара, устремившись в сторону, куда он указывал. Шум в голове усилился. Последнее, что увидел Карро Гвинеро перед тем, как потерять сознание — как из-под обугленных зеленокожих тел вытащили полковника Райта. Он еще дышал.

НЕМОРИС ПОСЛЕ ЗАКАТА

«Ведана».

Привычного отклика не последовало. В этот момент Алонсо Барро вздрогнул всем телом, а затем резко открыл глаза, осознавая, что уснул на покрытом пылью, осколками рокрита и шлака полу, небрежно раскинув руки и неестественно вытянув затекшую от непривычной позы шею. Невысокий ящик, на котором он перед этим сидел и первоначальное назначение которого было утеряно, стоял чуть поодаль, а невдалеке от него была видна небольшая лужа, источающая запах желчи и частично переваренной пищи. В помещении было пыльно, душно, холодно и темно. Тусклый свет, исходивший от единственной оставшейся целой лампы, не мог осветить огромное полуподвальное помещение, так что углы комнаты оставались скрытыми в паутине мрака, едва подрагивающей и меняющей очертания. Но Алонсо не требовалось яркого освещения. Гораздо важнее было то, что комната была пуста и хорошо звукоизолированна и что она почти не пострадала от рук зеленокожих.

«Ведана», — вновь мысленно позвал Барро.

На этот раз ответ последовал незамедлительно, а через несколько секунд ожидания тяжелая и неповоротливая дверь приоткрылась, и в полумрак комнаты проскользнула тонкая, легко узнаваемая фигура. Немного сутулясь, она подошла к инквизитору.

— Есть след, — Алонсо показалось, что его голос больше похож на скрежет старого неисправного сервитора. — Но необходимо точно определить место, где еретики провели самый первый обряд. Ты и Сэм займетесь этими поисками. Остальным обследовать город. Обо всех находках докладывать немедленно. Со мной останется кадет-комиссар.

Барро облизнул пересохшие губы.

— Ступай, — голос предательски сорвался, переходя в нечленораздельное сипение.

За то время, пока инквизитор говорил, Ведана стояла перед ним, ни разу не шелохнувшись. Она не поднимала глаз, уперев свой тяжелый, немигающий взгляд в пол.

«Мне нужны результаты», — подытожил Барро, почувствовав, как это мысленное усилие отбирает у него последние силы, а в виски впивается тонкий стержень боли.

«Ступай», — он сконцентрировался, подавляя в себе усталость и слабость.

«Да», — Ведана кивнула и покинула комнату, так и не подняв на инквизитора взгляд.

Дверь вновь тяжело скрипнула. Алонсо глубоко и бесшумно вдохнул несколько раз, кончиками пальцев прикрыв веки и слегка массируя их, подготавливая себя перед тем, как вновь отправиться на поиски незримых следов, оставленных культистами. Однако несмотря на то, что теперь ему было известно, что именно искать, гораздо больше надежд на успех в этой миссии инквизитор возлагал на псайкеров.

Барро поднял сочащийся усталостью взор на массивную, едва покосившуюся на петлях дверь, затем окинул взглядом полумрак подземелья, еще раз глубоко вдохнув, закрыл глаза, приступая к поискам.

ДЕНЬ 10