— Инквизитор, — Юджин услышал, как Ким обращается к Барро, и уже через секунду понял, что с двух флангов от группы инквизитора движется отделение гвардейцев, на всякий случай взявших их на прицел.

Сержант, сложив руки на груди в аквилу, шагнул навстречу инквизитору, и Юджин последовал его примеру. Руки Барро, на секунду, взметнулись в ответном жесте.

— Доложите подробности, — приказал он.

Сержант не успел ответить, как из-за спины Юджина послышался хриплый, изможденный голос:

— Господин инквизитор, разрешите доложить о текущей ситуации.

Сам Юджин резко обернулся на голос и увидел кадет-комиссара, нашедшего в себе силы, чтобы сесть, и сейчас делающего попытки подняться на ноги.

— Господин инквизитор, — Ким сделал еще один шаг в сторону Барро, — кадет-комиссар серьезно ранен.

Он не успел договорить, когда, шатаясь от слабости, Кимдэк поднялся сначала на одно колено, а затем встал полностью, опираясь левой рукой на одно из деревьев, а правую, прикладывая к груди в однокрылой аквиле. Одновременно с этим жестом на лице кадет-комиссара промелькнула короткая гримаса боли, но он все равно остался стоять, лишь чуть более сильно пошатнувшись.

— Аве Император, кадет-комиссар, — Барро приблизился к Кимдэку почти вплотную.

— Аве Император, — ответил Джонас, переводя свой расфокусированный взгляд на инквизитора.

— Вы можете лечь, — Барро протянул Кимдэку руку. — Я выслушаю вас так, — и, помогая Джонасу вновь занять горизонтальное положение, сделал сержанту знак, чтобы все остальные отошли.

Кимдэк говорил тихо, то и дело останавливаясь, чтобы восстановить дыхание, а Барро слушал его внимательно, не подгоняя и не прерывая, лишь иногда задавая сопутствующие вопросы по ходу повествования.

— Это все? — Спросил Алонсо, когда кадет-комиссар закончил говорить.

— Так точно, господин инквизитор, — ответил Кимдэк, и, задышав еще тяжелее, наполовину прикрыл веки.

— Отдыхайте, — кивнул Барро, отходя от кадет-комиссара. — Сержант, — подозвал он Кима.

— Здесь, господин инквизитор.

— Выберете из своих гвардейцев двух человек и возвращайтесь с ними в Рэкум. Кадет-комиссар Шульц пойдет с вами и покажет, как попасть в город, минуя орков. Оставшиеся двое пойдут со мной. Если по пути следования вы заметите что-то необычное, что угодно, по прибытии немедленно доложите обо всем увиденном Лорду-Комиссару Тумидусу. Исполняйте.

— Слушаюсь, — сержант тут же развернулся к гвардейцам, занявшим позиции по периметру вокруг места их временной стоянки. — Форд, Юджин! Поступаете в распоряжение господина инквизитора. Сименс, Уэбб — со мной.

— Кадет-комиссар, — обратился Ким к подошедшей Шульц, после того как она получила последние распоряжения Алонсо. — Отряд готов выдвинуться к Рэкуму.

— Выступаем, — кивнула Клавдия.

Сименс и Уэбб уже наклонились, чтобы поднять носилки, на которых лежал Кимдэк, но Шульц, не говоря ни слова, отодвинула Уэбба в сторону.

— Я понесу, — она прожгла взглядом на мгновение застывшего от удивления гвардейца и, взявшись за один конец носилок, повторила уже громче: — Выступаем.

РЭКУМ ПОСЛЕ ЗАКАТА

Тишина ночи не принесла покоя, и Хильдегад Витинари начала медленно массировать виски, чтобы унять зарождающуюся боль. Через несколько минут это помогло, но сон по-прежнему не шел. Губернатор вспомнила, как утром она попыталась поговорить с полковником Райтом, потом с Лордом-комиссаром Тумидусом. А после даже с капитаном Хариусом. И как все ее попытки оказались тщетными. Каждый из них по-своему, в вежливой и даже аристократической форме, пусть и с оттенком грубости, присущим всем военным, отстранился от дальнейшего обсуждения происходящего. Ей недвусмысленно намекнули, что в той ситуации, в которой теперь находился Рэкум и вся Ферро Сильва, командовать и принимать решения должны военные, а не губернатор, каким бы статусом и властью она не обладала на этой планете в мирное время. На самом деле, где-то в глубине души Хильдегад Витинари отдавала себе отчет, что ее желание поговорить с ними, с любым из них, узнать ситуацию и перспективы, на самом деле продиктовано не чем иным, как страхом. Понимала она и то, что ее вопросы здесь и сейчас только отвлекали офицеров от решения проблемы, имя которой было «орда», и что ее присутствие, как на территории штаба, так и на позициях, мягко говоря, нежелательно. Кроме этого, Хильдегад догадывалась и о том, что ответы, полученные ею от командующих, какими бы те ни были, никак не повлияют на исход, уготованный Рэкуму и его жителям, и что всей правды ей, скорее всего, не сообщат. А повлиять на исход сражения могут лишь слаженность действий, отвага и мужество тех, кто сдерживал сейчас натиск зеленокожих ксеносов, ценою своих жизней замедляя их продвижение в сердце Рэкума и предпринимая все новые и новые отчаянные попытки отбросить ревущую ораву назад. Она понимала. И все же, понимая все это, хотела, чтобы с ней по-прежнему считались, как с губернатором. Нет, она не питала иллюзий относительно того, что сама она никак не может повлиять на результат той кровавой бойни, что шла сейчас на улицах города. Отлично понимала, почему ее фактически отстранили от власти, и понимала, что подобное решение продиктовано заботой об эффективности и здравым смыслом. Понимала, но ничего не могла поделать с тем нарастающим гневом, что поднимался в ее душе.

«Разве справедливо оставлять меня в неведении, когда вокруг творится… Такое!» — Хильдегад Витинари остановилась, не в состоянии ни продолжить мысль, ни как-то ее систематизировать.

В памяти почему-то всплыл эпизод из далекого детства, когда ее отца только назначили на пост губернатора Ферра Сильва, и они прибыли на злополучную планету. Тогда ей было совсем мало лет, и она восхищалась великолепием мира, который открылся перед ней. Все казалось ей тогда прекрасным. Высокие деревья и густые, темные, почти черные травы. И странное, пепельное небо, нависающее над головой столь низко, что казалось, вот-вот прижмется к самой земле.

Помнила, как ее поразил Храм Императора. Сила и величие буквально исходили от его высоченных стен, купола, переливающегося всеми возможными цветами, и необъятных колонн, с которых свисали алые штандарты с вышитыми золотыми аквилами.

А потом начались серые, как местное небо, будни. Все изменилось не сразу. Не в один день. Но столь же неумолимо, как быстро сменяющие друг друга свет и темнота в коротких сутках Ферро Сильва. Витинари росла, и жизнь перестала казаться прекрасной сказкой, приобретая грубые и подчас уродливые очертания суровой реальности. Все чаще отец посвещал ее в тонкости управления колонией, с каждым прожитым днем все больше приходящей в упадок. Мир, в котором Хильдегад пришлось жить, словно бы стряхнул с себя праздничную позолоту, оставив лишь мрачные тона. И лишь Губернаторский Дворец своим неземным изяществом напоминал Витинари тот прекрасный, сказочный день, когда она впервые увидела его хрупкую гармонию. Когда отец умер, Хильдегад заняла его пост. Запрос о ней, как о будущем правоприемнике, Себастьян Витинари подал заблаговременно и все устроил, словно готовился к своей кончине заранее. Когда это произошло, яркие радостные дни, уже столь редкие и непостоянные, окончательно ушли из жизни Хильдегад Витинари, похороненные со всем светлым, что было в ее жизни ранее. Началась рутина, пепельно-серая, под стать здешнему небу.

Хильдегад устало провела рукой по сбившейся прическе. Нет, она уже давным-давно не строила никаких иллюзий и представляла свое будущее совершенно не в розовом свете, как когда-то, совсем в раннем детстве. Но такого конца она явно не ожидала. Сама возможность скорой смерти от орочьих клинков застала Хильдегад Витинари врасплох и теперь загоняла в тупик, сотканный из страха и ощущения безысходности, оплетая юного губернатора отчаянием, как тонкими ремнями из сыромятной кожи. Они впивались в нее, оставляя на мыслях кровоточащие рубцы, сковывая идеи и отдавая во власть паническому настроению.

«Мне необходимо выспаться», — подумала Хильдегад, лежа у себя в спальне, пытаясь заснуть и негодуя от того, что у нее нет возможности и власти хоть что-то изменить.