— Справа! — крикнул кадет-комиссар огнеметчику, направляя машину на волну зеленокожих, несущуюся прямо на них.
Вихрем вырвавшееся из ствола пламя охватило группу здоровых орков, пытавшихся пробиться к смертоносной машине. Отвратительный запах горелого мяса, уже до этого наполнявший кабину, усилился, хоть это и казалось невозможным.
— Центр! — снова выкрикнул Доу, продолжая направлять охваченную по бортам машину в сторону ксеносов.
От проникающего внутрь дыма перехватило дыхание. Бушующее снаружи пламя уверенно пробивалось к намеченным жертвам.
— Нужно уходить! — крикнул Графт, понимая, что еще немного, и огонь полностью охватит кабину, и тогда…
Вместо ответа кадет-комиссар увеличил скорость до предела, и «Адская Гончая» из последних сил рванулась вперед, уничтожая и давя все, что попадалось на ее пути. Внезапно, Армений увидел впереди уродливую конструкцию, на которой был закреплен большой таран и несколько тяжелых орудий, и понял, куда нацелился Доу. Самоходная платформа орков стояла как раз рядом с автозаправщиком и была сейчас как нельзя более уязвима.
— Варп меня забери… — выругался Графт, осознав, что хочет сделать кадет-комиссар.
Он хотел крикнуть, что это безумие и что он не согласен вот так здесь умирать, но в этот самый момент, снаружи раздался взрыв.
Армений пришел в себя и, отчаянно тряся головой, постарался оценить ситуацию. Из-под приборной доски вырывалось наружу пламя и уже почти подобралось к повисшему на штурвале кадет-комиссару. Одновременно с осознанием того, что теперь нет того, кто мог бы его остановить, перед Графтом замаячил слабый лучик надежды.
«Надо валить», — с этой яркой, как вспышка взрыва, мыслью он устремился к заднему люку.
Но должно быть Сам Император был против его спасения. Снимающий блокировку рычаг заклинило. Осознав это, Армений услышал скрежет собственных зубов. Если бы этот кадет не приложился головой во время последнего взрыва и не потерялся, вместе они бы, скорее всего, смогли вырваться из этой смертельной ловушки.
Отчаянная мысль о неминуемой смерти прибавила Графту сил, и он с остервенением налег на заклинивший рычаг. Тот поддался, и через секунду нижний люк был открыт. Уже приготовившись выпрыгнуть из горящей машины, рабочий бросил еще один взгляд на потерявшего сознание кадета.
…Он никогда никому не помогал.
Как-то он прошел мимо парнишки, попавшегося уличной банде, которая его истязала, думая только о том, что ухмыляющиеся подонки уже заняты и не должны обратить внимание на него самого. Помнится, однажды он всадил нож в спину жертвы только для того, чтобы никто не подумал, что он против жестокой расправы, которую они тогда учинили над проигравшим. В его жизни было столько насилия, грабежей и убийств, что он не смог бы сосчитать их все, даже если бы очень захотел.
Он никогда никому не помогал, и ему тоже — никто и никогда…
«Да ну, какого…» — внезапно, пронеслось у него в голове.
В один рывок Графт оказался у водительского сидения. Едва сбив жгучие языки огня, уже облизывающие синюю кадетскую шинель, он подхватил раненого и подтащил к люку. Он и сам в этот момент не смог бы ответить на вопрос, почему он это делает. Единственная мысль, которая крутилась у него в голове, была, что: «Не все же они, в конце концов, законченные суки, и должны же быть среди них люди».
Спроси кто-нибудь, и Армений не смог бы ответить кто такие, эти «они». Комиссары, бригадиры, арбитры, просто те, кто в свое время не преступил через Имперский закон… Графт не знал этого и думать об этом сейчас не хотел. Он просто подтащил к спасительному люку так и не пришедшего в сознание кадет-комиссара и вытолкнул его наружу.
Он уже собрался выпрыгнуть следом, когда неуправляемая и к тому времени почти полностью охваченная пламенем «Гончая» врезалась в автозаправщик…
…Невыносимая боль, подобно гигантской волне, захлестнула все его тело. За свою жизнь, в которой было всего так много, от мелких побоев до серьезных травм и переломов, Армений даже не предполагал, что может быть настолько больно. Ему показалось, будто каждая клеточка его тела корчится и извивается в жестокой агонии. Графт уже открыл рот, чтобы зайтись в истошном крике, но невообразимая боль кончилась также внезапно, как и началась. И в тот же момент он открыл глаза, чтобы тут же прищуриться от непривычно яркого света. Непрерывно моргая, ему с трудом удалось разглядеть приближающуюся к нему невысокую фигуру. Остановившись рядом, пока он валялся на вздыбленном рокрите, молодой парнишка внезапно протянул Графту руку. Тогда он моргнул еще раз, прогоняя коварную влагу из слезившихся глаз, и наконец узнал его. Это был тот самый парень, мимо которого когда-то прошел Армений, позволив банде с ним расправиться. И сейчас этот парень как ни в чем не бывало стоял над ним, совершенно не изменившийся с тех далеких дней, и с такой невероятной легкостью во взоре протягивал Графту раскрытую ладонь, широко и по-доброму улыбаясь.
«Ты жив?» — Армений захотел задать этот вопрос, но в тот же самый миг вдруг понял, что уже знает на него ответ.
И тогда на его давно забывшем, что такое настоящая радость, лице, расцвела ответная улыбка, и Графт испытал ни с чем не сравнимое облегчение. Нет, не потому, что ушла страшная, пронизывающая все тело до самого основания боль. А потому, что вместе с ней ушел унижающий и оскверняющий душу страх, который до этого сопровождал Армения на протяжении всей его жизни; даря тем самым самую настоящую свободу, которую только может обрести человек…
МЕЖДУ РЭКУМОМ И НЕМОРИСОМ
Предрассветное клокотание птиц заставило Юджина улыбнуться. Этот незатейливый пересвист вернее любой разведки сообщил ему, что зеленокожих поблизости нет. Он перевел взгляд на кадет-комиссара. Тот, проведший большую часть дня и часть ночи в тяжелом полузабытьи, наконец, уснул. И теперь беспокойно метался в тяжелом мареве сна.
— Ну, как он? — тихо спросил проснувшийся и подошедший к Юджину сержант.
— Спит, — отозвался гвардеец.
— Это хорошо, — Ким слегка помассировал кончиками пальцев красные от усталости и недосыпания уголки глаз и добавил. — Рассвет скоро. Выступать пора.
Юджин кивнул. Он прекрасно понимал, чем был оправдан заданный сержантом темп. Ким гнал гвардейцев, до минимума сократив время на привалах и ночевках, стремясь как можно скорее доставить раненого кадет-комиссара в Рэкум. Все они видели, что, несмотря на прилагаемые усилия, Кимдэку все труднее справляться с учащающимися приступами боли и кашля, и что он постепенно угасает, все чаще проваливаясь в беспамятство.
— Так точно, — согласился Юджин и добавил вслед уходящему сержанту. — Отдохнули пару часиков, и будет.
Он собирался сказать что-то еще, но замер, замолчав на полуслове.
— Слышите? — шепотом спросил он, обращаясь к Киму.
— Ничего, — так же шепотом отозвался Ким, разворачиваясь к Юджину.
— И я нет, а должны бы.
Сказав это, гвардеец вновь замолчал, напряженно прислушиваясь. Но лес затих, и раздававшиеся еще несколько минут назад птичьи трели смолкли, как смолкли и все остальные звуки, указывая на то, что все вокруг замерло в ожидании чего-то или кого-то. А потом, спустя несколько минут тревожного беззвучия, до них донесся слабый шум передвижения. Кто-то, стараясь не привлекать внимания, шел через лес.
— Не орки, — одними губами произнес Ким.
Юджин кивнул, нацеливая по знаку сержанта свой лазган в сторону источника звуков. Остальные гвардейцы к этому времени уже заняли огневые позиции, выцеливая потенциального врага, и готовые подавить его огнем тут же, как только он себя проявит. Но когда среди деревьев мелькнули две синие шинели кадет-комиссаров, Юджин с облегчением выдохнул, сам удивляясь тому, насколько можно радоваться встрече с представителями комиссариата. Следом за кадет-комиссарами показалась высокая фигура в длинном сером плаще и шляпе с завышенной тульей, какие носят инквизиторы.
— Не достаточно скрытно, сержант, — с суровой холодностью в голосе, произнес инквизитор, чтобы быть услышанным, пока Ким поднимался в полный рост.
