– Какой же совет ты мне дашь, светлый господин? - Кро'Таха глядел на гостя с ожиданием и надеждой.
– Ты ведь собирался привезти свою семью? Жен, наложниц и потомков своих? Вот и вези их сюда. Сыновьям выбери девушек среди арахака, дочерей отдай лучшим из их воинов, и пусть люди твои, у которых нет еще собственного хогана, не ждут женщин из Рениги, а поищут их ближе. Пусть расстелят шелка любви, породят новое племя, а уж племя это решит, где рубить лес, а где сажать бобы какао. Они тут будут хозяевами, законными хозяевами, друг мой!
Долго молчал Кро'Таха, опустив глаза и соединив ладони перед грудью жестом почтения; должно быть, вспоминались ему предки, гуары и кейтабцы, ставшие с течением лет ренигами. Вспоминались и заветы Чилам Баль, в коих Кино Раа, не отвергая насилия - ибо такова человеческая природа! - советовали избирать пути мира, а не войны.
Обдумав все это, Кро'Таха глубоко вздохнул и сказал:
– Я согласен. Однако, господин мой, много ли пользы от моего согласия? Я здесь, в своем хогане, арахака - там, в лесу, за трясиной, пожирающей людей… Мне до них не добраться, не передать твои мудрые речи, а сами они не придут. Вот если бы ты… - Рениг коснулся свисавшего с цепочки шара из красной яшмы, вытащил его и начал катать меж ладоней, словно надеялся, что чанкитский амулет подскажет ему нужные слова. Потом, вдруг решившись, протянул шарик Дженнаку. - Ты сказал, редкостная вещь, и дорогая… Прими же ее в дар, светлый вождь, и не считай платой за твои советы… и за помощь, которой я прошу…
Первой мыслью Дженнака было отказаться. Высший мог одарить низшего, не накладывая тем никаких уз ни на себя, ни на него, но дар, пропутешествовавший в обратную сторону, имел коварное свойство: он обязывал. Некогда Морисса, первый сахем ротодайна, прислал Дженнаку свою юную дочь, связав его долгом благодарности; он, Дженнак, мог не принимать подарка - но, приняв, был обязан любить и беречь Вианну, и счастье дочери было платой отцу. Он любил ее, да не сберег… утратил драгоценный дар, и до сих пор чувствовал горечь потери и вину перед Мориссой…
И еще раз он принял дары - от тидама О'Каймора и старого хитреца О'Спады, владетеля Ро'Кавары, пожелавших, чтоб поход в Риканну возглавил светлорожденный. Богатые подарки: перламутровый пояс, нож с бирюзовой рукоятью, браслеты, украшенные голубым ренигским жемчугом, чашу из синей раковины - и другую, Чашу Ветров сказочной красоты… Но эти сокровища уже не служили напоминанием о долге; долг был выплачен полностью и целиком, и кейтабцы, расселившиеся на равнинах Лизира, могли бы это подтвердить.
Так что же с новым даром? - размышлял Дженнак. Принять ли этот странный и притягательный яшмовый шар вместе с миссией миротворца? Либо отказаться и уйти, забыв про арахака и Кро'Таху? В конце концов, то были мелкие дела; его же дожидался Че Чантар - с неведомой, но важной целью. Какой, о том знали лишь Кино Раа да повелитель Державы Солнца; но, возможно, от встречи с ним зависели судьбы Арсоланы и Дома Одисса, Коатля и Мейтассы… и той же Рениги - всей Рениги, а не маленькой ее колонии на краю света, в дельте Матери Вод…
Он думал; но в душе его - или, быть может, в разуме и сердце, что было понятней для правоверного кинара - крепло ощущение неизбежности. С каждым вздохом он обретал все большую уверенность в том, что должен принять сей дар; он как бы предчувствовал, что багряный шарик связан с судьбами мира, вплетен в ткань его собственной судьбы и послан ему богами. Это чувство не нарушало плавного потока мыслей, казалось зыбким, ускользающим и не сопровождалось пророческими видениями, однако Дженнак не сомневался в нем; кто-то из богов, то ли Провидец Мейтасса, то ли Сеннам, Великий Странник, то ли Одисс, Хитроумный Ахау, стоял сейчас за его спиной и дышал в затылок. Или шептал в ухо, как выразился рениг… Но шепот сей оставался неразборчивым, речи - неясными, смысл их - смутным, и во всем божественном послании Дженнак мог выделить лишь одно слово: прими!
Рука его протянулась над циновкой, заставленной сосудами и чашами, и Кро'Таха, облегченно вздохнув, опустил в нее багряный шарик.
– Ты пойдешь в лес? - с надеждой спросил он.
– Пойду, но без воинов. Только с тремя стражами и проводником, которого ты мне дашь. - Дженнак опустил яшмовый сфероид в сумку на поясе, опять поразившись, сколь гладкой и теплой была его поверхность.
– Проводника я дам. Дам Тощего Арзу, гуара, из лучших моих следопытов и охотников. Однако идти без воинов не годится, светлый господин. Ты великий вождь, и тебе нужна подобающая свита. Пусть не три, не четыре сотни бойцов, но все же…
– Ладно, возьму сорок человек, - согласился Дженнак. - Вполне достаточно для великого вождя.
Рениг кивнул, потом нерешительно поскреб толстые щеки и произнес:
– Говорил я тебе, господин мой, что арахака мы не видели ни разу, но слухи об их свирепости и силе ходят по всему Дикому Берегу. Наверное, они великаны, как твои охранники-сеннамиты, и столь же грозны на вид… Но я согласен отдать дочерей их молодым вождям и принять их девушек в свой дом. Вот только…
Он смолк, продолжая теребить щеку.
– Что тебя смущает? - спросил Дженнак.
– Они ведь дикари, людоеды, милостивый. Вот я и гадаю: не обратятся ли шелка любви в циновку трапез?
Дженнак расхохотался и встал. Ноги у него от долгого сидения затекли, и, разминая их, он прошел раз-другой по краю помоста, чувствуя, как перекатывается в сумке яшмовый шарик. Затем остановился и положил руку на плечо Кро'Тахи.
– Не беспокойся, мой друг! Кайман не пожирает свою самку, ягуар защищает логово с детенышами, и даже гриф-падальщик заботится о подруге своей и своем потомстве. Так устроен мир! Недаром же сказано: поз любви впятеро больше, чем поз молитвы… И это понятно любому дикарю.
– Да будут твои слова дождем, погасившим костер моих тревог, - прошептал Кро'Таха.
* * *
Миновал День Проса. Следущим утром, в День Фасоли, Дженнак отправился в лес, теснивший возделанную землю воинством бесчисленных стволов, облаченных в панцири из твердой коры и зеленые пушистые накидки. Время благоприятствовало для переговоров и заключения союзов, ибо в начале всякого месяца шли Мирные Дни - Маиса и Хлопка, Тростника и Проса, Фасоли и Земляного Плода; они сменялись Днями Деревьев, Пальмы, Дуба, Ореха, Ясеня и Сосны, которые располагали к мудрым неторопливым раздумьям и считались подходящими для закладки кораблей и новых поселений. Опасные дни наступали с двенадцатого, со Дня Ягуара; тут можно было следовать тропой сражений и битв, чтобы к двадцать первому дню - Дню Сокола-Чультуна - добиться победы, а затем, в Дни Попугая, Голубя и Керравао, собрать и разделить ее плоды. Конечно, символика эта была архаизмом, и Дженнаку, за тридцать лет странствий и войн в Срединных Землях и по другую сторону Бескрайних Вод, случалось обнажать меч в День Хлопка, штурмовать города в День Пчелы и заключать мир в День кровожадного Каймана - и был тот мир прочным, как доспех из черепашьего панциря. Но все-таки приятней заключать союзы в подходящее время, не пренебрегая обычаем предков - например, как сегодня, в День Фасоли.
Отряд из сорока пяти бойцов, считая с самим Дженнаком, его телохранителями и проводником Арзой, быстро миновал посадки какао и углубился в джунгли, как бы опустившись на морское дно; здесь царил такой же зеленоватый полумрак, бурые, серые и красноватые древесные стволы казались подводными скалами, а лианы, переплетавшие их - непроходимой чащей водорослей. Но Тощий Арза - в самом деле тощий, словно койот в голодный месяц Бурь - уверенно разыскал тропу, прорубленную в густом подлеске, и вывел людей Дженнака к столетнему лесному великану, закованному в доспех из бугристой серой коры. Несокрушимый ствол железного дерева тянулся вверх на полсотни локтей и там выбрасывал мощные ветви, почти параллельные земле, усеянные большими темно-зелеными листьями; этот природный шатер был таким плотным, что свет не мог пробиться сквозь него, и под деревом выжил лишь белесый мягкий лишайник. Эта поросль казалась ковром, сотканным из мириадов грязных белых шерстинок, но тут и там ковер был разодран в клочья, и из-под него выпирали узловатые древесные корни, похожие на скрученных предсмертной конвульсией толстых гадюк. Арза остановился посреди этого застывшего змеиного гнезда, склонил голову к плечу и поднял дротик.