Я защищу его, ведь прежде была лишена этой возможности. Стану частью той самой крепости, которая является самым дорогим для него местом и существом. Лучше уж так, чем заклинать себя на то бездушие, что выбрал он. Лучше, чем уезжать из Ледяного Княжества, но помнить горячие губы его правителя. Хранить в памяти его образ, его голос, но не иметь возможности вновь испытать их близость.

Свет только казался ярким. Я выпрямилась на трясущихся ногах и сделала первый шаг навстречу, а после ещё один. Стоило мне подойти ближе, как сияние потеряло силу, походя на дыхание луны. Блеклый и холодный. Но какой же сильный! Моих сил едва хватало, чтобы держаться на ногах! Меня настырно тянуло к полу, но я приближалась, дабы коснуться минерала и забыться в его глубине, покинуть излишне требовательную оболочку и одарить светом души полюбившийся городок под куполом.

Вся моя сущность сопротивлялась в последних попытках сохранить себя. На мою защиту выступил Лебедь, Дыхание Рода, выбросив наружу истинный облик и тем самым заковав меня крепкими туманными оковами. Зверь плакал и звал, напоминал о просторном небе, закрывал полупрозрачными крыльями громадный кристалл посреди Залы Хранителя. Сердце звало и его, тянуло к себе в свою клетку. Я не ощущала себя зверем-Лебедем, но чувствовала, как начинают нетерпимо болеть крылья, видела, как в их эфирном хрустале появилась полоска прорехи, которая продолжила удлиняться и углубляться. Мой единственный защитник не мог больше противиться моей воле и мощи Сердца Твердыни, разделяющих нас пополам. Я почуяла, как моя магия стала слабеть, как, обретя искорку разума, и она принялась за отговорки.

Ещё есть шанс, самый последний. Больше не будет. Я больше не встану на крыло. Никогда. Смогу набросить Перо, но не летать. Лишь смотреть в небо и тосковать по его глубине и нежности. Мой Лебедь сломлен, мой Дух украшен шрамами. Но я могу жить, просто жить!..

«Было бы для кого…» — я хотела, чтобы магия с её материнской заботой видела мою улыбку. Матушка бы поняла, точно бы поняла. Чувствуя, как стремительно стали холодеть без того онемевшие на морозе пальцы, я поняла, что решение приняло и моё магическое существо.

Уехала, уже за воротами Ледяного Пика.

Я ощущал рост расстояния между нами по тому, как у меня переставали дрожать руки. Радоваться было рано — голова всё ещё кружилась, хотелось избавиться от этого недомогания, вот только от Драконьих Зубов меня уже начинало тошнить и от малейшего глотка дыма. Я был терпелив ранее, посему сдерживался и дальше. Верил, что справлюсь.

Дела ждали слишком давно, а я был просто не в форме. Не было сил даже злиться на самого себя, хотя исписанный пергамент беззвучно смеялся над моими потугами отделаться не только от присутствия молодой княжны из Клыка Дракона, но и от мыслей о ней. Разум прорывал блокаду с каждым днём чаще и чаще, и воспользовался новой слабостью не так давно. Коричневый лист бумаги был заполнен с той аккуратностью, коей от меня не могли добиться учителя каллиграфии. Содержание не отличалось оригинальностью, повтор следовал за повтором. «Фанориа Маэрор Факирита Дранор, Фанориа из Дранор, Фанориа, Риа, Риа, Фанориа Маэрор…». Отчего-то безумцу, пытающемуся занять моё тело, хватало и этого сполна. У него была возможность напомнить мне не только уже известные имена княжны-Лебедя, но и кое-что из её прошлых жизней, но его интересовало время «здесь и сейчас». Упрямец ни мига не испытал сожаления от сообщения, что его кумир отдалялся от него.

«Ещё немного и её влияние ослабнет. Как прежде уже не будет, но лучше, чем сейчас — станет», — глаза было больно отрывать от строк, но я поднял взор и слепо сложил лист написанным вовнутрь. Сложил ещё раз пополам и встал, чтобы подойти к небольшому очагу в рабочем кабинете Твердыни и сунуть свёрток в огонь. Пламя тут же облизало бумагу и принялось поглощать. Если бы я умудрился исписать ещё один лист, ним стало бы то же самое.

Скрипнула входная дверь. Я не видел, кто зашёл, да и не требовалось. Ситта позволил бы пройти ко мне только одному нелию из моего окружения без необходимости предупредить меня.

— Я всё-таки надеялся, что у тебя хватит храбрости оставить её.

Фарэм. Прямолинеен, нахален и ядовит. Поразительно, как это он не родился Змеем. Сова бесшумна и смертоносна. Мальчик умеет быть тем, кем родился, когда ему так необходимо. А ему тогда было необходимо выплеснуть на меня свой гнев. Наверное, я был этого достоин. Или не «наверное», — это меньшее, что ему получилось сделать для меня. Почему-то мне очень хотелось, чтобы от слов мой воспитанник перешел к делу. И в то же время я желал сохранить лицо. По крайней мере, целым.

— Она уехала. Надеюсь, теперь ты доволен?

«Не совсем. Полдня — и я буду доволен», — мысленно ответил я на вопрос, но сказал совсем иное.

— Она поступила так, как пожелала, — я разглядывал догорающий лист.

— Она сделала так, как ты ей приказал!

«Давненько Фарэм не кричал на меня. Импульсивный мальчик», — я про себя улыбался, добавляя и то, что на Ледяном Троне сдержанность приходит очень быстро.

— У неё был шанс поступить по-своему. Она сделала то, что умеет лучше всего — послушалась старшего.

«Я отбиваюсь от стального вихря трухлявой веткой», — заключил я про себя. От головокружения не приходило на ум ни одной колкости, способной заставить мальчишку замолчать и поставить на своё законное место. Пришёл к выводу, что, как только мне станет получше, я отпраздную отъезд княжны хорошим ужином. Обязательно мясное, горячий пирог и щербет из фруктов. Никакого вина и курева. Но — после горячей купальни и смены одежды. Вчера ещё свежая смена напрочь пропиталась запахом дыма.

— Она послушалась тебя! Тебя! И ты мог бы хотя бы прийти и попрощаться с ней!

«Мог прийти. И тогда бы на коленях умолял остаться», — настаивая на своём, воспитанник, сам того не осознавая, находил слабые места. Не мог не находить, иначе бы само его существование стало бессмысленно. Глупец, управляющий Твердыней, обречён. Пик поглотит его или отбросит прочь. Ученик, не пытающийся превзойти учителя — самый настоящий глупец.

— Бездушная тварь, — выплюнул Фануиурэм, но на этом его ярость не иссякла. Я слышал, как он стал мерить комнату шагами, совсем как раздражённый кильруок перед грозным противником, коему так хочется вцепиться в глотку. Хочется, да боязно.

«Я знаю», — хотел бы согласиться я, но предпочёл промолчать. Уж слишком была тонка грань между двумя настроениями Фарэма. Уступи я ему, и тогда бы поплатился. Кровь бы он пустил мне точно. За слабость, хоть я и признавал её вслух. Признавал в мыслях, и скрывал, надеясь, что о ней никто никогда из смертных не узнает.

— Что тебе стоило оставить её подле себя?

Глухой удар. Под руку воспитаннику попался, как мне показалось, книжный комод. Я подумал, что стоило после его проверить несчастную мебель. Неприятно, когда на глаза попадаются сломанные или помятые вещи.

— Ты думал вообще о чём-нибудь, когда отсылал её от себя? О том, например, каково ей?

«Я это знаю», — снова промолчал я, но не думать не удавалось. Я прекрасно знал её чувство, и тем сильнее понимал её, чем ближе был к княжне. Однако, в отличие от княжны, не пытался показать эмоций. И не прекращал желать её. И днём, и ночью, и когда заставлял быть с Фарэмом, хотя мгновенно зверел от одной мысли, что кто-то может к ней прикоснуться. Хотя бы прикоснуться.

Пьяный разум первое время неплохо отрезвлял дым Зубов. Тело расслаблялось, а с ним уходили и гневные рвения в сторону кого бы то ни было. А потом отмеренной дозы стало мало. Я проваливался в беспамятство и вскоре просыпался от ужасов прошлого, тут же забывая сны и вспоминая о реальности. Бытие растеряло чёткость, месиво событий разных времён путало. Единственным способом оставаться хоть немного прежним стало отсутствие встреч с княжной. Я не переставал думать о ней, но, во всяком случае, мог уделять внимание насущным делам, да и бедствие положения девушки переходило ко мне через невидимую мне связь. Боль напоминала, что я был жив, как и все те, кто подчинялся мне.