Тут он подошёл к Энну, вновь взял в руки светлейшую невесту и продолжил:

– Прямо сейчас же рекомендую поторопиться.

Последние его слова прозвучали чуть ли не холоднее окружающего морозного воздуха, и наше трио ринулось под купол.

В самом центре абсолютно пустого помещения, по середине столба, образованного магически светящимися снежинками, высилась на круглом пьедестале статуя драконицы, выполненная из некоего переливчатого металла с невероятной точностью и невообразимой красотой: каждая деталь двухметрового изваяния несла чёткий отпечаток превосходнейшего мастерства, всякий изгиб подчёркивал общее изящество и лёгкий шарм, а мельчайшие детали дополняли несомненно прекрасный женский образ до нереального идеала. Глаза очаровательной рептилии были закрыты, крылья сложены за спиной, а передние лапы, протянутые вперёд, пусты.

Из-за грани вновь раздаётся затихающий перестук.

«Не иначе наваждение какое, – подумал я, быстро подходя ближе к монументу и любуясь им. – Очень, знаете ли, странно сходу угадать пол рептилии, да ещё начать против воли залипать на изящные извивы хвоста, грациозно обнимающие прелестные нижние лапы… О! Опять! Да сколько можно?»

Оглянувшись на монарших тёмных, я убедился, что не один уделяю излишнее внимание пленительной красоте изваяния. Но всё же мы все обладали изрядной силой воли и достаточно быстро смогли осмотреть не только статую со всех сторон, но и обнаружить три едва заметных контура ладоней, находящихся на равном удалении друг от друга на полу в десятке сантиметров от круговерти снежинок, которые, как это ни странно, вовсе не мешали лицезреть Хранительницу. Соединял схематические отпечатки правых рук, проходя через них, узкий неглубокий желобок, образующий круг-границу.

Переглянувшись, я и близнецы разошлись по окружности, несколько буднично полоснули себя ножами по правым ладоням, оголив их от защиты и поморщившись лишь от вцепившегося в кожу лютейшего холода, но не от боли пореза. После решительно приложили руки к обозначенным местам и стали ждать. Истекая кровью на благо целого мира, я задумался: «Так, подождите, а почему, собственно, драконица? Тут же они, драконы, не водятся и не водились раньше, как мне подсказывают воспоминания Таора…» Сам же полудемон в тот момент потрясённо молчал, будучи немало ошарашен всем происходящим, и с великим нетерпением ожидал грядущего. Таковы же, я уверен, были и остальные обитатели этого мира, за последние часы столкнувшиеся с неведомым и невообразимым.

Через тянувшуюся невообразимо долго минуту пограничный круг заполнился медленно текущей почти чёрной кровью трёх разумных. Мерцающий вихрь замер. Снежинки исчезли вмиг. Драконица совершенно механическим движением расправила крылья, наклонилась вперёд и протянула передние лапы ниже, почти сведя их вместе. Глаза её так и оставались закрыты.

Снова из-за грани раздаётся затихающий перестук.

В этот же самый момент Владыка Эрр, стоявший неподалёку, стремительно подошёл к изменившемуся изваянию и уложил Алуринель на его передние лапы, которые мгновением позже, двигаясь всё так же будто механически, аккуратнейшим образом перехватили светлую эльфийку за плечи и приподняли. Следом статуя коснулась своим мелкочешуйчатым лбом лба Её Сиятельного Высочества. И тут же крылья рептилии сомкнулись в своеобразный шатёр и закрыли обзор.

Перестук за гранью повторяется пару раз, а после слышится довольный возглас Светланы: «Двадцать!»

Под крыльями несколько раз сверкнуло зелёным, фиолетовым и чёрным, по всему изваянию прошла некая неясная рябь, будто смывающая блеск металла и обновляющая Хранительницу, даруя ей облик не статуи, но по-настоящему живого существа. Раздалось негромкое шипение, переходящее в мелодичный рык, и всё стихло.

Драконица распахнула крылья, поставила светлоэльфийскую принцессу на пол и обвела всех взглядом прекраснейших глаз, сочетающих в себе цвета, присущие и Алуринель, и Цапле. Грациозно сходя с пьедестала, очаровательная рептилия на втором шаге ощутимо уменьшилась, став ростом чуть ниже Владыки Эрра, заворожённо подавшего ей правую руку.

Ровно в ту же секунду замершая будто ещё одна статуя светлая эльфийка испустила долгий сиплый выдох, потом вновь глубоко и хрипло вдохнула, распахнула ставшие абсолютно белыми глаза и возопила каркающим голосом:

– Да как вы посмели, мерзейшие смертные?!! Как вы могли дерзнуть мешать всеомертвляющей Морлане?!! Как вы осмелились не дать мне власть над телом драконицы?!!

С каждым словом облик эльфийки изменялся всё больше и больше: стремительно седели волосы, усыхало тело, бледнела и зримо дряхлела кожа. Да даже изящное платье почти мгновенно потеряло все цвета и на глазах постарело до неопрятных лохмотьев, а мохнатая белая шкура на плечах выглядящего всё страшнее существа повисла скорбным саваном и стала лысеть, миг за мигом теряя мех, опадающий к ногам воплощённой богини смерти.

«А вот и познакомились с вторженкой, – думал я, вместе с остальными беря голосящую богиню в полукруг. – Что-то мне кажется, что сейчас она довопит, и тут станет жарко и совершенно небезопасно. Вон, кажись уже тёмные и Хранительница чего кастуют. Да блин, так вообще от половины округи камня на камне не останется – при таких-то мощностях. А то и весь мир пошатнут – чай богиня и Хранительница много чего умеют. Та-а-ак! – внутренне решился я на сумасбродство. – Отставить эпичную боёвку!»

Дождавшись, когда Морлана затихнет и начнёт разводить в стороны иссохшие до скелетоподобного состояния руки, я сделал шаг вперёд, припал на одно колено и провозгласил по возможности торжественно и почтительно:

– О всеомертвляющая Морлана! Дозволь мне молвить слово, допрежь ты всё и всех затопишь гневом ярости своей!

– А? – сбилась с движения явно озадаченная богиня.

Восприняв эту недореплику как дозволение, я продолжил:

– О внемли смерти величайшая богиня! Сей мир неимоверно мал и недостоин находиться под властию твоей! Он весь искусственный насквозь, разумных до прискорбья мало, они строптивы, своевольны и дерзки! Напрасна будет трата сил на приведенье их в покорность! А может, и само всё мирозданье не устоит и рухнет в одночасье, осколками своими обрушив путь к великой мощи, силе, славе! Но!.. – тут я намеренно сделал паузу, в течении которой в голове билась о стенки черепа паническая мысль: «Что я несу?!», и заговорил с жаром и убеждённостью, вкладывая всего себя: – Но есть бескрайний мир, что Бездною зовётся! Огромен, густонаселён! Там правят бал могущество и власть, жестокость, беспощадность к слабым! И я, единственный наследник Пламени Домена, ручаюсь бросить весь его к твоим ногам! С него начав, о всемертвящая Морлана, ты подчинишь себе всю Бездну! Весь грандиозный Хаос будет у тебя в руках!

«Ф-фух!.. – мысленно выдохнул я, замолкнув и склонившись. – Ну, если даже и не убедил богиню, раздраконив – хе! – её эго, то хоть время потянул. Авось товарищи жахнут чем посерьёзней сразу, буде Морлана не согласится».

Из-за грани раздаётся затихающий перестук и мастерское: «Хм-м-м, что называется: попробуйте хуже. Три!». После перестук повторяется и слышится моё бормотание: «Парле… Перле… Поршне! Переговоры! И-и-и… Двадцать!»

Выслушав мой экспромт с непроницаемым выражением черепоподобного лица, богиня скрестила перед грудью руки, воззрилась на коленопреклонённого меня мертвенно белёсыми очами и медленно проговорила:

– В словах твоих крупица разума заметна… Что ж, полудемон, клянись в правдивости своих речей, и я оставлю в милости своей сей хиленький мирок, вниманья недостойный истинной богини!

В голове моей проносились десятки вариантов клятв, которые можно обойти, на заднем фоне ментально недоумевал Таор, шокированный до полной потери слов, спину сверлили четыре пары глаз.

– Я, Таор, сын Повелителя Огня Шеола, – говорил я медленно и размеренно, лихорадочно формулируя как можно более обтекаемую клятву. – Клянусь тебя, о всемертвящая Морлана, великая богиня смерти, что все мои слова…