— Я и не собиралась.

— И ты опоздала, — рявкнул он, его слова были пьяной бранью. — Какого хрена ты опять опоздала?

— Я опоздала на автобус, — выдавила я, паникуя.

— Долбаные автобусы, — рявкнул он. — Долбаная частная школа. Ты заноза в заднице, девочка!

Мне не было что на это ответить, поэтому я промолчала.

То, как он всегда называл меня девочкой, будто это было какое-то оскорбление быть женщиной, даже не раздражало меня сегодня.

Я была в режиме полного самосохранения, зная, что мне нужно сделать, чтобы выйти из этой комнаты невредимой: выдержать его дерьмо, держать рот на замке и молиться, чтобы он оставил меня в покое.

— Ты знаешь, где твоя мать, девочка? — прорычал он.

Опять же, я не ответила.

Это был не настоящий вопрос.

Он накачивал меня информацией перед атакой.

— Ломает себе спину из-за тебя! — заревел отец. — Работает до седьмого пота, потому что ты испорченная маленькая сучка, которая считает себя лучше всех.

— Я не думаю, что я лучше других, — пробормотала я, и тут же пожалела, что подлила словесного бензина в его и без того пылающий темперамент.

— Посмотри на себя, — насмехался папа, махая на меня рукой, — В твоей шикарной гребаной частной школьной форме. Приходишь домой поздно. Думаешь, что ты долбаный божий дар. Ты что, занималась проституцией? — потребовал он, делая несколько шатких шагов ко мне. — Поэтому ты снова опаздываешь? Завела себе мальчика?

Я тут же отшатнулась, но не решилась открыть рот, чтобы защититься.

Он все равно мне не поверит.

В девяти случаях из десяти это делало только хуже.

И в десяти случаях из десяти, отвечая ему, я получала удар по щеке.

— Это так, не так ли? Ты развлекалась с одним из тех шикарных регбийных уродов с папиными деньгами в своем драгоценном Томмен, — насмехался он. — Расставляешь ноги, как маленькая грязная потаскуха, которой ты и являешься!

— У меня нет парня, папа, — вырвалось у меня.

Взмахнув рукой назад, он ударил меня по лицу свернутой бумагой.

— Не ври мне, черт возьми, девочка!

— Я не вру, — всхлипнула я, сжимая горящую щеку.

Когда тебя бьют по лицу свернутой газетой, это может показаться не очень болезненным, но когда человек, отдающий атаку, весит втрое больше тебя, это больно.

— Тогда объясни это, — потребовал мой отец. Открыв газету, он грубо пролистал страницы, пока не остановился на спортивном разделе. — Объясни!

Смахивая слезы, я посмотрела на страницу, на которую указывал папа, и сразу же почувствовала, как у меня стынет кровь. Там была я, яркая, улыбающаяся глупому фотографу, рука Джонни обнимает меня за талию, сплошные улыбки и раскрасневшиеся щеки.

Я не могла думать о фотографии или спрашивать, почему ее напечатали в самой известной газете Ирландии, потому что я была напугана.

Я была настолько напугана, что почувствовала испуг на вкус.

Ты умрешь, Шэннон.

Этой ночью он тебя убьет…

— Он капитан команды по регби, — поспешила сказать я, пытаясь придумать ложь, чтобы спастись от побоев, которые, как я хорошо знала, я вот-вот получу. — Они выиграли какой-то большой матч, — пролепетала я, отчаянно хватаясь за соломинку. — Мистер Туоми, директор, заставил нас всех сфотографироваться с ним… Я даже не знаю его, пап, клянусь!

Я знала, что должна была ожидать следующего шага от моего отца, он довел его до изящного искусства в течение многих лет, но когда он схватил меня за горло и прижал к холодильнику, я все равно была застигнута врасплох.

Крепко сжимая, отец прошипел:

— Ты лжешь мне…

— Я… не вру, — выдавила я, вцепившись в его руки. — Папа, пожалуйста, я не могу дышать.

Звук открывшейся, а затем быстро закрывшейся входной двери наполнил воздух.

Папа отпустил мое горло, и я физически вздохнула с облегчением.

Хватая ртом воздух, я отскочила от него.

Через несколько секунд в дверях появился Джоуи, похожий на дар Божий, с замызганным лицом и заляпанным маслом комбинезоном.

Джоуи похлопал папу по плечу, а затем легко оттолкнул его в сторону, прежде чем пройти на кухню, размахивая связкой ключей.

— Как дела, семья?

Он выглядел расслабленным и звучал весело, но напряженность вокруг его глаз убедила меня, что это было совсем не так.

Джоуи делал вид, что ему безразлично всё на свете — это его механизм преодоления трудностей.

Мой же — молчание.

— Джоуи, — проговорил папа, выглядя чуть более настороженным в присутствии более доминирующего альфа-самца в семье.

Наш отец может быть большим и злым, но Джоуи был массивнее и быстрее.

— Мальчики уже в постели? — спросил Джоуи, вытаскивая из холодильника банку кока-колы.

Папа кивнул, но не сводил с меня глаз.

— А где мама? — спросил Джоуи, очевидно, пытаясь снять напряжение. Открыв крышечку, он сделал глубокий глоток, а потом вытер рот тыльной стороной ладони. — Все еще на работе?

— Твоя мама на работе, а эта снова задерживается, — воскликнул наш отец. Он показал пальцем на меня и пробормотал: — Видимо, опоздала на свой долбаный автобус.

— Я знаю, — беззаботно ответил Джоуи, прежде чем переключить свое внимание на меня. — Как дела, Шэн?

— Привет, Джо, — прохрипела я, сжимая и разжимая кулаки, чтобы остановить движение рук к горлу, отчаянно пытаясь взять под контроль свое сердцебиение. — Не плохо. Просто проголодалась. Я собиралась перекусить.

Джоуи подошел к месту, где я стояла, с примерзшими к полу ногами, и игриво ткнул меня в щеку костяшками пальцев.

Это было нежное проявление любви и молчаливое проявление солидарности.

— Ифа слегка задержалась, когда довозила тебя до дома?

Мои глаза расширились в замешательстве.

Взгляд, которым мой брат посмотрел на меня, сказал: «Смирись с этим».

Меня осенило.

Мой брат давал мне выход.

— О, нет, — задыхаясь, произнесла я, не сводя глаз с Джоуи. — Она просто высадила меня и поехала прямо домой.

Джоуи одобрительно подмигнул, а затем обнял меня, засунув руку в заднюю часть шкафа — ту, до которой я не могла дотянуться без помощи стула.

— Вот. — Вытащив пачку шоколадного печенья, он протянул ее мне. — Без сомнения, это то, что ты ищешь?

— Это не реабилитационный центр, — пробормотал папа.

— Это моя еда, старик, — холодно проговорил Джоуи, поворачиваясь лицом к нашему отцу, — купленная за мои деньги. Заработанные на моей работе.

— Это мой дом!

— Дом, предоставленный тебе правительством, — невозмутимо ответил Джоуи, — Благодаря нам.

— Не умничай, сынок, — отстреливался папа, но в его тоне уже не было привычного пыла.

Каким бы пьяным он ни был, наш отец вполне осознавал, что то дерьмо, которое он вытворял со мной, не пройдет с моим братом.

За эти годы они подрались несколько раз, но ярче всего в моей памяти запечатлелась драка, произошедшая в ноябре прошлого года.

Ссора была из-за обычной вещи — измены.

Папу застукали с другой женщиной, и это не было неожиданностью. Он решил бросить нас ради другой женщины — опять же, это не неожиданно.

Мама узнала о своей беременности в день его отъезда и легла в постель. Мы с Джоуи провели почти две недели, присматривая за младшими мальчишками и убирая беспорядок, который наделали наши родители.

Когда через десять дней наш отец наконец появился в дверях, воняющий виски и бросающийся дерьмом в маму, мой брат потерял самообладание.

Они с папой подрались в гостиной, крушили мебель и украшения, набросившись друг на друга.

Но это не то, что запомнилось.

Она запомнилась тем, что мой отец свернулся калачиком на полу в гостиной в позе эмбриона, а брат наносил ему удар за ударом по лицу.

Это была настоящая бойня, и хотя папе удалось сломать Джоуи нос, победу одержал мой брат.

Папа был в плохом состоянии после избиения, и это сыграло ему на руку, потому что мама пожалела его и забрала обратно. Каким бы удручающим ни был тот день для нас, детей токсичных родителей, он также означал смену главы семейства.