— А как насчет моего контракта с академией? — Я осмелился спросить.

— Все еще очень даже в силе.

Я выдохнул с огромным облегчением.

— Не удивляйся, — задумчиво произнес папа. — Ты великолепен. Беспечный, упрямый, склонный к самоубийству идиот с блестящими способностями к регби и талантом вывести себя на любой уровень, на который ты пожелаешь. Они знают это, Джонни. Они тебя не отпустят.

Когда он сказал мне это, я знал, что это не чушь собачья.

Он не стал бы вешать мне лапшу на уши.

— Как ты думаешь, у меня получится, папа? — Тогда я спросил, глядя на лицо моего отца. — Ты думаешь, я смогу это сделать?

— Да, — ответил он без колебаний.

Мое сердце затрепетало.

— Правда?

Мой отец кивнул. — Да, Джонни. Действительно.

С этими словами я почувствовал, как во мне зародился маленький корешок надежды.

Я мог бы отодвинуть все это от края.

Я мог бы это сделать.

Мой отец думал, что я смогу это сделать.

— Но ты освобожден от обязанностей, — добавил папа.

Я тяжело вздохнул. — Ожидаемо.

— И у тренера Деннехи будет с вами жаркий разговор.

Я поморщился:

— Тоже ожидаемо.

— И вам нужно будет пройти три отдельных экзамена, прежде чем вы снова выйдете на поле, будь то академия, клуб или школьное регби, — добавил он. — И эти ноги должны держаться подальше от травы до мая.

— Прелестно. — Я провел рукой по волосам и вздохнул. — Иисус.

— Не паникуй, — спокойно сказал он. — Ты знаешь план. Он есть. Прямо перед тобой. Частью возвращения в команду является исцеление. Отдых твоего тела прямо сейчас так же важен, как и любая другая тренировка или участие в регби.

Я понял это.

— Это просто отстой, — пробормотал я.

— Посмотри на это с другой стороны, — предложил папа с ухмылкой. — У тебя будет неограниченное количество свободного времени, чтобы провести его с Гибси.

— О, Боже.

Папа рассмеялся:

— Которые, я полагаю, никогда не позволят тебе пережить прошлую ночь.

— Нет. — Я поморщился. — Он, вероятно, не будет.

Тогда я посмотрел на него и спросил:

— Итак, как долго я собираюсь застрять в больнице?

— Еще пару дней, — ответил папа. — Тогда мы отвезем тебя домой, и ты сможешь начать реабилитацию.

— Ты действительно веришь, что я могу все изменить, папа?

Папа кивнул. — Если ты начнешь следовать правилам, тогда, безусловно, можешь все изменить.

Я снова покачал головой:

— Какого черта я не поговорил с тобой несколько месяцев назад?

— Потому что я отец-трудоголик, которому следовало бы уделять больше времени тому, чтобы уберечь своего сына от опасности, а не тому, чтобы уберечь сыновей других отцов от тюрьмы, — ответил он.

— Па, остановись, — предупредил я. — Это не твоя вина. И не мамы.

— Нет, это твоя, — согласился он, снова уязвив меня правдой. — Но ты молод, силен и упрям, и я должен быть там, чтобы обуздать тебя. Я буду там, Джонни, — добавил он тогда. — Еще.

— Я не виню тебя за то, что ты любишь свою работу, — ответил я. — Я такой же.

Он ухмыльнулся:

— Я знаю, что ты такой. Я расчистил свое расписание до конца пасхальных каникул.

Мои брови взлетели вверх:

— Ты возвращаешься домой?

— Я, да, сынок.

— А мама?

Мой отец рассмеялся:

— О, Джонни, будь ее воля, она бы снова посадила тебя в коляску и катала с собой. Она не собирается выпускать тебя из виду.

— Черт.

— Ты должен вернуть кое-что, сынок.

— Доверие?

Папа кивнул:

— Да.

— Итак, где она? — Я ворчал, думая о том, сколько слез мне придется вынести от моей матери.

— Она скоро вернется, — сказал папа. — Она пошла за твоей одеждой.

— А Гибси?

— Он в столовой, — ответил он с улыбкой. — Девушка за прилавком хочет привлечь его внимание.

— Держу пари, — пробормотал я.

Похотливый ублюдок.

— Гибси останется с нами, пока мы не отвезем тебя домой в Корк, — сказал тогда папа. — И, вероятно, вам грозит дисквалификация, когда вы вернетесь с пасхальных каникул. — Ухмыляясь, папа добавил: — Ты бы слышал, как он назвал вашего тренера, когда он пришел в больницу ранее — вот почему мне потребовалось так много времени, чтобы вернуться к вам. Джерард наотрез отказался возвращаться в автобус. По-видимому, он сбежал из отеля, чтобы прийти к тебе рано утром. У него серьезные проблемы с вашим директором. Мне пришлось позвонить в школу и его родителям, прежде чем тренер Малкахи согласился позволить ему остаться с нами.

— О, черт возьми, — простонал я. — Я не могу его никуда взять.

— Он твой верный друг, Джонни, — ответил папа. — Тебе повезло, что он у тебя есть.

Я знаю это.

— А Шэннон? — Я прохрипел, вздрогнув при воспоминании о том, как ужасно я отреагировал на нее, когда впервые пришел в себя. — С ней все в порядке? Она в столовой с Гибсом? — Я глубоко сглотнул, чувствуя себя невероятно уязвимым в этот момент. — Можешь сходить за ней для меня, папа? Мне действительно нужно с ней поговорить.

Папа тяжело вздохнул:

— Шэннон ушла домой, Джонни.

Мое сердце упало.

— Она бросила меня, — прохрипел я.

Это было оно.

Это было началом всего.

Я ни хрена не стоил без регби.

— Нет. Она осталась с тобой, — поправил папа. — Когда ты был сумасшедшим, и любой в здравом уме сбежал бы в горы, эта девушка оставалась рядом с твоей кроватью, слушая, как ты говоришь из своей задницы.

— Да, ну, теперь она ушла, не так ли? — Пробормотал я, чувствуя себя чертовски жалко.

— Когда прошлой ночью ты был прижат спиной к стене, кто сидел здесь с тобой?

Я уставился на него.

— Кто держал тебя за руку, Джонни?

— Папа…

— Кто ждал скорую вместе с тобой?

— Папа, прекрати…

— Кто приходил проведать тебя, когда тебе было хуже всего?

Я посмотрел на него.

Он…?

— Да, я хорошо знаю, что произошло между вами двумя в той раздевалке. — Папа ухмыльнулся. — Твой тренер рассказал мне все о компрометирующем положении, в котором он застал вас с Шэннон.

— Этот гребаный предатель, — проворчал я.

— Он твой учитель, Джонни. Он должен сообщать о подобных инцидентах. У него нет выбора в этом вопросе. Это обязательно.

— Ее родители?

— Я бы предположил, что они в курсе ситуации.

Я покачал головой:

— Ради всего святого.

Он тяжело вздохнул, прежде чем добавить:

— Я подозреваю, что у нее самой большие неприятности из-за того, что она пробралась сюда.

— Черт, — я уронил голову на руки и проигнорировал жгучую боль, которая пронзила мои ноги. — Черт, па, я был для нее полным придурком, когда проснулся.

— Тогда исправь это, — спокойно ответил он.

— Ты не понимаешь, — выдавил я, чувствуя себя худшим куском дерьма на планете. — Я запаниковал и отреагировал на нее, но она хрупкая, папа. Она такая… И я так в…

— Влюблен в нее? — Папа ухмыльнулся. — Да, мы все знаем, Джонни. Ты прокричал это с крыши прошлой ночью.

— Дерьмо, — простонал я. — Она была напугана?

— Твоя мама, конечно, была, — засмеялся папа. — Когда ты сказал ей, что Шэннон будет матерью твоих детей.

— Господи Иисусе, — захныкал я. — Почему ты не остановил меня?

— Мы не могли, — ответил он. — Ты бы успокоился только ради Шэннон. Ты заснул в ее объятиях.

Тьфу.

Христос.

— Я собираюсь пойти выпить кофе и проведать твоего лучшего друга, — объявил папа, поднимаясь со стула. — Но ты можешь сделать мне одолжение? Когда твоя мама придет позже, ты сможешь успокоить ее нервы? — Ухмыляясь, он добавил: — Некоторые вещи, о которых ты разглагольствовал прошлой ночью, потрясли бедную женщину.

— Я не помню ничего такого… — простонал я. — Все как в тумане.

— Возможно, ты не помнишь, — усмехнулся папа, подходя к двери и открывая ее. — Но она будет помнить всю оставшуюся жизнь.

Я подождал, пока папа выйдет из комнаты, прежде чем потянуться за телефоном.