— Прекратите чесать языками у меня на кухне, — прикрикнула на них миссис Лэтч. — Вы что — ослепли, что ли, дайте наконец этой девушке пройти в моечную.

Эстер, вероятно, неплохо управилась бы со своими обязанностями, если бы не второй завтрак, который подавался в столовую. Мисс Мэри ждала к себе друзей — партнеров по теннису. Кроме жареных цыплят, готовили еще котлеты и пряный соус. На десерт подавались желе и бланманже, а Эстер понятия не имела, где все эти блюда стоят, и много времени ушло зря.

— Ладно, сиди уж, я быстрей управлюсь сама, — сказала повариха.

Мистер Рэндел тоже был рассержен тем, что она не успела согреть тарелки, да к тому же еще перепутала, какие подаются в господскую столовую и какие — слугам. Однако Эстер понимала, что нужно терпеть и помалкивать, если хочешь удержаться на месте. Она должна научиться обуздывать свой характер — хочешь не хочешь, должна. И с этими мыслями, исполненная твердой решимости, она переступила порог столовой для слуг.

Там за обеденным столом сидело человек десять-одиннадцать, но сидели они так тесно, что Эстер показалось, будто их много больше, и, когда она заняла свое место рядом с Маргарет Гейл, добрая половина лиц была ей незнакома. Она не сразу узнала четырех некрасивых низкорослых пареньков, которых уже видела раньше верхом на лошадях; почти напротив них, рядом с камеристкой, сидел невысокий белокурый мужчина лет сорока с явной наклонностью к полноте и небольшими круглыми бакенбардами на бледных щеках. Мистер Рэндел, во главе стола, раскладывал по тарелкам пудинг. Обращаясь к белокурому, он величал его мистер Надувало, настоящее же его имя, как впоследствии узнала Эстер, было Уорд, а занимаемая им должность — старший грум мистера Барфилда. Узнала она также, что Демон тоже не настоящее имя паренька с красными, как морковка, волосами, и с изумлением воззрилась на него, когда он шепнул ей на ухо, что ему до смерти хочется отдать должное этому пудингу, да от него так толстеют, что приходится только сидеть и облизываться. Заметив, что девушка не очень-то уразумела смысл его слов, он пояснил:

— Ты же понимаешь, больше шести стоунов[1] мне иметь нельзя, а выдерживаться иной раз жуть до чего трудно.

Эстер он показался очень славным малым, и она принялась горячо убеждать его отказаться от своего решения и отведать пудинга и убеждала до тех пор, пока мистер Надувало не велел ей замолчать, после чего внимание всего стола обратилось на этого мальчишку, и Эстер была изумлена еще больше, заметив, что этот малыш, несмотря на свою невзрачность, здесь, как видно, на особом положении, в то время как другим, куда более солидным с виду парням, совсем не уделяется такого внимания. Напротив Эстер, рядом с мистером Надувало, сидел какой-то длинноносый сутулый малый с подслеповатыми глазами, над которым все издевались, а особенно изощрялся мистер Надувало, непрестанно отпускавший шуточки по его адресу. Теперь мистер Надувало принялся рассказывать о том, как бедному Джиму не повезло со Стариком.

— А почему вы называете этого человека мистер Леопольд — ведь его зовут мистер Рэндел? — собравшись с духом, спросила Эстер у Демона.

— Да потому, что ходит слух, будто он богат, как Леопольд Ротшильд, — сказал Демон. — Выиграл кучу денег и на Городских и на Пригородных. Жаль, что тебя здесь не было, могла бы и ты посмотреть.

— Я еще никогда в жизни не бывала на скачках, — простодушно призналась Эстер.

— Никогда не бывала ни на Городских, ни на Пригородных?.. Я был в форме, и у лошади резвости было в запасе хоть отбавляй, так что я сразу оторвался от остальных, как только пошел под уклон. Но Жестянщик чуть не обошел меня у финиша, начал посылать свою лошадь как бешеный. Он жуткий парень, этот Жестянщик. Однако Старик меня тоже кое-чему научил… Да, кое-что я от него взял.

Теперь уже всем жокеям, за исключением Демона, накладывали на тарелки мясной пудинг с картофелем и овощами. Получила свою порцию и Эстер. Мистер Леопольд, мистер Надувало, горничная и повариха разделили между собой баранью ногу, отрезав тоненький ломтик Демону.

— Вот и мой обед! — воскликнул тот и, вооружившись ножом и вилкой, отрезал от этого ломтика совсем маленький кусочек. — Тебе, верно, никогда не приходилось сгонять три фунта? — сказал он. — Девушкам этого не требуется. А я уж больно легко толстею, ты просто не поверишь, беда да и только! Живо набрал бы три-четыре фунта, если бы то и дело не ходил пешком в Портслейд и обратно. Ну, и еще слабительное, без него я бы пропал. А ты можешь принимать слабительное?

— Один раз я приняла три слабительные пилюли.

— Пилюли — чепуха. А касторку ты можешь пить?

Эстер молча с удивлением поглядела на этого малого. Надувало услышал его вопрос и расхохотался. Всем захотелось узнать, почему он смеется, и, заметив, что ее хотят поднять на смех, Эстер отказалась отвечать на вопросы.

Слуги уже заморили червячка — кто пудингом, кто бараниной — и не особенно торопились попросить еще; навалившись грудью на стол, все хохотали; Эстер видела перед собой только широко разинутые рты. Скудно обставленная комната освещалась единственным окном, на фоне которого четко вырисовывался суровый темно-серый силуэт миссис Лэтч. Окно выходило в один из небольших задних двориков с выложенными черепицей дорожками; от сумрачного северного освещения на лица ложились неяркие сероватые блики.

— Вы же знаете, — сказал мистер Надувало, покосившись на Джима, словно желая удостовериться, что парень на месте и не ускользнет от клещей его сарказма, — вы же знаете, как быстро Старик бормочет и как он не любит, когда его переспрашивают. Джиму это тоже известно, и он всякий раз знай приговаривает: «Да, сэр, да, сэр». — «Ну, ты все понял?» — спрашивает его Старик. «Да, сэр, да, сэр», — отвечает Джим, не уразумев ни единого слова, но полагаясь на нас, — мы, дескать, ему растолкуем. «Так что это он мне велел делать?» — спрашивает нас Джим, едва Старик малость отъехал. Но мы-то сегодня утром были далеко впереди, а Старик и Джим поотстали. Старик, как всегда, спросил: «Ну, ты все понял?» И Джим, как всегда, ответил: «Да, сэр, да, сэр». Я так и знал, что Джим ни словечка не понял, и сказал ему, когда он поравнялся с нами: «Если ты не очень-то хорошо разобрал, что он тебе велел делать, лучше поезжай обратно, спроси его». Но Джим заявил, что все понял как нельзя лучше. «Так что же все-таки он приказал?» — спросил я. «Он велел, — говорит Джим, — принять и ехать вовсю туда, где он будет стоять в конце дорожки». Чудно что-то, подумалось мне, зачем делать жеребенку такой тяжелый галоп? Но Джим утверждал, что он все понял от слова до слова. Ну, приняли они от противоположной прямой по Саусвикскому холму. А Старик, вижу, машет руками, а уж что он там кричал, не знаю. Пусть вам лучше Джим сам доложит. Что, задал он тебе жару, ты, Недотепа? — заключил мистер Надувало в потрепал парня по плечу.

— Можете смеяться сколько влезет, только я-то все равно знаю, что он сам велел от гумна ехать почти в резвую, — заявил Джим и, чтобы переменить тему разговора, попросил мистера Леопольда положить ему еще немножко пудинга. Алчный взгляд Демона проследил, как остатки лакомого блюда ложатся на тарелку Недотепы. Заметив, что Эстер не притронулась к своему пиву, он воскликнул:

— Удивительное дело! Поглядеть, как ты ешь и пьешь, так можно подумать, что тебе надо согнать вес, чтоб обставить нас всех на скачках в Гудвуде.

Шутка вызвала дружный смех, и, окрыленный своим успехом, Демон обхватил Эстер за талию и, сжав ей руки, сказал:

— Лиха беда — начало, а там, глядишь, ты и нам утрешь нос…

Но Демон, развеселившись, никак не ожидал, что эта тихая с виду девчонка может показать характер, и был совершенно ошарашен, когда крепкая затрещина опрокинула его на скамью.

— Ах ты дрянь! — завопил он. — Ты что, шуток не понимаешь?

Но Эстер уже вся кипела от гнева. Она не уразумела ни слова из того, что говорилось за столом, и от сознания своего невежества и обездоленности почти все шутки принимала на свой счет; пылая негодованием, она почти не слышала, как кричали ей рассерженные жокеи: «Паршивая грязнуха, судомойка, злючка!» — и еще что-то в таком же духе; она даже не поняла, о чем шепчутся эти парни. А они уже сговаривались хорошенько проучить эту девчонку, когда она будет проходить мимо конюшен. Остальные, особенно Гровер и мистер Леопольд, старательно отводили глаза в сторону. А Маргарет сказала: