— А как это получилось, что вы снова встретились с Уильямом? Кажется, его так зовут?

— Это было в тот день, мисс, когда я пошла за пивом. Из-за него я и кувшин разбила — помните, мисс, мне пришлось прибежать домой за другим кувшином? Я вам тогда рассказывала. Когда я опять вышла из дома, он ждал меня на улице и шел за мной до «Гончей собаки» и даже хотел заплатить за пиво, только и, понятное дело, не позволила ему, сказала хозяину, чтобы он записал за мной, а я, мол, завтра принесу. С Уильямом-то я ни словом не перемолвилась, а он снова пошел за мной и шел до самой калитки. Все расспрашивал, как я жила эти годы. Ну, я не выдержала, взяла да и брякнула: «Растила твоего ребенка». «Моего ребенка? — говорит он. — Так у тебя есть ребенок, вон оно что!»

— Но ведь, он, по вашим словам, женился на барышне из того поместья, где вы работали?

— Какая она барышня! Разве такие благородные бывают! Но так или иначе, оказалось, что она то ли слишком хороша, то ли слишком плоха для него. Не сошлись они характерами и теперь живут врозь.

— А о ребенке он расспрашивает? Хочет повидать его?

— Вот то-то и оно, что хочет, мисс. У него даже хватило нахальства сказать, что мы будем растить вместе нашего сына… нашего сына, слыхали! Это после того, как я все эти годы работала, не разгибая спины, а он где был?

— Но, может быть, он готов сделать что-нибудь для ребенка, может быть, он как раз этого и хочет.

— Нет, мисс, я его лучше знаю. Это все хитрость и притворство. Думает этак, через ребенка, ко мне подъехать.

— Во всяком случае, я не вижу, какой вам смысл отталкивать его, ведь вы же хотите добра вашему ребенку? А он, как вы сами сказали, владелец пивной.

— Не нужны мне его деньги. Мы с Джекки уже столько лет обходились без них, бог даст, обойдемся как-нибудь и дальше.

— А вы подумайте вот о чем, Эстер: если мне почему-либо суждено будет завтра умереть, вы снова окажетесь точно в таком же положении, как в тот день, когда пришли ко мне наниматься. Вы помните, как это было? Вы не раз говорили, что только один шиллинг шесть пенсов отделяли вас от работного дома, а миссис Льюис вы тогда задолжали уже за две недели. Думаю, что, работая у меня, вы, конечно, скопили немного денег, но, вероятно, это всего несколько фунтов. А сейчас перед вами открывается возможность получить помощь, и мне кажется, вам никак не следует ее упускать, пусть если не ради себя, то хотя бы ради Джекки. Уильям, судя по его словам, умеет делать деньги. Он может разбогатеть; детей от жены у него нет. Быть может, он захочет завещать часть своих денег или имущества Джекки.

— Он и раньше постоянно похвалялся своими деньгами. Не верю я ничему, что он говорит, — ни про деньги, ни про что еще.

— Может быть, вы и правы, а может быть, у него действительно есть деньги, и тогда вы не должны мешать ему позаботиться о ребенке. А что, если Джекки упрекнет вас за это впоследствии?

— Никогда Джекки не упрекнет меня, мисс. Он поймет, что я всегда хотела ему только добра.

— Да вы сами можете пожалеть об этом, если когда-нибудь снова останетесь без места и Джекки будет сидеть голодный.

— Я надеюсь, что этого никогда не случится, мисс.

— Я знаю, что вы крайне упрямы, Эстер. А когда должен вернуться Парсонс?

— Примерно через неделю, мисс.

— Вам надо выяснить, насколько тверд Уильям в своем намерении не оставлять вас в покое. А относительно Парсонса ничего ему говорить не следует. Я вполне согласна с вами, что нужно приложить все усилия к тому, чтобы эти молодые люди не встретились, но, мне кажется, отказываясь разговаривать с Уильямом и не позволяя ему увидеться с Джекки, вы сами создаете условия для этой встречи, которую так стремитесь избежать. Уильям часто появляется здесь?

— О да, мисс, он прямо-таки целыми днями торчит под окнами, даже перед соседями неудобно. Просто со стыда сгоришь. Сколько уж я у вас работаю, мисс, а такого не было, чтобы мои ухажеры вас донимали.

— Так неужели вы не понимаете, глупая вы девочка, что если он по-прежнему будет вечно торчать перед домом, Парсонс, как только вернется, в ту же секунду об этом узнает? Вам нужно немедленно принять какие-то меры.

— Я знаю, вы никогда плохого не посоветуете, мисс. Конечно, это все правильно, что вы говорите, а вот не могу я себя переломить, не могу разговаривать с ним. Я ведь ему уже сказала, что знать его не хочу.

— Да, уж можно не сомневаться, что вы так ему и сказали. Конечно, в таких деликатных вопросах советы давать опасно, но все-таки я убеждена, что вы не имеете права препятствовать отцу позаботиться о сыне. Джекки уже восемь лет, у вас нет средств дать ему хорошее образование, а вы по себе знаете, насколько это мешает в жизни, если человек не выучился ни читать, ни писать.

— Вы бы послушали, как Джекки читает! Миссис Льюис обучила его.

— Пусть так, Эстер, но ведь, помимо чтения и письма, существует еще много других предметов. Вы — рассудительная девушка, поразмыслите-ка над этим хорошенько. Обдумайте все еще раз, когда будете ложиться спать.

На следующий день, увидав Уильяма под окнами, Эстер поднялась к мисс Райс спросить у нее позволения отлучиться из дому.

— Вы позволите мне, мисс, оставить вас на часок? — без обиняков спросила она.

Мисс Райс уже заметила прогуливавшегося перед домом мужчину и сказала:

— Ну конечно, Эстер.

— Вы не боитесь оставаться одна, мисс? Я буду где-нибудь неподалеку.

— Нет, не боюсь. И, кроме того, я жду мистера Олдема. Я сама открою ему дверь и приготовлю чай.

Эстер пробежала через палисадник и быстро зашагала по улице, словно торопясь выполнить какое-то поручение. Уильям тотчас перешел через дорогу и быстро нагнал ее.

— Нельзя же быть такой злючкой, — сказал Уильям. — Можешь ты хотя бы выслушать человека?

— Не желаю я тебя слушать. Не интересно мне, что ты будешь говорить.

Голос ее звучал все так же сердито и угрюмо, и все же Уильям уловил в нем какую-то едва заметную перемену.

— Пойдем пройдемся, я тебе кое-что скажу, и если ты и тут со мной не согласишься, я больше не стану докучать тебе.

— Ты что, меня за дурочку принимаешь? Чтобы я поверила твоим обещаниям!

— Ну выслушай же меня, Эстер. Ты нипочем не хочешь меня простить, а вот если бы ты меня выслушала…

— Говори, кто тебе мешает. По-моему, никто здесь не затыкает тебе рот.

— Не могу я высказать все вот так, на ходу. Это длинный разговор… Я виноват перед тобой, но не так виноват, как ты думаешь. Я могу тебе кое-что объяснить.

— А меня не интересуют твои объяснения. Если у тебя только и заботы, что объяснять…

— Не только — еще сын.

— Ах, ты, значит, о сыне беспокоишься?

— Да. И о тебе тоже, Эстер. Мать неотделима от сына.

— Что верно, то верно. А вот отец — другое дело.

— Если ты все время будешь так огрызаться на каждое слово, я никогда не доберусь до того, что хотел тебе сказать. Я скверно поступил с тобой, Эстер, и теперь, чтобы искупить прошлое, чем только могу…

— А почем ты знаешь, — может, мне еще хуже вред от того, что ты теперь ходишь за мной по пятам.

— Ты что, хочешь сказать, что у тебя кто-то есть и я тебе больше не нужен?

— Ты будто не знаешь, что я не замужняя, что я работаю в прислугах. А ты околачиваешься тут, потому что тебе взбрела в голову этакая прихоть, и нисколечко не думаешь о том, что я снова по твоей милости, как и тогда, могу лишиться места.

— Ну, какой толк нам тут стоять и пререкаться? Пойдем куда-нибудь, где можно спокойно поговорить, и если я и тогда не сумею ничего тебе втолковать — что ж, ты пойдешь своей дорогой, а я — своей. Ты вот говоришь, будто я не знаю, что ты не замужем. А я и правда не знаю, но если это так, то тем лучше. А если замужем — так и скажи, и я уберусь отсюда навсегда. Я без того уж много зла тебе причинил, не хватает только еще становиться между тобой и твоим мужем.

Уильям говорил так серьезно, так искрение и задушевно, что Эстер против воли смягчилась.