— Все мои собаки вон там справа на буфете — я всех своих нарочно кладу туда, — ну-ка найди там хоть одну с кривым плечом, я тогда…
— Дженни сама толстая, так ей хочется, чтобы все были толстые, вот она и пихает столько бумаги в своих собак.
Крошка Этель, сидя в своем углу и отрывая большой кусок бумаги, с таким серьезным и важным видом сделала это умозаключение по поводу совершенства Дженниных собак, что все рассмеялись. Но смех Эстер внезапно оборвался, — она вспомнила о своей большой беде. Миссис Сондерс тотчас же подметила это и бросила на Эстер сочувствующий взгляд, а затем, чтобы положить конец неуместному веселью, велела Джулии переделать собаку. Содрав с собачьего туловища шкурку, она помогла напихать в углы каркаса побольше твердой бумаги.
— Ну вот, — сказала она, — теперь это собака! И плечи ровные — будь она живой, побежала бы, не хромая.
— Вот беда-то! — закричала вдруг Дженни. — У меня нет больше пуговиц для глаз! Как же я закончу сегодня последнюю дюжину? А черные кнопки, которые Джулия ставит маленьким собачкам, совсем не годятся для таких больших собак, как мои.
— А в магазине тебе больше не дадут? Я ведь думала, сдадим этих собачек и протянем неделю.
— Нет, в магазине не дают. Говорят, вы этих собак делаете на дому. Были бы даже у них пуговицы, они бы их нам все равно не дали. Они, чуть что, говорят: вы на дому работаете. Противные они там все.
— А может, у тебя есть шесть пенсов, мама? Я побегу куплю пуговиц.
— Нет, у меня все деньги вышли.
— Я могу дать тебе шесть пенсов на пуговицы, — сказала Эстер.
— Вот и хорошо. Дай нам шесть пейсов, а мы вернем их тебе завтра, если ты еще не уедешь. Сколько ты с нами пробудешь? А уедешь, так мы тебе вышлем.
— Я пока останусь здесь.
— Как! Ты что же — потеряла место?
— Нет, нет, — поспешно сказала миссис Сондерс. — Просто Эстер немного нездорова и приехала домой на поправку. Бери шесть пенсов и беги в магазин.
— А можно и я с ней пойду? — спросила Джулия. — Я работаю с восьми часов, и мне совсем немного собачек осталось доделать.
— Ладно, можешь пойти. Ну бегите, не вертитесь у меня под ногами, мне надо готовить ужин для вашего отца.
Когда Дженни и Джулия убежали, Эстер и миссис Сондерс получили возможность свободно поговорить друг с другом, остальные ребятишки были еще слишком малы, чтобы вникать в их беседу.
— Другой раз, бывает, он вроде ничего, — сказала миссис Сондерс, — а другой раз — просто страх божий. Никогда не знаешь, как к нему подступиться, а подступиться нам с тобой к нему надо, да как? Бывает, диву даешься — так тебе что-нибудь, легко сойдет с рук, а бывает… Ну вот, как с этим кусочком говядины… Попадешь ему под злую руку, он тебя пинками спровадит за дверь, а в хорошую минуту может сказать: «Ну что ж, голубка, добро пожаловать».
— Он меня, как пить дать, выгонит. Лучше ты сама поговори с ним, мама.
— Попытаюсь, конечно, а что будет — не поручусь. Хороший ужин — вот что бы нам помогло, так ведь, как назло, в доме пусто, тоненький ломтик бекона — и все, а подай я ему хороший кусок говядины, у него глаза так бы и загорелись, повеселел бы сразу.
— Послушай, мама, если ты думаешь, что это поможет, я сбегаю на угол к мяснику и…
— Правильно, возьми полфунта говядины. Хороший, сочный бифштекс все может решить для нас с тобой. Он его разнежит. Только жалко мне, чтоб ты тратила свои деньги — тебе же они самой позарез нужны.
— Ничего не поделаешь, мама. Ладно, я мигом обернусь. И прихвачу еще пинту портера.
На обратном пути Эстер столкнулась с Дженни и Джулией, и когда она сказала им про свои покупки, они многозначительно переглянулись: сегодня дома будет мир и покой.
— Если он хорошо поест, так тут же уйдет выкурить трубку с приятелями, — сказала Дженни. — Тогда нам никто не будет мешать, и ты расскажешь, как ты там работала. Они держат дворецкого и лакея, верно? Это небось очень важные люди? Расскажи про лакея, какой он? Красивый? Говорят, все лакеи красавцы.
— А свои платья ты нам покажешь? — спросила Джулия. — Сколько их у тебя? И как это ты ухитрилась скопить денег, чтобы накупить себе таких красивых нарядов? Это твое платьице — как картинка.
— Это платье мне подарила мисс Мэри.
— Вон что! Должно быть, она и вправду хорошая. Как бы мне хотелось поступить в прислуги! Надоело делать собачонок. Работаешь, работаешь целый день, и почти все денежки уходят в трактир. Отец пьет все пуще и пуще.
Миссис Сондерс похвалила Эстер — говядина была отменная. Разожгли огонь, и через несколько минут мясо уже жарилось на рашпере. Часы на буфете в окружении незамысловатой посуды хрипло отсчитывали секунды. Дженни и Джулия, торопясь покончить с работой, нетерпеливо запихивали бумагу в каркасы и покрикивали на малышей, чтобы они попроворней отрывали им куски бумаги. Эстер и миссис Сондерс с тяжелым сердцем прислушивались, не раздадутся ли в прихожей тяжелые шаги. И наконец они их услышали. Миссис Сондерс перевернула говядину в надежде, что ее аппетитный запах еще издали пощекочет ее муженьку ноздри и он предстанет пред ними умиротворенный и благодушный.
— Ты сегодня пораньше, Джим. А у меня ужин еще не совсем готов.
— Ничего не раньше, с чего это ты взяла? А, привет, Эстер! Приехала на денек повидаться? Что это у тебя там, хозяйка? Чертовски здорово пахнет.
— Кусочек говядины, Джим. Да такой славный попался. Бифштекс должен получиться мягкий, сочный.
— Неплохо бы. Я уж боялся, что у тебя опять не найдется ничего, кроме ломтика бекона, а я прямо помираю с голоду.
Джим Сондерс был коренастый темноволосый мужчина лет сорока. Давно не бритые скулы и подбородок его заросли черной щетиной; жесткие усы были подстрижены щеточкой. На нем была синяя, сильно выношенная, грязная куртка и обтрепанные брюки. На короткой бычьей шее — рваное шерстяное кашне. Он швырнул свою корзину в угол и повалился на грубую деревянную скамью, прибитую к стене; он лежал, не произнося ни слова, принюхиваясь к запаху жарящейся говядины, словно животное, ожидающее, когда ему бросят вожделенный кусок. Внезапно почуяв запах пива, он протянул мозолистую руку, схватил кувшин и заглянул в него, проверяя, не обмануло ли его обоняние.
— Ишь ты! — воскликнул он. — Пинта портера! Меня сегодня хорошо потчуют, как я погляжу! Это ж по какому случаю?
— Ничего особенного, Джим, дорогой, ничего особенного. Просто вот приехала Эстер, ну и решили малость тебя побаловать. Это Эстер сбегала за пивом: она неплохо заработала и может немножко раскошелиться.
Джим с удивлением воззрился на Эстер, смутно понимая, что ему следует что-то сказать. Но подходящие слова не шли на ум, и он наконец промолвил:
— Ну ладно, за твое, значит, здоровье! — После чего надолго присосался к кувшину. — Где ты брала пиво?
— У «Ангела» на Дерхем-стрит.
— Я так и думал. В «Розе» и «Короне» такого не продают. Ну что ж, очень тебе признателен. Теперь бы неплохо и кусочек говядины проглотить. Я вижу там, на рашпере, что-то поджаривается? Ну как, старуха, мясо-то небось готово уже? Ты знаешь, я не люблю, когда из него все добро выгорает.
— Сейчас, сейчас, Джим. Еще минутка — и готово…
Джим алчно потянул ноздрями воздух и обратился к Эстер:
— Смотри-ка, а ведь они неплохо там с тобой обошлись. Ты стала франтихой, черт побери! Прямо знатная дама… Конечно, жить в прислугах самое разлюбезное дело для девушки, я всегда это говорил. Ну-ка, Дженни, разве ты бы не хотела тоже пойти в услужение, как твоя сестрица? Верно, это куда интереснее, чем делать собачонок по три шиллинга шесть пенсов за нею кучу.
— Да я и сама так думаю. Я бы рада. Надо будет попытать счастья, как только Мэгги сможет работать за место меня.
— Это красивое платье подарила ей хозяйкина дочь, — сказала Джулия. — Подумать только! Верно, наша Эстер крепко пришлась ей по душе.
Тут миссис Сондерс сняла говядину с рашпера, положила на горячую тарелку и, подхватив снизу передником, подала Джиму со словами: