Тут одно несчастье за другим разразились над её головой. В первой стычке шуанов с республиканцами, в которой приняли участие Жак де Понтиви и Молюссон, первый был убит, а второй тяжело ранен. Переведённый в Лондон, он умер на руках верного своего друга Вогана. Известие о его смерти было получено в день кончины её отца, и эта двойная потеря так её поразила, что она серьёзно занемогла и две недели была между жизнью и смертью. Наконец, когда она очнулась и открыла глаза, то увидала Оливье и Терезу, с любовью и слезами смотревших на неё.

— Успокойтесь, — сказала она, — я буду жить для вас. Леонар, вы здесь? — прибавила она, заметив в комнате старого слугу отца, который жил в Монморанси.

— Вы можете быть уверены, — отвечал он, — что Леонар никогда не покинет вас, пока вы совершенно не оправитесь.

— Так я никогда не поправлюсь, — отвечала она со смехом и протянула ему обе руки.

Напротив, она очень быстро поправилась, и тогда пришлось решить, что ей делать в будущем.

Леонар уже всё давно обдумал и сказал ей:

— Вы не можете здесь оставаться. Ваше имя, ваши светские связи и богатство компрометируют вас и рано или поздно вызовут месть так называемых патриотов. Вы должны покинуть Понтиви.

— Но куда же мы поедем, — воскликнула Кларисса, — за границу? Я уже давно об этом думала. Но как я выеду из Франции с моей молодёжью без паспорта и проводника?

— Всего безопаснее остаться во Франции, — отвечал Леонар, — выслушайте меня. Я живу в маленькой хижине в Монморансском лесу, это очень уединённый, пустынный уголок. Вы можете поселиться там как мои жильцы, под какой-нибудь придуманной фамилией. По соседству обитают почтенный садовник и его жена, которые могут вам помочь в хозяйстве и в обработке огорода. Чтобы избежать всякого подозрения, вы можете поместить вашего сына в моей слесарной мастерской. Я — один из влиятельных членов демократического общества в Монморанси, и моего знакомства о вами достаточно, чтобы гарантировать ваши республиканские убеждения. Оливье научится ремеслу и останется под вашим наблюдением, так как он может постоянно обедать и ночевать у вас.

Кларисса с удовольствием согласилась на этот план, и через несколько дней она со своей маленькой семьёй поселилась в хижине среди Монморансского леса. Четырнадцать месяцев прожила она там спокойно и была бы совершенно счастлива, если бы её не тревожили мысли о том, что Оливье мог ежедневно подвергнуться опасности в эту грозную эпоху террора. Она была довольна только тогда, когда он был дома, и, слушая его длинный рассказ о парижских событиях, утешала себя мыслью, что он до следующего утра не расстанется с нею.

Но он неожиданно встал и взял сюртук у Терезы с явным намерением уйти.

— Как, — воскликнула она, — ты не останешься с нами на весь день?

— Неужели вы хотите, чтобы я не попал на сегодняшний праздник? — отвечал Оливье, улыбаясь матери. — Подумайте только — я его готовил и не приму участия. Там будет вся молодёжь из Монморанси, и моё отсутствие будет всеми замечено, но я обещаю вернуться домой к ужину. У меня ещё свободный целый час, дайте мне что-нибудь поесть и выпить стакан вина.

Кларисса встала и направилась к новенькому мостику, а за нею последовали Тереза и Оливье, но через несколько минут он вспомнил, что забыл на траве свою палку, и вернулся назад. В эту минуту он услышал какой-то голос. Он обернулся и увидел перед собою незнакомца, который спросил:

— Какая тропинка ведёт в Ла-Шевр?

— Вот эта, — отвечал Оливье и указал ему на лесную тропу, по которой незнакомец и хотел удалиться, но в эту минуту Кларисса радостно воскликнула:

— Неужели это вы, Воган?

— Госпожа де Молюссон! — отвечал незнакомец, и в голосе его слышалась также радость.

— Тише, тише, — сказала она, понижая голос, и она познакомила Вогана со своей молодёжью, которая часто слышала об этом друге их семьи.

В нескольких словах Кларисса объяснила их теперешнее положение и потом печально замолкла. Слёзы показались на её глазах. Её муж умер на руках Вогана и высказал ему свою последнюю волю. Ей хотелось расспросить у него все подробности, но её сдерживало присутствие детей. Тереза с чисто женским тактом поняла, в чём дело, и спросила, может ли она идти с Оливье.

— Да, да, дети, идите вперёд, — сказала поспешно Кларисса, бросая благодарный взгляд на молодую девушку, — мы догоним вас.

Оставшись вдвоём с Воганом, она забросала его вопросами, на которые он отвечал с большим тактом, избегая очень печальных подробностей.

— Какая у вас славная парочка! — произнёс он, когда уже истощились её вопросы. — Вы, конечно, жените их.

Кларисса молча улыбнулась.

— Поздравляю вас. А когда свадьба?

Она отвечала, что республиканское правительство уничтожило церковный обряд венчания, а если бы она и удовольствовалась гражданским обрядом, то мэр потребовал бы их метрики, а у неё не только не было этих документов, но она не знала даже, где их найти.

— Они у меня, — отвечал Воган.

Кларисса взглянула на него с изумлением.

Он объяснил ей, что нашёл эти документы, разбирая бумаги своего умершего друга Молюссона.

— Среди них, — прибавил он с заметным смущением — находятся свидетельства о рождении и крещении Оливье. Они оба помечены 1775 годом, то есть двумя годами раньше вашего замужества.

Он остановился, как бы боясь, что сказал слишком много.

— К какому же вы пришли заключению, прочитав эти документы? — спросила Кларисса.

— Я полагаю, что мой друг Молюссон, женившись, узаконил своего сына Оливье.

Кларисса побледнела. Ей никогда не приходило в голову, что её честнейшего, благороднейшего мужа могли заподозрить в обольщении молодой девушки.

— Вы ошибаетесь, — произнесла она твёрдым, решительным голосом. — Оливье носит имя Молюссона, но он сын не его, а мой.

Воган молча махнул рукой, как бы желая помешать её дальнейшей исповеди. Но молодая женщина решилась лучше сознаться во всём верному другу мужа, чем допустить, чтобы на его добром имени оставалась хотя бы тень сомнения. В немногих поспешных словах она открыла ему тайну жизни и скрыла только имя отца Оливье.

— А он ничего не знает?

— Ничего. Он уверен, что отец его Молюссон.

— Вы много выстрадали, — сказал англичанин, взяв обе руки Клариссы и дружески их пожимая, — надеюсь, что остальная ваша жизнь будет наполнена радостью и счастьем.

— Дай Бог, — отвечала она, — но трудно тешить себя светлыми надеждами в эти трудные, ужасные времена.

Воган задумался и через несколько минут произнёс: — Отчего бы вам не поехать со мною в Англию? — А вы скоро возвращаетесь туда?

— Через несколько дней.

Она радостно вскрикнула, но тотчас лицо её опечалилось, и она сказала:

— Нечего утешать себя такими мыслями. Где я достану паспорт?

— Я вам всё устрою, — отвечал Воган.

Она на него взглянула с удивлением, но тут ей пришло в голову, что она, может быть, удерживает его от исполнения какой-нибудь важной обязанности, и стала поспешно в этом извиняться.

— Нет, вам нечего извиняться. Я действительно здесь по делу, но вы меня нисколько не задержали. Я пришёл на свидание слишком рано. Конечно, это свидание не может вас очень интересовать, так как оно политическое. Один влиятельный член английской палаты депутатов поручил мне переговорить с главою республики Робеспьером.

При этом имени Кларисса вздрогнула, но Воган нимало этому не удивился, так как Робеспьер внушал всем, в особенности женщинам, безграничный страх. Поэтому он спокойно продолжал говорить о своём тайном посольстве. Он должен был от имени английской партии вигов сделать Робеспьеру очень важное предложение, которое в случае принятия изменило бы положение дел во Франции и во всей Европе. Но вопрос был в том, примет ли он предложение. Воган в этом сомневался, так как предложение было лестное для самолюбия Неподкупного, но оно уменьшило бы его значение, а жажда власти одушевляла этого человека, который не искал блеска, а, напротив, окружал себя республиканской простотой.