— Может быть, вас расстроил допрос шуана?
— Может быть. Но ты видишь, я теперь совсем здоров. Ну, иди, дитя моё, и помни — никому ни слова.
Когда мальчик ушёл, Робеспьер подумал, что, быть может, слишком мало ходит, и потому у него делается прилив крови к голове. Хорошая прогулка по Елисейским полям была бы для него всего полезнее. Поэтому он переоделся, побрился, попудрился и по обыкновению надушился. Но прежде чем выйти из дома, он вынул из ящика стола написанный за два дня перед тем проект закона и спрятал в карман.
Очутившись на свежем воздухе, он совершенно оправился и пошёл прямо к Кутону, одному из верных своих друзей, в числе которых находились, кроме него, Леба, Сен-Жюст и брат Робеспьера, Огюстен. Он полагал, что лучше было Кутону предложить новый закон конвенту, и тогда ему будет удобнее отстаивать его против оппозиции. Кутон был дома и согласился на предложение Робеспьера. Покончив с ним, он пошёл через Тюильри на Елисейские поля. По своему обыкновению он шагал быстро, несмотря на жару, и Блунт весело следовал за ним, прыгая и лая.
Мало-помалу Неподкупный совершенно успокоился. Он уже хладнокровно обдумывал, кто из его врагов будет жертвою нового закона. Что же касается Оливье, его матери и невесты, то их судьба его более не тревожила. Он решил, что они останутся в тюрьме до тех пор, пока наступит удобное время для их освобождения.
В конце Елисейских полей он повернул к Сене, чтобы выкупать свою собаку, как он обыкновенно делал в тёплые летние дни. На берегу реки он остановился и стал бросать в воду палки, за которыми кидалась собака и, схватив их, приносила обратно. Это мирное зрелище ещё более восстановило хорошее расположение духа, и он явился в конвент вполне готовый к борьбе с врагами.
Как было условлено, Кутон прочёл новый законопроект среди громких протестов, а затем начались шумные прения. Многих пугало предложение ускорить производство в революционном трибунале уничтожением свидетельских показаний и перекрёстного допроса. Но когда дело дошло до предоставления Комитету общественной безопасности права обвинять или миловать, то произошла паника. До тех пор конвент имел право судить представителей народа.
— Если этот закон пройдёт, то всякому из нас остаётся только пустить себе пулю в лоб! — произнёс какой-то голос.
Но Робеспьер вошёл на трибуну, и закон был принят конвентом. На следующий день уже было сделано несколько попыток отменить этот закон, вводивший террор среди конвента, но тщетно.
Пользуясь таким обоюдоострым законом, который можно было одинаково обратить против конвента и Комитета общественной безопасности, Робеспьер мог держать в порядке своих врагов в комитете. Ему стоило только выдвинуть против них обвинение и заменить их своими собственными креатурами, которые слепо повиновались бы его воле.
Всё шло хорошо. Его враги, слепые и неумелые, начали истреблять друг друга и распадаться на мелкие группы с того самого дня, как прошёл закон, сделавший Робеспьера столь грозным для всех; он, со своей стороны, пользовался этими раздорами, но, быть может, слишком торопился. Что касается Комитета общественной безопасности, то он, почуяв опасность, дружно сплотился против Неподкупного, который в случае неудачного результата своей борьбы с комитетом должен был прибегнуть к открытой силе. При таких обстоятельствах он перестал ходить в комитет и стал втайне энергично готовить государственный переворот, для того чтобы навсегда отделаться от своих врагов с помощью Сен-Жюста, которого он вызвал из Северной армии, Ганрио, главнокомандующего Парижской армии, Флерио-Леско, парижского мэра, Пэана, агента Коммуны, Дюма, председателя революционного трибунала, и Кофиналя, его вице-председателя.
План Робеспьера был очень простой. Он предъявит в конвенте обвинение против Комитета общественной безопасности и потребует предания его суду, если же конвент не согласится на это, то он усмирит его войсками Ганрио, а в крайнем случае поднимет с помощью Коммуны народное восстание в Париже.
Что касается Оливье, его матери и невесты, то они всё это время спокойно сидели в своих тюрьмах. Два раза имена Клариссы и Терезы попадали в списки, и два раза их вычёркивал Робеспьер, который приказал подавать заранее эти списки на его просмотр.
Но решительная минута приближалась. Был уже седьмой термидор. Прошло шесть недель после знаменитого праздника Верховного Существа и принятия прериальского закона, который возвёл на эшафот 700 жертв. Террор достиг своего апогея, и Франция тревожно ждала результата борьбы между Робеспьером и его врагами.
Доведённый до крайности Неподкупный назначил последний бой на 8-е термидора, когда он решился снять с себя маску и открыто обвинить Комитет общественной безопасности в конвенте. Хотя он был совершенно убеждён в своём торжестве, но всё-таки считал благоразумным принять меры, чтобы обезопасить Оливье, его мать и невесту в случае своего поражения, как оно ни было невероятно. Их следовало выпустить из тюрьмы и поместить в безопасном убежище, откуда они могли бежать в случае опасности.
Выбор Робеспьера остановился на городской ратуше, где он царил безгранично. На улице Мартруа находилось здание, имевшее сообщение с ратушей, и в котором было несколько пустых квартир. Кларисса могла спокойно жить в одной из этих квартир со своей племянницей и Оливье, пока они найдут возможность безопасно покинуть Париж. Обдумав во всех деталях этот проект, Робеспьер сообщил о нём Леба, который один знал о тайной драме, разыгрывавшейся в частной жизни Робеспьера в самую критическую минуту его политической карьеры.
— Вполне одобряю ваш план и готов всячески помогать его осуществлению.
— Благодарю, я на вас рассчитывал. Но нечего торопиться. Вы успеете всё сделать завтра. Если вы заметите, что в начале заседания большинство конвента колеблется, то отправляйтесь прямо в тюрьму Ла-Бурб и, освободив женщин, водворите их в известную вам квартиру. Там всё готово. Потом отправляйтесь в тюрьму Ла-Форс и перевезите в означенную квартиру Оливье, который должен найти там свою мать и невесту.
И он передал Леба два приказа об освобождении арестованных.
— Хорошо, — отвечал Леба, — всё будет исполнено.
На следующий день в конвенте Леба, бывший опытным парламентским экспертом, был убеждён, что Робеспьер одержит победу, и он не ошибся. Неподкупный выдвинул подготовленное им обвинение против Комитета общественной безопасности. Оно было выслушано безмолвно, и раздалось только несколько протестов. Во всяком случае, было решено напечатать его речь и распространить в Париже. Таким образом, Робеспьер одержал победу, и предъявленное им обвинение против своих врагов приняло характер обвинения их перед всей Францией. Ему оставалось только назвать свои жертвы.
Но Комитет общественной безопасности его опередил. Вадье бросился на трибуну, а за ним Камбон, который, чувствуя, что всё для них погибло, смело обвинил лично Робеспьера.
— Настоящий изменник — это он! — воскликнул Камбон, приводя в изумление всех присутствовавших. — Он в своём чрезмерном самолюбии парализует волю национального конвента!
Эти слова как бы заставили очнуться конвент от своего рабского подчинения Робеспьеру.
Бильо-Варрен сменил Камбона на трибуне.
— Пора снять маски со всех, кто бы они ни были! — воскликнул он. — Я предпочитаю, чтобы самолюбивый тиран приобрёл власть, переступив через мой труп, чем с помощью моего безмолвия.
Другие ораторы были ещё смелее. Робеспьер хотел усмирить бурю, но это было ему не по силам. Предъявив огульное обвинение и не назвав никого по имени, он навёл страх на каждого. Конвент отменил только что принятое постановление и решил, что его речь, прежде напечатания, будет послана в комитет на заключение.
— Как, — воскликнул Робеспьер, — я мужественно решил для спасения страны обвинить недостойных людей, а вы посылаете это обвинение на рассмотрение обвиняемым лицам!
За победой следовало поражение, хотя, конечно, частное, и, видя колебание конвента, Робеспьер надеялся на другой день настоять на своём. Но всё-таки ему надо было принять немедленно меры на случай крайности. В тот же вечер он должен был подготовить восстание Парижской коммуны, которое рассеяло бы всех его врагов. Он готов был придерживаться законности, пока было возможно, но считал неизбежным обратиться к насилию при необходимости.
