Многие вопросы остались без ответа после инцидента со Страбейном. Некоторые из них долж­ны были появиться на следствии, проходившем с 3 февраля по 22 апреля 1987 года. Это должно было стать самым полным расследованием такого рода, проводившимся до тех пор, но, несмотря на это, оно вызвало заявления о сокрытии и обелении со стороны многих националистов.

Лоялисты, в целом, не возражали против поведения солдат. Сэмми Уилсон, член «Демократиче­ских Юнионистов» в Совете Белфаста, сказал после перестрелки в Страбейне: «Разговоры, доводы разума или убеждение не работают с ИРА, поэтому единственный ответ - расстреливать ее чле­нов; это, по крайней мере, гарантирует, что они больше не смогут совершать убийства проте­стантов». Но в то время как Уилсон и «Демократические Юнионисты», возможно, держали руку на пульсе мнений в проте­стантских анклавах рабочего класса и, следовательно, некоторых элементов внутри ПОО и КПО, были и другие лоялистские деятели, смотревшие на вещи иначе. Енох Пауэлл, официальный член парламента от юнионистов Южного Дауна с 1974 по 1987 год, оспаривал идею о том, что законно использовать предварительные данные для поимки вооруженных террористов в засадах. «Я удивлен, что было выдвинуто предложение о том, что, поскольку человек подозревается в подготовке к совершению преступления, следовательно, он должен быть расстрелян без суда и следствия», сказал он после инцидента в Гибралтаре.

Расследование в Страбейне было обширным, потому что адвокаты, представляющие семьи, по­нимали важность вопросов и необходимость вызова большого числа свидетелей: во многих дру­гих случаях слушания были лишь самыми поверхностными. Ойстин Макбрайд, брат Тони, по­гибшего в результате инцидента в Кеше, вспоминал, что его семья «была такой наивной в то вре­мя». Он говорит, что в КПО сказали им, что разбирательство было «формальностью», и рассле­дование, на котором у Макбрайдов не было юридического представителя, было завершено за три часа. Некоторые расследования были не более чем мелкими стычками между местными адвока­тами, которые обычно соглашаются представлять семьи бесплатно (поскольку юридическая по­мощь при проведении дознания не предоставляется), но у которых не было реального опыта в подобных вопросах, и анонимными свидетелями из сил безопасности.

Интервью с сотрудниками сил безопасности, которые были причастны к таким инцидентам или имели доступ к информации о них, во многих случаях раскрывают версию событий, которая су­щественно отличается от той, которая была представлена в суде. Выдуманные истории прикры­тия, призванные защитить информаторов и замаскировать степень осведомленности о преступ­лении, были разоблачены в ходе расследования Сталкера. Истории, представленные в суды об инцидентах с участием армейского спецназа в период с 1983 по 1985 год, также, судя по свиде­тельствам интервью, проведенных для этой книги, предназначены для сокрытия того, что на самом деле знали офицеры СО и армейской разведки до инцидента. По сути, они предназначены для сохранения не только источников этой разведывательной информации, но и мифа о «чистом убийстве», о том, что члены ИРА погибли из-за того, что их встретили вооруженными в разгар операции, когда у сил безопасности не было иного выбора, кроме как вступить с ними в бой.

Расследование убийства Доэрти и Флеминга в больнице Гранша показало некоторые проблемы, связанные с попытками установить истину в таких случаях. На протяжении всего разбиратель­ства армия утверждала, что присутствие солдат на территории больницы было в некотором смысле «рутиной» или частью обычных обязанностей по обеспечению безопасности. Но задей­ствовать около десяти бойцов САС, чуть менее половины от общего контингента САС, постоян­но размещенного в Ольстере, на небольшой территории одного города по определению не может быть обычной операцией по обеспечению безопасности. Офицерам, которые контролируют группу РиБ, требуются точные разведданные для принятия мер, прежде чем они будут использо­вать свои скудные ресурсы таким образом.

Старший инспектор уголовного розыска, которому поручено проведение официального рассле­дования стрельбы в Гранше, сказал следствию: «Я не могу сказать, какая информация была до­ступна силам до этого инцидента». Этот вопрос о том, что именно они делали и чего не знали, имеет решающее значение для формирования суждения об этичности того, как боевики ИРА встретили свою смерть. Если бы в суде, например, выяснилось, что за ними следили от их домов или от тайника, где они подобрали свое оружие, до места, где они намеревались совершить убийство, тогда возникли бы серьезные вопросы о том, применили ли солдаты САС разумную и необходимую силу. Например, можно было бы заранее «подправить» их оружие и захватить бой­цов ИРА в тот момент, когда они забирали оружие из тайника.

«Солдат F.», офицер, который инструктировал солдат в Гранша, сказал суду: «У меня не было конкретной информации». Тем не менее, человек, который ознакомился с этим делом, утвержда­ет, что у солдат была «идеальная наводка». Его предположение о том, что они точно знали, кто был целью бойцов ИРА, и даже посадили солдата в автобус, чтобы защитить его, так и не про­звучало в ходе судебного разбирательства. «Солдат F.» действительно признал, что «оглядываясь назад», было бы лучше вызвать полицию для проведения арестов, когда мотоцикл был замечен на территории больницы. Это нашло отражение в выводах присяжных в конце расследования, когда они заявили, что армия должна была вызвать полицию. Но подавляющая вероятность того, что операция не могла состояться без ведома Специального отдела, через ЦКГ, входящую в со­став полиции, не была рассмотрена в суде. Каковы бы ни были его пределы, заключение по делу в Гранша было самым близким за последние годы к тому, чтобы коронный суд осудил армейский спецназ за их роль в такой перестрелке.

Расследование в Страбейне сосредоточилось на другой части головоломки «стрелять на пораже­ние»: не на том, была ли альтернатива конфронтации, а на том, как вели себя солдаты во время нее. Это малообещающая почва для тех, кто стремится подвергнуть сомнению поведение солдат. В деле Бойла было показано, что даже если бойцам САС в конечном итоге предъявят обвинение в убийстве, очень трудно доказать суду, что их версия о том, почему они открыли огонь, не соот­ветствует действительности, какой бы неправдоподобной она ни звучала. Большая часть допро­сов в Страбейне была сосредоточена на вопросе о том, был ли нанесен смертельный удар боеви­кам ИРА, когда они молили о пощаде.

Свидетели из полиции рассказали, что крики «Не стреляйте, не стреляйте» исходили не от ране­ных «временных», а от испуганного автомобилиста, которого сотрудники ГБР остановили на до­роге. Однако они не смогли отследить этого человека, заявив, что он представился только как «Келли из Пламбриджа». Они сказали, что не записали его полное имя или регистрационный но­мер автомобиля.

Вскрытие показало, что каждому из бойцов ИРА был произведен по крайней мере один выстрел в голову. Однако на их балаклавах не было отверстий от пуль, что наводит на мысль о том, что солдаты подошли к ним, сняли маски, чтобы опознать мужчин, а затем произвели смертельные выстрелы. В показаниях солдат признавалось, что они сняли с мужчин балаклавы, но говори­лось, что это было после прекращения стрельбы. В качестве объяснения коронер предположил, что пули могли попасть через отверстия для глаз в балаклавах.

Одним из аспектов показаний солдат, не затронутых в суде, было то, почему у двоих из них произошли "задержки" (заклинивание) их автоматов HK53. Вероятность заклинивания оружия неве­лика, особенно у оружия немецкого производства, выбранного за его надежность. Вероятность заклинивания двух автоматов еще более мала. Я показал сотруднику САС копии письменных по­казаний «солдата А.» и «солдата С.». Он сказал, что ему «очень трудно поверить» в то, что у обоих были задержки, и что, учитывая гордость полка за его исчерпывающую подготовку по стрельбе из огнестрельного оружия, они не признались бы, что их оружие заклинило, даже если бы это произошло.