Северянин скривился, но комментировать это заявление не стал. Плеснул в высокий пузатый бокал вина, хлебнул и откинулся в кресле. Видно было, что свои дела он привык вести именно так – вальяжно, неспешно, со знанием дела и полной самоотдачей касательно разложенных на столе кулинарных изысков, отдавая должное обстановке, атмосфере и всем прочим приятным вещам, которые замечательно способствуют успешному заключению сделок. Но сейчас Сонатар явно спешил и долгое хождение вокруг да около, вкупе с обязательными расшаркиваниями на отстраненные темы его напрягало.

– Времена сейчас непростые…– начал было он, осекся и залпом допил вино. – Раскон, сколько у тебя бойцов? Таких, знаешь, чтобы не просто побренчать стволами и стены собой подпирать. А вот именно бойцов.

– Гхм. А сколько надо? – поднял бровь фальдиец. – И к какому сроку? Сам понимаешь, зима.

– Много, – выдохнул северянин. – Лучше вообще все, кто есть. А надо еще вчера. Шаркендара еще.

– Срочность это хорошо, выгодно. Если не во вред делу, – покачал пальцем Раскон. – А Шаркендар тебе не нужен, тебе нужен я. Могу дать… Гхм… Пятерых. И это вместе с собой, то есть по определению дорого и ненадолго.

– Мало, – понурился Сонатар, вновь наполняя бокал. – Мне бы десятка два.

– Войну решил развязать? – остро взглянул на него фальдиец. – Дело хорошее, полезное и даже иногда выгодное, если не увлекаться особо. Но вот время ты выбрал самое неподходящее. Еще несколько дней, максимум – неделя, и реки встанут. С кем воюешь то? Хотя нет, не говори, сам попробую догадаться.

Раскон грузно поднялся, прихватил в руку стакан и прошелся вдоль стола, задумчиво побарабанив костяшками пальцев по столешнице.

– С мелочью воевать себе дороже, только вляпаешься. Пиретан отпадает, до них летом добраться та еще морока, а уж сейчас... – начал загибать толстые пальцы фальдиец, – Кто там еще у тебя в соседях, из крупных? Летрийцы? С ними то что не поделил?

– Нету больше летрийцев, если ты про Лингору, – пожал плечами северянин. – Много кого еще нет. Говорю же, времена непростые. Никому война не нужна сейчас, даже самым отчаянным. Себе потом дороже встанет.

В его голосе прозвучала отчетливая грусть, замешанная на плохо скрываемом облегчении, что с его-то городом все в порядке. Брак покачал головой, вспоминая величественную бадангу на скале и гостеприимный кабак островитян, после чего потянулся к хрустящей спиральке зажаренного в собственном панцире речного рака. Стеклянная посудина с его собратьями успела незаметно сменить на столе осиротевшее блюдо, усыпанное обломками косточек поросенка. Почти уже схватив скользкий, оранжевый панцирь пальцами, калека одернул себя и потянулся за вычурными двузубыми щипцами.

– Шарки, я полагаю? – Раскон заметил манипуляции механика, безуспешно пытающегося окунуть закуску в чашку соусом, и едва заметно одобрительно кивнул. – Если у тебя с ними проблемы, так и говори сразу. Слухов о них на реке ходит полно, но тут тебе здорово повезло. Мы успели познакомиться с ними достаточно близко, поэтому при должной оплате наших трудов вполне можем…

– Какие шарки? – перебил его Сонатар, – Это с юга кто-то? Новые игроки? А, понял.

Северянин встал, прошелся до часов и пристально уставился на застекленное окошко, разгорающееся тускло-багровым. Постучал пальцем по прозрачной пластине, внимательно изучил тыльную сторону запястья, густо заросшую похожими на шерсть волосами, и повернулся к столу.

– Мертвецы тут не при чем, Раскон. Точнее, они в последнее время всегда причем, но основная проблема не в них. Я даже больше скажу, после того как эта дрянь здесь объявилась, стало даже спокойнее. На реках бандитствуют меньше, горжеводы спокойнее, драки в городе вполсилы, даже среди молотобойцев. Никто не хочет… сам понимаешь. У кого семья, у кого друзья, – он внезапно улыбнулся, запустил руку в шевелюру и почесал затылок. – Не поверишь, даже лесорубы шлемы надевать стали, ходят едва ли не на цыпочках и пилы почасно проверяют. Кто успел разузнать, воспринял всерьез, тем хорошо. Настолько, насколько это вообще возможно.

– Странно слышать такое о заразе, которая поднимает мертвецов, – хмыкнул фальдиец, выуживая из недр рукава крохотный блокнот в золоченой обложке, – Расскажи об этом тем, за чей счет смогли разузнать и подготовиться. Я едва вернулся с юга, но уже успел заполнить три страницы.

– Думаешь, что это зараза? У нас тут разные версии ходят, от болезни до совсем уж бредней. Последнее что слышал – будто кочевники раскопали где-то в степи запечатанный курган, полный мертвецов. Полегли почти все, там же, на месте, но нескольким удалось скрыться. От них и пошло.

– Мало ли, может и правда, – рассеянно кивнул Раскон, листая блокнот. – Чуть что, виноваты кочевники, это аксиома.

Брак задумчиво кивнул в пустоту, с усилием пережевывая брюшко очередного рака, вкусом и текстурой здорово напоминавшее кусок переваренной резины. От пряного, излишне острого соуса ныли скулы и горело в горле.

– Эти… шарки, они здорово всех присмирили. Утихомирили. Банальный здравый смысл подсказывает, что если начнется большая драка, из тех, в которых непременно будут трупы – трупов будет куда больше, чем планировалось. Жаль только, что рассчитывать на здравый смысл в наше время, это все равно что лить воду в плетенку из тростника.

– И кто такой неугомонный? – поднял бровь фальдиец.

– Да есть тут один…

Брак отложил проклятые щипцы в сторону, тайком выправил погнутый неумелым обращением зубец и навострил уши, по привычке сводя в голове закорючки будущей истории.

Рассказ мэра оказался прелюбопытный. Шаларис-Чебо – город по меркам лесовиков старый. Не настолько, чтобы считаться одним из основателей цивилизации на западе, но все равно старый. За прошедшие десятилетия он успел обстоятельно зарасти традициями, привычками, жизненным укладом, а самое главное – распорядком и надежными, не единожды здесь мелькавшими людьми. Обычные лесовики живут от сезона к сезону, редко оставаясь на зимовку. Да и чем заняться простым работягам, когда от лютых морозов деревенеет мех на парках, эйносы отказываются просыпаться, а на запасы эйра в обогреваемых баках вводятся жесткие нормы? Топить насквозь продуваемые времянки дровами не хватит никаких сил, а переводить на нагреватели вырученные за теплое время кри – все равно, что самолично расколотить их молотком в надежде выручить хоть что-нибудь за горстку невесомой, бесцветной пыли. Глупая затея. Строиться же всерьез хотели немногие, уж больно много ограничений накладывало проживание в городе. Начиная со строгого исполнения законов, налогов и обязательных податей на эйр, и заканчивая обязанностью защищать Шаларис с оружием в руках при первых признаках угрозы извне. Привыкших к лесной вольнице работяг такое положение дел не устраивало.

Начало весны, когда русла вскрываются и по рекам начинают сплавляться первые горжи, оглашая окрестности раскатистым треском ломающегося льда, знаменует собой явление жизни в поселки. Плоты с бригадами рабочих едва ли не с цветами встречают те немногие, кто живет здесь постоянно. В основном радуются те, кто имеет с этого прямую выгоду – купцы, кабатчики, остепенившиеся мастеровые и просто местные умельцы, от брадобреев до поваров, накрепко связавшие свою судьбу с городом нерушимыми узами имущества, семьи и привычек. Даже праздник по такому случаю есть, день прибытия первого весеннего плота. В разных поселках его называют по-разному, но чаще всего звучит название “День Весны”, или похожая банальщина.

В противовес радостному празднеству начала теплого сезона, “День Осени”, когда из поселков, спасаясь от предстоящих холодов, уходят первые горжи с лесовиками, был праздником грустным. Чтобы скрасить невыносимую горечь от долгого расставания с любимым делом, работяги пили как не в себя и с готовностью тратили заработанное на последнюю гульбу. Выяснялись отношения, разрешались накопленные за лето долги и обидки, пряталось в надежных нычках стыренное барахло и утаенные от бригадиров кри. Такой настрой весьма недвусмысленно поддерживался властью и остепенившимися – на время “Дня Осени”, зачастую растягивающемуся на целую неделю, выпивка дешевела, в кабаке за бесценок сбывали гулякам подпорченные продукты, у которых не было никаких шансов дожить до зимы, а на площади, как по волшебству, вырастали лотки торговцев и шатры бродячих актеров.