– Эти бумаги настолько важны? – удивился Брак, – Чтобы из-за них еще раз сюда добираться?

Торден с наслаждением потянулся, хрустнул шеей и ворчливо спросил:

– Парень, ты чем слушал? Не имеет никакого значения, что находится в этих бумагах. Они – собственность Аркензо, которую я обязан вернуть. Слышал о таком понятии, как страховка? – канторец не дождался ответа и пояснил, – Так вот, я и есть страховка, оплаченная в полном объеме. И страховой случай уже наступил.

– Что вообще случилось? Нападение? И как вам удалось спастись?

– Ты же местный, – Торден исподлобья взглянул на калеку, – Вот и скажи мне, знаток степей, из-за чего на проклятом Гардаше валятся с неба полностью исправные цепы?

Вопрос застал Брака врасплох. Нет, бродя по коридорам "Вдовушки" он и сам не раз об этом думал. Но очевидного ответа не находилось, а впустую гадать было бессмысленно. Да и других дел хватало.

Если подумать, список причин не очень большой. По цепу могли шарахнуть из баданги гигатрака. А если корабль шел достаточно низко – из скраппера. Правда, от корпуса в этом случае осталось бы решето, да и кочевники не любят упускать добычу.

Кроме того, катастрофу могло вызвать нападение другого цепа, матерый драк мог играючи порвать баллоны, да и банальную молнию не стоило списывать со счетов.

Все это Брак и озвучил собеседнику, однако тот остался разочарованным.

– Все время забываю, что ты с Гардаша. Не рычишь ругательства через слово и не мажешь лицо собственными фекалиями, но мыслишь однобоко. – Торден с усмешкой взглянул на обиженного калеку и добавил, – Это не оскорбление, а простая констатация факта. Ты сообразителен, но кругозора не хватает. Поживи на архипелаге хотя бы месяц, и самую очевидную версию назовешь не задумываясь.

Звучало это именно как оскорбление.

– Это какую? Проклятие старого докана? Невидимые зубастые твари, по ночам пожирающие эйносы? – саркастически спросил Брак, – Вы сами спросили, из-за чего здесь падают цепы. А если нужны сказки, могу до утра перечислять, но нам это ни шарга не поможет.

– Саботаж. Предательство. Халатность. Банальная ошибка. Случайность. Мне продолжать?

Переполняющая Брака обида схлынула и растворилась в осознании собственной глупости. Торден прав, самые очевидные вещи он проглядел. И это через неделю после событий на Плеши, где как раз таки подобная ограниченность мышления привела к гибели целого клана!

– Вижу, проняло, – удовлетворенно кивнул канторец, – Не забивай голову, если не узнали сразу, то не узнаем никогда. Весь экипаж погиб, я проверил, а мертвецы не спешат делиться знаниями. Да и смысла теперь в этой информации никакой.

– Я видел письмо в одной из кают…

– Там нет ничего существенного. Атум-Черргаш, если я правильно запомнил имя ублюдочного нойта, жалуется на плохую еду, презрение капитана и то, что ему недоплачивают. А в конце просит сжечь его тело, отвезти прах на высочайший утес Атумана и развеять там над океаном.

– Подождите! – осенило Брака, – А как тогда вы здесь оказались? Я был уверен, что вы каким-то образом покинули цеп после… Ну, после того, что произошло. Чем бы оно ни было. А вы, получается, сами не знаете?

Торден промолчал. Хмуро смерил взглядом четвертую бутылку, но открывать не стал.

– В небе я никогда не снимаю фолшер. Даже сплю с ним, – он распахнул куртку и продемонстрировал неправильной формы ожог на груди, лоснящийся и воспаленный. Среди густой поросли волос, он смотрелся неестественно, как плевок на ковре. – Вообще-то, носить его положено по уставу, но гражданские всегда предпочитают собственный комфорт здравому смыслу.

Видя непонимание собеседника, Торден пояснил:

– Фолшер – это перевязь на тело. На груди крепятся сведенные вместе гравка и банка. Достаточно выбить мембрану и гравка замедлит падение. Если правильно рассчитать момент, можно приземлиться почти без потерь. Особенно, если опыт есть, – он невесело улыбнулся и потер колено.

– Просто банка? Без регулировки? – уточнил Брак, – Гравку же сожжет… А-а-а. Понял. Даже самая бесполезная мелочь на перегрузке сработает, протянет несколько секунд.

– Угу. На фолшеры идет мусор, поэтому никогда не угадаешь, сколько секунд протянет. За это их и не любят, предпочитают по старинке, под куполом. Но тот на себе не потаскаешь.

– А если взять гравку помощнее, зацепить к ней большую банку с регулятором… – воодушевился калека.

– То рано или поздно ты изобретешь флир, – проворчал Торден, – Я спрыгнул с цепа в одних трусах, выждал два дня в степи, после чего пришел сюда. Вот и вся история.

Брак, уже успевший представить себе войско летающих солдат, громящих гигатраки Котов, недоуменно посмотрел на канторца.

– А зачем? То есть, вы проснулись среди ночи и безо всякой причины решили спрыгнуть? Я знал одного парня, который бродил во сне, но даже он ограничивался нужником и чужими женами. Или это был, как его, бросок в пустоту?

Торден молчал. Потолок мостика едва-заметно выгнулся внутрь – размягченный жаром костра металл с трудом удерживал собственный вес. Из окна тянуло гарью.

– Ты сказал, что собираешь истории?

Брак кивнул.

– Тогда я расскажу тебе еще одну. Про моего прадеда, – канторец криво улыбнулся и откупорил новую бутылку. – Его звали Тиль Дерталли и в свои семнадцать он был самым молодым офицером еще только зародившейся Лиги Исследователей…

– Я про него знаю! – вклинился Брак, но тут же поправился, – Простите, не хотел перебить. Про Счастливчика Тиля я слышал многое, но даже не предполагал, что вы родственники. Думал, что просто фамилии похожие.

– Это одна фамилия, – поправил Торден, – Дерталли и Дертаго. Разница только в окончаниях, они указывают на принадлежность к основной или побочной ветви семьи. Старший сын становится Дерталли, средний – Дертадо, и так далее. Прадед наплодил столько детей, не считая бесчисленных ублюдков, что места под солнцем всем не хватило.

Он покачал головой и приложился к бутылке. Скалящееся с этикетки оранжевое солнышко задорно подмигивало.

– Прадед был настоящим счастливчиком. Про его удачу ходило столько слухов, что простого перечисления хватило бы на десяток книг. Говорили разное, будто на необитаемом острове он нашел каменный алтарь, на котором, уподобившись своим любимым нойтам, до конца жизни приносил кровавые жертвы. Ну и все такое, в том же духе, от счастливой монеты до древнего эйноса. Насколько эти слухи правдивы не берусь судить, прадед умер задолго до того, как я сделал свои первые шаги. Но в одном слухе я уверен настолько, насколько вообще можно быть в чем-то уверенным.

Торден пригубил вино и откинулся в кресле с видом человека, который наконец получил долгожданную свободу после долгих лет в заключении. Слова лились из него сплошным потоком и он с видимым удовольствием оседлал этот поток. Да и рассказчиком оказался отменным.

Если подумать, с кем человек может поделиться самым сокровенным? Побыть собой, хотя бы ненадолго. Одни скажут – с друзьями. И будут в чем-то правы. Но сегодняшний друг назавтра станет врагом, да и свои друзья у него есть. Другие скажут – с близкими. И тоже будут правы. Вот только, стоит ли самым близким людям знать, какой ты есть, настоящий? Знать, что скрывается под намертво прикипевшей к лицу маске из привычных эмоций, знакомых фраз и рутинных жестов?

А третьи промолчат, потому что им плевать на тебя. Плевать на твои тщательно запрятанные секреты, плевать на скрытые желания и мотивы, плевать на укрываемые от окружающих, стыдливо прячущиеся по углам воспоминания об интрижках. Такие люди – случайные попутчики, собутыльники или просто прохожие – терпеливо дождутся, пока ты договоришь, после чего разом вывалят на тебя все накопленное в душе. Или будут перебивать, хватая за плечи и повышая голос, пока вы не нажретесь до беспамятства, а наутро забудете о существовании друг друга.

Такие встречи – как вентиль на перегретом, раздувшимся от избыточного давления баке. Достаточно совсем небольшого поворота – и ударит перегретый пар, стонущий от нагрузки металл расслабится и остынет, а окружающие выдохнут с облегчением, ведь опасность взрыва миновала. Главное, успеть вовремя отпрыгнуть самому.