— Мать одна, побуду с ней немного, потом видно будет.

— Все же не надо было ему называть себя.

— И-и, — протянул Вано, — откуда мы с тобой знаем, как надо и как не надо. Он сидит, а мы с тобой благодаря ему гуляем. Ты так не сделаешь, я так не сделаю, а он сделал. Потому что мы — это мы, а он — это он. Но ты ведь тоже туда пришел. Зачем?

— Узнал, что вы там.

— Вместе быть захотел? Это хорошо. Для дела плохо, а по-человечески хорошо. Только… Только ты хотел: если нам плохо, чтобы тебе тоже стало плохо. А Датико думает — пусть мне одному будет плохо, а всем моим товарищам хорошо.

Авель никогда не слышал от молчаливого Вано таких долгих рассуждений.

— Ладо хотел спасти Виктора Бакрадзе.

— Какого Виктора? — спросил Вано.

— Помощника машиниста, двоюродного брата Дмитрия. Он шрифт нам возил, литературу у себя прятал.

— Не знаю такого. Он революционер?

— Нет еще, просто Ладо помогал, любил его.

— Видишь? — сказал Вано. — А ты говоришь: не надо было, не надо было. Виктор не понимал, что делает, а Датико все понимал. Разве мог Датико его бросить? Дело — это рука, работа. Сломаешь руку — плохо, работать не будет, но главное все-таки не рука, а человек. Я так думаю. И ты увидишь — завтра все рабочие о поступке Датико узнают, все будут говорить: вот человек! Ты знаешь, как бывает, одному говорите: так надо жить, так делать — он верит, а другому говорите — не верит. А теперь кто не верил, подумает — они правы, им надо верить! Датико в одну минуту больше сделал, чем ты и я за два года.

Он умолк.

— Я пойду, Вано, надо торопиться.

— Ты скоро вернешься?

— Скоро. А что?

— Так. Не хочется одному быть.

Авелю повезло. Ему вскоре попался на улице фаэтон.

— Гони в Баилов! — крикнул Авель, прыгнув на подножку.

Красин спал. Авель постучал в дверь спальни, не услышал ответа и толкнул дверь. Спальня была хорошо и со вкусом обставлена, как и вся квартира главного инженера «Электросилы». На полу у постели валялась книга.

— Леонид Борисович!

Красин открыл глаза.

— Енукидзе? Что случилось?

— Арестован Кецховели, он сказал, чтобы мы спрятали типографию, нужны деньги, рублей пятьдесят.

— Поднимите, пожалуйста, шторы. Когда Авель повернулся, Красин уже надел халат и сунул ноги в ковровые татарские бабуши.

— Садитесь, рассказывайте. Нет, лучше отвечайте на вопросы. Когда арестовали Владимира Захарьевича?

— Вечером.

— Где?

— На нашей квартире.

— Что нашли при нем?

— Не знаю.

— Арест случайность или выследили?

— Он назвал себя сам. Авель рассказывал, вглядываясь в спокойное лицо Красина.

— Можете не продолжать. Все понял. А вы как там оказались?

— Я вошел в дом, когда узнал, что там жандармы и Кецховели…

Красин сощурился и кашлянул.

— Вы надеялись, что, увидев вас, Порошин и Вальтер отпустят Владимира Захарьевича? — едко спросил он. — Простите, это не потому, что мало ценю вас.

Авель вспыхнул.

Красин прошелся по комнате.

— Рыцари! — буркнул он. Авель промолчал.

— Кого вы успели предупредить об аресте Владимира Захарьевича?

— Только Согорашвили.

— Что сделано с типографией за ночь? Авель рассказал.

— Ясно. Хорошо, что все уложили. Красин задумался, перестал ходить.

— Почему они вас не взяли?

— Перед домом была толпа рабочих. Порошин торопился скорее увезти Кецховели. Все полицейские сгрудились вокруг Ладо, на нас и внимания не обращали. Вальтер велел, чтобы мы не трогались с места.

— И филеров не оставили?

— Нет, я никого не заметил.

— Гм… Наверное, вас уже ищут. А если не управитесь с «Ниной»? Если не успеете?

— На всякий случай, Леонид Борисович, я просто не успел сказать адрес: Чадровая улица, дом Джибраила.

— Джибраила, Джибраила… Запомнил. Кто наследники?

— Думаю, что рабочий Вано Стуруа. Он опытный конспиратор, был два года членом Тифлисского комитета, его хорошо знает Ладо. И еще Трифон Енукидзе, мой однофамилец. Связь с ними через вашего слесаря Меера. Наборщик Еолквадзе сегодня уедет в Тифлис. Его можно будет снова вызвать через Стуруа.

— Будем считать, что завещание оставили. Сейчас принесу деньги.

Красин вышел.

Авель не один месяц проработал в обществе «Электрическая сила» чертежником, часто встречался с Красиным, знал его нелюбовь к длинным разговорам, и все же при виде Красина ему начинало казаться, что этот человек из другого мира, в котором все раз и навсегда организовано и отлажено, что у Красина не бывает сомнений. Красин был прав — лезть в квартиру, зная, что там жандармы, было совсем уж несуразно. Тоже мне, Геркулес! «Мой крепкий кулак пригодится!» И все же это была необыкновенная, ни с чем не сравнимая минута, когда он плюнул на опасность, забыл о себе и вошел в дом, чтобы стать рядом с товарищами. Не то сожаление, не то грусть, какие бывают при воспоминании обо всем молодом, прошедшем и невозвратимом, охватили Авеля. Сегодняшний день словно прибавил ему много лет.

За окном поднималось над морем солнце. Хорошо все-таки, что он на свободе, а не в тюрьме, стены которой чернеют вдали.

Вернулся Красин.

— Вот шестьдесят рублей.

Авель спрятал деньги и вышел. Что это за деньги, он не спросил. Впрочем, в тех случаях, когда Красин выдавал деньги из партийной кассы, он всегда предупреждал, чтобы их тратили с разумной экономией.

Авелю повезло. Извозчик, который привез его, не уехал.

Авель сошел, не доезжая до Чадровой улицы, свернул за угол и, облегченно вздыхая, направился к дому. Еще час, все будет закончено, и пусть себе жандармы рыщут-свищут!

Вано, набычившись, ходил по комнате, а в дверях на табурете сидел, сведя густые брови и свирепо поблескивая глазами, хозяин дома Джибраил.

— Вот теперь ты говори с ним! — злобно сказал Вано.

— Говори, не говори, ничего у вас не получится! — крикнул Джибраил. — Давид мой друг, мой побратим! Мы вместе плов кушали! Вдруг спросит: — Где мое добро, Джибраил? — Что скажу? Твои работники украли! А Давид скажет: — Ты куда смотрел? — Правильно скажет.

— Джибраил, — укоризненно произнес Авель, — Давид — наш хозяин, он распорядился…

— Все знаю, не повторяй! Вано уже рассказал. Жена умерла у Давида — очень тяжело, я сильно переживаю, сказал, что Давид мне подарок оставляет — спасибо! Но если Вано обманщик и ты обманщик? Пока письма от Давида не будет — не отдам!

Побить его, связать? Будет кричать, соседи услышат, позовут полицию…

Авель взял у Вано табак и трясущимися руками свернул цигарку.

— Где ему раздобыть письмо от Датико? — спросил Вано. — Дать бы по башке!

Письмо, письмо… А ведь Сашка Чонишвили, приятель по Тифлису, работает начальником телеграфного отдела почтамта!

— Джибраил, хозяин сердиться на нас будет, я пойду, дам ему депешу, все сообщу. Если ответ придет сразу, принесу депешу тебе.

— Принеси, — недоверчиво пробормотал Джибраил, — принесешь, поговорим…

Не думая о возможной слежке, Авель, задыхаясь от жары, побежал к почтамту. Сашке сказать только то, что можно: Давид приказал, а сукин сын хозяин дома не верит — выручи, будь другом. Чонишвили даже не стал расспрашивать: земляк просит, как не выручить! Орудуя ножницами, он уточнял: — Какое слово следующее? Какая подпись? Убитый… горем… Давид… Получай, земляк, свою телеграмму, заходи, если еще понадоблюсь.

Джибраил, вращая пожелтевшими белками, повертел в руках телеграмму, посмотрел ее на свет и перекосился.

— Все равно не отдам! Кого обмануть хочешь? Пока почтальон в Тифлисе шел, шел, пока Давид читал, потом на почту шел, уже вечер пришел. А ты сколько ходил? Час? Не-ет, Джибраила не обманешь. И почему такой пожар? Давид жену похоронит, сам приедет. — Он поднялся с табурета и вышел на улицу.

— Авель, — сказал Вано, — так ничего не выйдет. Надо сказать ему правду, он испугается, захочет скорее от нас отделаться.

— Пошли! Пропади он пропадом!