На эти соревнования — пожарники называли их «учениями» — население местечка собиралось как на театральное представление. Сегодня, как ожидают, будет особенно весело, так как в команде несколько новичков. По этому случаю Борух даже прихватил свой фотоаппарат на треноге. Он не отрывает глаз от дверей, из-за которых доносится напряженное, хриплое гудение машины, как если б она, попав всеми четырьмя колесами в трясину, никак не могла выбраться оттуда.

Кроме Гилела и Шифры, все как будто чем-то озабочены, и Борух пытается хоть немного развлечь собравшихся. Он залезает под черное покрывало, которым накрыт фотоаппарат, и оттуда довольно громко произносит:

— Ну и кашляет же она, бедняжка, ну и хрипит, аж страшно становится...

— О ком это вы, Борух? — спрашивает кто-то.

— Разве вы не слышите, как пожарная машина, бедняга, выбивается из сил?

— Ну что, — спрашивает Ципа Давидку, взобравшегося на крепостную стену и всматривающегося в даль, — моего Йоны еще не видно?

— Нет, тетушка Ципа.

— Горе мне! Как я его просила: Йона, не ходи!..

Борух высовывает голову из-под покрывала и начинает подавать Ципе знаки, чтоб она замолчала.

Но Гилел заметил это и спрашивает:

— Ципа, что там у вас случилось?

— Ничего, реб Гилел, ничего.

— Мы же условились с вами, Ципа, — сердито шепчет ей Борух. — Уверяю вас, он цел и невредим.

Заведующий рынком, пожилой, коренастый Шая, начинает сердито стучать в двери гаража:

— Эй, пожарники, не тяните душу! Уже четверть седьмого...

— Чего ты так спешишь, Шая? Ты рынка еще не закрыл, что ли?

— Я — человек военный, реб Гилел, дисциплинированный, никаких «диалем» не признаю. Сказали — в шесть, так будьте добры начать в шесть. Не так ли?

— Конечно, так, — поддерживает его Борух. — Я только хотел бы знать, Шая, в каком уставе сказано, что заведующий рынком — военная должность?

Давидка, прохаживавшийся по стене, начал вдруг напевать:

— Я тебе сейчас покажу такой базар, сорванец эдакий, что ты у меня забудешь, в каком классе учишься! — крикнул Шая. — Тоже мне пионер! Это вы, Борух, научили его такой песенке! Думаете, и о вас нельзя подобрать песенку, да еще какую песенку? Но что с вами дебатировать! Если б вы были военным...

— Мне кажется, что я такой же военный, как и вы, Шая. Мы с вами, если не ошибаюсь, вместе пошли на войну.

— Тоже сравнил! Во-первых, я был артиллеристом, а это, надо полагать, кое-что значит. А во-вторых, я узнал, что такое дисциплина, еще тогда, когда вы понятия не имели, с чем это едят. Вы, реб Гилел, наверно, помните, как райком настаивал, чтобы я стал председателем приместечкового колхоза?

— Как же не помнить, помню!

— А теперь? Разве я хотел стать заведующим рынком? В самом деле, какое я имею отношение к торговле, если по профессии я кузнец? Ненавижу торговлю, это у меня, видимо, наследственное. Отец мой и дедушка, как вы знаете, тоже были кузнецами и тоже ненавидели торговлю. Но раз надо, никакие «диалемы» не помогут — выполняй, будь добр! Вот что такое настоящая дисциплина, товарищ Борух!

Тут как ветер влетели Йохевед с Манусом.

— Люди, пожар уже был или еще не был? Уф, напрасно я бежала сломя голову... Итак, Эммануил Данилович, мы с вами находимся, как видите, в крепости, построенной еще до времен Хмельницкого. Борух, уберите вашу «зенитку», я вам все равно не заплачу за фотографию. Говорят — я при этом, конечно, не была, — что Балшем блаженной памяти и Гершеле Острополер часто бывали здесь. А уже в мое время здесь стоял драгунский полк. Теперь тут пасутся козы, и пенсионеры приходят сюда развлекаться. Каждую пятницу все бросают свои домашние дела и бегут сюда поглазеть, как пожарники учатся тушить пожар... Настоящий театр!.. Добрый вечер, реб Гилел, добрый вечер, Шифра-сердце! Я вас совсем не заметила. Вы уже давно вернулись? Я привела вам гостя.

Манус подал Гилелу руку и поклонился.

— Шолом-алейхем, реб Гилел! Оркестрант театра Станиславского и Немировича-Данченко Эммануил Данилович Каганов, или просто по-еврейски Манус. Матвей Арнольдович, наверно, вам писал обо мне.

— Так это вы тот самый Каганов, которого наш сват прислал позаниматься с летичевскими музыкантами? Присаживайтесь.

— Мне, по правде говоря, не совсем понятно, почему нельзя было справить свадьбу в Ленинграде. Я думал, что вы, как бы сказать, в таком возрасте, что... ну и так далее. Но вы, я вижу, не сглазить бы, еще в силах, как говорится, побарабанить. А о супруге вашей и говорить не приходится. Если б свадьба была в Ленинграде...

— В Ленинграде, дорогой мой, — перебил его Гилел, — хватит свадеб и без этого. А у нас, кажется, уже не помнят, когда молодые шли в загс. А вы хотите, чтобы я отнял у местечка такую радость — повеселиться на свадьбе.

— Вы уже давно с поезда? — спросила Шифра. — Наверно, проголодались. Идемте, перекусите пока.

— Премного благодарен, дорогая, я уже перекусил.

— Представляю, сколькими историями о Гершеле Острополере напичкала гостя гид наш Йохевед, — вмешался в разговор Шая. — Одного этого достаточно, чтобы человек был сыт целый год. Что же она вам тут показала? У могилы Балшема вы уже были?

Ципа все же не могла себе места найти, беспрестанно спрашивала Давидку, не видно ли Йону, и при этом так вздыхала, что все оглядывались.

— Ципа, мы ведь с вами договорились, — безуспешно пытался Борух успокоить ее.

— А ну, мальчик, подойди-ка сюда, — поманил Манус рукой Давидку.

Проворнее кошки спустился Давидка со стены и подскочил к Манусу.

— Вот этого парнишку, реб Гилел, я также думаю взять в капеллу, — сказал Манус. — Я его сегодня прослушал — из него может выйти неплохой музыкант.

Стараясь отвлечь внимание Гилела и Шифры от Ципы, выбежавшей неожиданно из крепости, Шая с притворной веселостью сказал Манусу:

— Смотрите, чтоб ваш будущий музыкант не угостил меня своей песенкой «Спешите на базар».

— Гилел, как, по-твоему, лучше, — спросила Шифра мужа, — музыкантам приехать сразу сюда или Эммануилу Даниловичу отправиться на эти несколько дней до свадьбы к ним в Летичев? Понимаете, — повернулась она к Манусу, — летичевские музыканты еще и портняжничают, работают в местном ателье...

— А что им остается делать? — заступилась за них Ита. — Театров и ресторанов в местечках пока еще нет, да и свадьбы здесь тоже редко справляют. Так что, если где еще завалялся какой-нибудь музыкант, ему приходится подрабатывать — кто портняжит, кто скорняжит, как, например, наш реб Рефоэл, то есть Рафаил Натанович, а кто идет в парикмахеры.

— А раз человек на службе, — добавил Гилел, — он, конечно, не может надолго отлучиться из дому. Вам, собственно, сейчас ведь все равно, где быть — тут или там. Летичев недалеко отсюда. На автобусе не успеете оглянуться, как будете там.

Пока говорил Гилел, Шая еще молчал. Но Йохевед он тут же перебил:

— Скажите мне лучше, Хевед, что вы показали нашему гостю.

— Рынок вы хотя бы ему показали? — подхватил Борух. — А болотинские поместья вы видели? — ухмыльнулся Шая.

— Что вы так смеетесь над болотинскими поместьями? — заступилась за своего мужа Ита. — Кабы не мой Борух, Болотинка давно заросла бы крапивой и бурьяном.

— Не надо ссориться, — попросил Гилел. — Пусть будет мир.

Ита отозвала Боруха в сторону и тихо шепнула ему:

— Может, подойдешь туда и посмотришь, что там происходит? Йоны что-то долго нет... Это ведь не шутка. Только один не ходи, возьми с собой кого-нибудь. А может, сразу заявить в милицию?

— Пока еще не надо. Ты только присмотри за аппаратом. Хочу сегодня запечатлеть на фото наших новых пожарников. Я скоро вернусь.