Когда Чандра увидела, как он исчез, словно сместившись куда-то в сторону, её яркая улыбка погасла. Слепой или нет, Баан по-прежнему представлял угрозу, которую требовалось устранить. Но в данный момент её миссией было погасить Бессмертное Солнце. Миссия выполнена.

Возвратившись из Амонхета, Дак, Самут, Сархан и Карн присоединились к массированной атаке на вечных, устроенной Гидеоном. Минотавр по имени Анграт воспламенил копьё Хазорет, и вдвоём с Карном они принялись выжигать им Орду Боласа, по трое-четверо воинов за раз.

Самут заметила другого минотавра, увековеченного минотавра, и прошипела сквозь зубы: — Сколько же раз мне ещё тебя освобождать, брат?

Они взялись за дело. Дак хотел было помочь, но битва завершилась раньше, чем он успел сообразить, в чём именно могла бы заключаться его помощь. Минотавр был чудовищно силён; он выдрал из мостовой целый булыжник и запустил им в Самут. Но та оказалась слишком быстрой, и в мгновение ока буквально села ему на загривок. Дак увидел, как минотавр потянулся назад; он знал, что ему достаточно лишь покрепче схватить Самут, чтобы та лишилась Искры. Но Самут скрестила два своих хопеша перед его шеей — и отрезала ему голову с криком: «Отныне и навсегда, ты свободен, Нехеб!»

Победа Самут настолько заворожила Дака, что его самого чуть не «подловили». Но Сархан Воль превратил свои руки в драконьи пасти, и те разом изрыгнули пламя, испепелив двух вечных, потянувшихся к вору. Пока существа горели, мироходка в белом отсекла им головы.

Повернувшись к Сархану, она произнесла: — Воль.

Он ответил: — Скиталица.

Затем эти двое укоризненно посмотрели на Дака и вновь присоединились к сражению.

Дак потупил взор и потряс головой, бормоча себе под нос: — Не зевай по сторонам, идиот.

Однажды он владел волшебной латной перчаткой, наделённой невероятным могуществом. Как-то раз она даже помогла ему победить кракена. Ему пришлось расстаться с артефактом в обмен на исцеление от сонного проклятья, не поимев с этого ни зино. Сейчас он всё бы отдал за то, чтобы вновь надеть эту перчатку себе на руку.

И всё же, несмотря на все свои сомнения, Дак вынужден был признать, что стратегия Гидеона работала. Вечных — даже Вечных богов — потихоньку оттесняли обратно к Цитадели Боласа.

А потом случилось это.

С тех пор как Дак вернулся в Равнику, он постоянно ощущал довлеющую магию, мешавшую ему покинуть этот мир. Какая-то часть его была этому даже рада. Он хотел быть храбрым. Хотел быть тем, кто остаётся и сражается. И Бессмертное Солнце попросту не оставляло ему иного выбора. Но внезапно он почувствовал это. Несомненно, миссия пиромантки, посланной обезвредить Солнце, увенчалась успехом. Дак понял, что может уйти в любой момент. И повсюду вокруг него другие мироходцы делали именно это.

В действительности, мироходцев, которые сделали именно это, было так много, что атака начала захлёбываться. Вечные почувствовали слабину. Увековеченные боги вновь перешли в наступление, а Гидеон — верхом на боросском пегасе — с высоты скомандовал отступать.

Дака так и подмывало немедленно покинуть этот мир.

В самом деле, я ведь обычный вор. Кто я такой, чтобы оставаться, когда другие уносят ноги? И речь сейчас не только о злобных ублюдках вроде Оба Никсилиса. Вокруг полно тех, кто сбегает, пока у них есть шанс. Так чем же Дак Фэйден хуже?

Именно тогда его взгляд упал на Скиталицу, зажатую между двумя вечными. Она поступила умно и скакнула в другой мир — лишь затем, чтобы спустя мгновение вновь появиться за спинами своих противников и быстро разделаться с обоими одним взмахом меча. Дак не поверил своим глазам. Переход из мира в мир и в лучшие дни был весьма утомительным, а в такие дни, как сегодня, двойной переход — туда и обратно — с промежутком всего в пару секунд казался подвигом, который сам он ни за что бы не потянул, каким бы отдохнувшим он, чёрт возьми, ни был.

И всё-таки увиденное придало ему мужества. То, что проделала Скиталица, определённо пришлось ему по душе.

Если станет по-настоящему туго, я всегда смогу свалить отсюда — а спустя некоторое время вернуться. Пускай не через пару секунд, но когда-нибудь. Или нет. Если станет туго, я смогу свалить — а там уже решу, стоит ли возвращаться. Но пока что я останусь и буду драться.

Потому что Дак, как ни крути, не хотел быть одним из этих мироходцев, которые удирают при малейшей опасности. Пускай он был всего лишь вором, а вовсе никаким не героем. Но он, по крайней мере, будет одним из тех воров, которые решают остаться...

Первый жонглёр, одетый в красную кожу с заклёпками и лентами, которые оканчивались наточенными рыболовными крючками, ловко жонглировал шестью горящими факелами. Второй жонглировал восемью человеческими черепами. Третий — двенадцатью горящими черепами. Четвёртый жонглёр был ожившим скелетом, чьи кости обрамляло кованое железо, включая четыре железных рога, сделанных в подражание его владыке, Ракдосу-Растлителю. Он жонглировал горящими кошачьими черепами, которые извлекал из маленькой жаровни, тлеющей внутри его собственной грудной клетки.

Без предупреждения скелет метко запустил одним из этих маленьких черепов в Тейо, который едва успел выставить круглый щит из белого света, чтобы отразить снаряд, летящий ему прямо в глаз. Череп отскочил от щита и ударил скелета в его костяное лицо. Он расхохотался хриплым бездыханным смехом, от которого Тейо передёрнуло.

Кайя постаралась приободрить его: — Они просто пытаются тебя запугать.

Потупившись, Тейо пробормотал себе под нос: — У них получается.

— Вы всё неверно поняли, госпожа, — просипел скелет. — Мы всего лишь пытаемся развеселить вас.

Тейо покосился на скелета и пробормотал: — У вас не получается.

Скелет снова расхохотался и сказал: — Ну, зато вы меня здорово веселите.

Они спускались вниз на пять сотен крутых ступеней, составляющих Фойе Демона, к Рикс Маади, резиденции Культа Ракдоса. Прожилки лавы, сеткой покрывающие стены вырытого вурмом туннеля, отбрасывали тусклый красноватый свет на всё, что находилось в их поле зрения. Через каждые четыре или пять ступеней им встречался очередной артист. После жонглёров были кукловоды, каждый со своей марионеткой, одного взгляда на которую хватило бы, чтобы затем долго мучиться ночными кошмарами. При виде последней Крыска громко ахнула. Поначалу Кайя решила, что девочка испугалась, — всю дорогу вниз она хранила несвойственное ей молчание, — но увидев, что марионетка представляет собой беспощадно точную карикатуру на ведьму лезвий Гекару, Кайя сразу же поняла, что причиной этой молчаливости был вовсе не страх, а горе. Крыска печально улыбнулась Кайе и прошептала: — Без неё здесь уже ничего не будет по-старому.

Именно из-за кончины Гекары Кайя настоятельно рекомендовала Враске отправиться в Рикс Маади вместе с нею, Ралем, Тейо и Крыской — и потребовала, чтобы горгона пошла без сопровождения своей охраны из числа краулов или незапамятных. Если культисты захотят объяснений по поводу гибели посланницы Гекары (или потребуют за неё расплаты), Раль и Кайя хотели, чтобы Враска сама всё им изложила (или заплатила требуемую цену).

Горгона, к её немалому удивлению, не стала возражать.

Как будто по собственной воле, кукла-Гекара швырнула в Раля Зарека и Враску самые настоящие лезвия. Силы броска было недостаточно, чтобы эти крошечные клинки могли причинить гильдмейстерам Иззета и Гольгари сколь-нибудь серьёзный ущерб, и всё же Раль заработал небольшой порез на руке, а на лице Враски появилась царапина, из которой по щеке медленно потекла струйка крови. У Кайи промелькнула тревожная мысль, что эти лезвия вполне могли быть смазаны ядом. Но Крыска уловила её беспокойство и покачала головой. — Они чистые. Но всё может измениться на обратном пути, — сказала она. — Это уж как пойдёт.