Взрослым Тодорка об этом приключении в лесу ничего не рассказывал. Сразу сообразил, что будут смеяться: не знает, скажут, что белые медведи водятся далеко на севере, где много воды и льда и никогда не бывает лета.

Набегавшись вволю, сегодня он выпросился ночевать под навесом. Надежд на этот ночлег у него много. Во-первых, конечно же в эту ночь никто не разлучит его с верным другом Каштаном. Дальше: ночуя под навесом, он будет как бы стеречь весь двор. А ночной гомон птиц в лесу! А всякие иные непредвиденные истории! Прошлый год, например, ночью к нему под навес прилетала сова. Закричала вдруг тонко и пронзительно. Хорошо, что он не спал тогда и все видел — иначе было б страху! А он ее видел и, когда она закричала, запустил в нее своим ботинком.

Итак, постель готова. Теперь остается только поужинать. Тодорка направляется в хату, и вслед за ним, чувствуя куда более выгодную поживу, чем в лесу, бежит Каштан. Однако мать не впускает собаку в хату. И та долго взвизгивает под дверью. Пока ей не бросают большой ломоть хлеба. Тодорка вдобавок также не дремлет за столом, принимает надлежащие меры. Правда, бывает очень неловко, особенно когда по ногам вдруг потечет борщ, однако Тодорка не обращает на это внимания и потихоньку делает свое дело.

Ужинают вчетвером: мать, отец и старшая сестра Римма. Стол стоит в углу, почти напротив печки, в которой полыхает огонь, охватывая чугуны и горшки. Собственно, за столом их только трое — он, Тодорка, отец — всегда загорелый и всегда веселый — и сестра Римма. Мать все время на ногах — суетится между печкой и столом. Посидит на лавке, хлебнет несколько ложек борща и снова к печке, чтоб пошевелить дрова или поправить горшок. Тодорка смотрит, как она торопливо ест, все время обжигаясь, и вдруг начинает громко смеяться.

— Ой, мама, до чего же ты смешная, — говорит он.

— Разве можно надо мной смеяться? — строго спрашивает мать.

— Смешно, как ты ешь на ходу, — не успокаивается Тодорка.

Отец недовольно смотрит на обоих и говорит:

— И в самом деле, Лена... Сколько раз спорим!

— А как же иначе? — спрашивает мать.

— Оставь ты печь. Дети же растут. Видишь, даже Тодорка замечает.

Однако Тодорка уже не слышит, что о нем говорят взрослые. Слушает только старшая сестра Римма, а потом спохватывается. Берет ложку, удивленно оглядывает перед собой стол, нагибается и топает еще зачем-то по полу. Наконец, подозрительно взглянув в сторону Тодорки, снова пристраивается к столу.

Самый торжественный и самый интересный для Тодорки час — это когда он за столом. Тут можно выпросить у матери вкусный кусочек мяса, кость, которой потом можно хорошенько постучать по металлической ложке или даже по столу, хотя за это и ругают; можно также добыть себе бабку, чтоб потом выменять ее на пуговицу или на иную полезную вещь; можно, наконец, если ты как следует не поел, попросить и еще чего-нибудь. Однако главный интерес — и здесь есть различные увлекательные приключения, о существовании которых никто даже и не подозревает. Вот Римма сморщилась, оглянулась вокруг и гневно толкнула Тодорку ногой. А из-за чего? Этого никто не знает, один только Тодорка. Временами даже сама Римма не догадывается о Тодоркиных проделках. Вот только что искала она что-то, чуть ли не под стол лазила, и уже забыла об этом, а он долго еще будет помнить.

Такой уж он, Тодорка.

И ест он по-своему. Вот Римма, так она быстро жует теперь, например, блины. В правой руке у нее кусок жареного сала, в левой — блин. Она торопливо кусает то сало, то блин.

Тодорка делает иначе. Он кладет перед собой блин, а затем начинает накладывать на него кружки жареной колбасы и мелкие кусочки сала и мяса.

Кладет один на один, один на один — получается крепость. Тодорка какой-то миг колеблется, а затем — хоп! — и отправляет всю крепость в рот. Прожевав все как следует, он начинает строить на том же блине очередную крепость.

Губы его, подбородок — всё в жире, глаза сияют и светятся радостью — вкусно!

Однако мать быстро замечает его озорство и недовольно говорит:

— Что же это ты, Тодорка, блин не ешь? Слышишь? Кусай блин, говорю!

И Тодорке помимо воли приходится приниматься за блин. Основательно поев, он выпивает стакан молока, потом пальцем делает на столе из разлитого молока ручеек и начинает выбираться.

Штанишки расходятся у него на животе, но в хате уже темновато и никто этого не замечает. Тодорка выбегает за дверь и бежит дальше, под навес. Каштан уже крутится возле его ног, визжит, прыгает то на грудь, то на плечи.

Тодорка отмахивается от него обеими руками. Потом останавливается, достает из правого кармана большой мосол и бросает его собаке. Каштан только виляет хвостом и аппетитно грызет его. Теперь штаны стали свободнее и по правой штанине не течет борщ.

«В следующий раз буду в тряпочку заворачивать», — решает Тодорка и быстренько хватается за левый карман.

На землю падает то картофелина, выловленная из борща, то косточка, то корочка хлеба. Наконец с самого дна кармана Тодорка достает подмоченный кусок хлеба и сразу узнает его. Это Риммин кусочек. Тодорка усмехается, вспоминая, как искала она этот кусок хлеба под столом. Вспоминая все подробности, он понемногу мрачнеет, на глаза напрашиваются слезы. Как-то сразу ему вдруг стало жаль сестру. Это и радостное и беспокойное чувство все сильнее охватывает его. Он вспоминает, как напрасно ползала она под столом, как тяжело вздохнула и посмотрела на него, и чувство жалости к Римме увеличилось. Вдобавок вспоминается, как однажды разбил он ее чернильницу и Римма даже заплакала. Тогда этот плач особенно не тронул его, а теперь... Теперь ему стало совсем плохо. Чувство уважения, жалости и сочувствия к сестре переполняло его.

— Никогда — слышишь? — никогда больше не обижу тебя! Буду так дружить, так дружить, что вот увидишь! Хочешь, подарю тебе блестящие матросские пуговицы, целых десять штук. А завтра я отдам тебе своего слона, которого купил мне папа. А как подрасту, так тогда уже никто тебя не обидит, потому что я с тобою буду дружить всегда, — горячо зашептал он.

Теперь он уже не мог бросить кусочек собаке. Он отнес его к топчану и положил в карман отцовского пальто, намереваясь завтра утром его доесть.

После этого Тодорка забежал в хату, но Римма уже легла спать, и он не захотел беспокоить ее лишними разговорами. На лавке, в самом углу за столом, он увидел ее ученический портфель, взял его и положил на этажерку, чтобы завтра, когда будет собираться в школу, она не искала его. Потом аккуратно поставил возле кровати ее ботинки. Пенал, ручки, карандаши — все это было мгновенно найдено и положено также на этажерку, рядом с портфелем.

Теперь он с удовлетворением почувствовал, что ему стало вроде легче. Он искренне удивился этому.

— Если только будет холодно на дворе, так ты сразу же иди в хату, — посоветовал отец, когда он уже брался за ручку двери. — Это мать настояла на своем. А я тебя не пустил бы ночевать под навес.

Каштан уже облизывался. Было темновато. Загорелись звезды в небе. Вблизи шумел лес. Где-то далеко за лесом еще розовела заря.

Пели девчата в деревне. Красиво пели, и Тодорка остановился, прислушиваясь, сел на топчан, снял ботинки. Потом лег, укрылся одеялом и сверху еще отцовским пальто.

Как красиво! Вот заухало что-то в лесу. Кто-то выстрелил, и эхо пошло по всему лесу. Интересно, кто выстрелил? Почему? Зачем? И почему эхо плывет так долго и так звучно? А вот соловей запел. Удивительно, как может он выводить такую красивую песню? Ну, теперь уже скоро все зазеленеет. И тогда можно будет ходить удить рыбу! Каштан ворчит во сне возле топчана. Это и понятно: ему снятся зайцы и лисы. Вот что-то только пролетело по двору. Что?

Ох, сколько этих «что» и «почему» у него, Тодорки! Потом он закрывает глаза и начинает тихонько дремать. Видит березовый пень. И вдруг пень начинает двигаться. В следующий момент это уже не пень, а самый настоящий белый медведь. Он идет на них с Каштаном, оскалившись и растопырив лапы. Каштан залился лаем, бросился вперед, защищая от жадного зверя Тодорку. Но зверь сильный, он идет и идет и вдруг отбрасывает лапой Каштана. Тодорка холодеет от ужаса и... просыпается.