— Она же не просто девушка, а твоя жена. Чего ж ты боишься?

Шамрай растерялся. Действительно, Жаклин — его жена. Чего же ему бояться?

И всё-таки что-то в глубине его сердца сопротивлялось, возмущаясь, протестовало. Назвать имя Жаклин — значило обидеть её, унизить, как думал Роман, а допустить это он просто не мог. Странный человек этот Колосов! Можно подумать, что он никогда не был влюблён. Не всё логично и в его диких предположениях.

— Для того чтобы донести о деятельности нашего отряда, совсем не обязательно ходить в гестапо, — не без ехидства произнёс Шамрай. — Достаточно было бы заглянуть к Лаузе.

— Тоже правда, — согласился Колосов. — Хотя не отвечает на мой вопрос и не убеждает полностью в правдивости твоей истории.

— Что же мне делать?

— Доказать свою правду. И прежде всего, повторяю, назвать имя девушки. Где же и когда ты, лагерник, успел влюбиться, а главное, кто успел полюбить тебя? Прости, но всё это тоже по меньшей мере странно.

— Когда с нами работает папа Морис?

— А зачем он тебе?

— Так, нужен, — ответил Шамрай.

— Послушай, ты, — Колосов придвинулся к лейтенанту, навис над ним, как скала, могучими руками схватил за грудки, встряхнул. — Имей в виду, если с Дюрвилем что-нибудь случится…

— Да иди ты ко всем чертям… — зло бросил Шамрай.

— Так зачем тебе понадобился Дюрвиль?

— Значит, понадобился, если спрашиваю. И потом, не давай волю рукам.

Колосов отпустил Романа.

— Странная всё-таки эта штука — жизнь. Небылицам люди верят охотнее, чем правде, — горько усмехнулся Шамрай.

Никто из участников операции в этот вечер не сказал Шамраю ни единого слова. Лейтенант стал ощущать, что вокруг него образовывается пустота. Он вдруг оказался один. Чужим среди людей, которые прежде относились к нему по-дружески. Ещё недавно он был счастлив, что то одиночество, которое преследовало его прежде, здесь, в лагере Террана, исчезло. Он верил, что наконец-то вышел из вражеского окружения и нашёл свою часть и своего командира. И вдруг всё полетело к чертям собачьим… Теперь ребята замолкали при его приближении, вели себя сдержанно. Ничего не ответив на его недоуменные вопросы, уходили в сторону с Колосовым и не звали его. В довершение всего они собрались вместе за бараком, о чём-то шептались с Колосовым, не позвав его к себе.

И странно, случись это чуть раньше, Шамрай места бы себе не находил, извёлся бы, доказывая свою честность и правоту. Теперь же у него было удивительно блаженное состояние. Правда, ему было обидно за недоверие товарищей, но сейчас отчаяние не терзало его. В сердце Шамрая жила Жаклин! Одна она. Все страдания, обиды, все горькие мысли будто затуманились и отодвинулись куда-то в сторону одним всесильным ликующим чувством, заполнившим всё его существо. Любовь и незнаемый до сих пор восторг хлынули и заполнили его целиком, как полая вода, смывая всё на своём пути. Он жил, потому что рядом жила Жаклин, жила, под этим небом, ходила по этой земле, он слышал её голос, видел её улыбку, её сияющие глаза. Да, только о Жаклин мог думать Роман Шамрай. Не думать о ней — для него значило не жить.

Прошедшая ночь, бурная, стремительная, полная опасностей, крови и смерти, вставала перед глазами Шамрая. Он шёл по ней, как идут по высокой лестнице, не пропуская ни одной ступеньки, всё выше, выше, туда, где вспыхивал ослепительный свет счастья…

Жена.

Роман часто повторял про себя это слово, и в такие минуты на его губах появлялась немного виноватая улыбка. Он привыкал к этому слову, стараясь понять его удивительный смысл. У него есть жена. Родной, на веки вечные близкий человек. Жена. Легко сказать. Какая это женитьба, если подругу свою он может увидеть лишь на минуту в окне аккумуляторной. Долго так он, пожалуй, не выдержит. Он придёт к ней, чего бы это ни стоило, даже жизни. Он хорошо знает путь к Жаклин. Нужно перейти из «Капуцына» в «Сан-маре», подняться на поверхность, сделать это надо осторожно, чтобы не рассекретить выход, не подвести товарищей. А там — рукой подать: стоит только перевалить через холм, и вот он — Терран, улица Бордо, дом номер девять.

В мыслях-то всё очень просто и легко, а на деле невероятно, до отчаяния всё сложно и трудно. Без помощи друзей он всё-таки не увидит Жаклин. Неизвестно, на месте ли велосипеды и гражданская одежда? Патрулируют ли немцы по Террану? А то чего доброго — приведёт по своим следам гестапо в дом Жаклин… От одной этой мысли темнело в глазах. Нет, без разведки, без товарищей такой дороги не одолеть. Верная смерть.

Спустя минуту он уже думал иначе. Всё-таки надо рискнуть. У него есть один шанс против тысячи, но счастье всегда на стороне влюблённых. Нужно только, чтобы Жаклин знала и ждала его…

Есть ещё одна возможность. Жаклин легче добраться до шахты «Сан-маре». Он появится там из-под земли, как сказочный влюблённый гном, и они наконец встретятся.

Колосов заметит его отсутствие и подумает, что Шамрай отправился доносить в гестапо. После этого при первом же выходе в забой влюблённого лейтенанта «случайно» привалит породой или тяжёлая каменная глыба обрушится на его бедную невинную голову. Шахта — таинственное и страшное существо. Много неожиданных несчастных случаев может таить она в своём чреве. С точки зрения Колосова, такой случай даже не будет жестоким. Покарали провокатора, вот и всё. Напишут расписку. Капитан Лаузе даст приказ вычеркнуть номер Шамрая из списков, и человека как не было…

Лейтенант поёжился. Нет, именно теперь помирать ему никак не хотелось. Да и подвергать опасности Жаклин, заставлять ехать её на «Сан-маре» тоже невозможно…

Нужно придумать что-нибудь другое. А что? Сказать Колосову всю правду? И обесчестить Жаклин? Нет этому побывать.

Значит, нужно терпеливо ждать встречи с Дюрвилем. А до того времени — выдержка, спокойствие и осторожность. Если, конечно, можно быть спокойным в таком положении.

Хорошо, что завтра они переходят на дневную смену. Он увидит Жаклин…

С Жаклин встретились, как всегда, возле окна аккумуляторной. Шамрай взглянул и счастливо улыбнулся. У девушки за ухом маленький тёмно-красный георгин.

Захотелось сказать ей хоть одно слово, но Жаклин остановила его взглядом: «Нельзя». Нет, ничего говорить не нужно.

Возле клети Колосов, Джапаридзе и Дюрвиль. Ничего, сейчас он поговорит с папой Морисом. А если тот не захочет ему помочь?

Тогда придётся бежать. Куда? К французам, в маки?

Но тогда следом за ним полетит подозрение Колосова, и навеки в глазах людей он останется предателем. Нет, всё нужно прояснить здесь, в шахте.

Клеть пошла вниз так стремительно, что зазвенело в ушах от смены давления. Совесть его чиста, как детская слезинка, а всё равно страшно начинать этот разговор. Показалось ему или в самом деле горный мастер нарочно отстал от идущей впереди смены?

— У меня к вам просьба, папа Морис, — сказал Шамрай, когда они оказались в тёмном штреке,

— Говори, — глухо прозвучал голос мастера.

— Ребята не верят мне. Думают, что я провокатор.

— Ты им рассказал? Всем?

— Только Колосову. Но о Жаклин — ни единого слова.

— И правильно сделал.

— Но вы-то знаете, что это правда.

— Я знаю.

— И не поможете мне?

— Нет. Выкручивайся сам, как знаешь. С меня довольно. И так сыт по горло.

Минуту они молча шагали по шпалам узкоколейки, проложенной на дне штрека. Потом Дюрвиль не выдержал,

— Просто голова от вас кругом идёт, — вдруг взорвался он. — Дома от Жаклин нет житья. Теперь ты прилип, как паутина. Что я должен сказать?

— Правду.

— И ославить собственную дочь?

— А вы просто скажите: Шамрай говорит правду.

— Что же, думаешь, Колосов дурак? Не поймёт?

— А в конце концов почему нужно молчать? Она же моя жена!

Дюрвиль остановился, будто с разбегу на стену налетел. Долго стоял молча, приходя в себя.

— Иди, — наконец проговорил Дюрвиль.

— Вы поговорите с Колосовым? Ведь ребята прихлопнут меня. Как провокатора.