— Понимаю, — Шамрай засмеялся.

Он уже мог смеяться! Быстро меняется всё на свете, когда тебе только двадцать пять лет от роду.

Село выросло перед глазами. Громко, басовито, как в бочку, залаяла, собака, по всей видимости, пёс здоровый и злой. А может, и не злой вовсе, самые лютые немецкие овчарки пленных рвали молча острыми, похожими на клинки зубами и только потом подавали голос. Шамрай остановился,

— Боишься? — спросила Галя.

— Собаки… Отвык идти на собачий лай. А ты не боишься?

— Нет, я привыкла. Привыкнуть можно ко всему.

— Так я, по-твоему, трус?

— Нет, это другое. Ты — в бегах. Это другое…

И замолчала, не желая пояснять свою мысль.

— Где мне раздобыть оружие? — прямо спросил лейтенант.

— Тебе оружие сейчас не нужно, — тихо ответила девушка. — Умереть, убив одного или даже нескольких немцев или полицейских ты мог бы и раньше. Тебе сейчас нужны друзья.

Шамрай удивился. Точно и мудро прочитала Галя его мысли.

— Где же они возьмутся, друзья?

— Не знаю. Во всяком случае, их находят не с помощью оружия.

Уже стемнело. Они шли полевой стёжкой. Не по-девичьи широкие и сильные Галины плечи, прикрытые светлой кофточкой, плавно покачивались перед глазами Шамрая. Чтобы сменить почему-то (он и сам не мог понять почему) неприятный для него разговор, Шамрай спросил:

— С фронта нет новостей?

— Нет. Как остановились под Ростовом и Таганрогом, так и стоят. Но к лету, видно, что-то готовят. В Нуртре размещался сапёрный батальон. Недавно погрузился в эшелоны и двинулся на восток.

— Откуда ты знаешь? — спросил Шамрай.

Галя промолчала.

Они подошли к ферме. Кирпичная массивная стена ограждала сад. Над развесистыми высокими яблонями возвышался белый двухэтажный дом,

— Сюда, — сказала Галя.

Они спустились на несколько ступенек в подвальчик.

Дверь приоткрылась. Блеснул свет маленькой керосиновой лампочки. Замшелые серебристо-серые своды нависли над круглой комнатой с двумя аккуратно застеленными койками. На потолке между двумя каменными грязно-жёлтыми плитами сверкала прозрачная капля воды, готовая вот-вот упасть на стол, возле которого, ожидая вошедших, стояла Нина.

— Мы тебе праздничную встречу приготовили, — Нина приветливо улыбнулась. — Даже по бельгийским масштабам бедновато, а если на нашу советскую мерку, так и вовсе по-нищенски. Но что поделаешь. Вот доживём до победы, тогда…

— Почему четыре прибора? — Шамрай встревожился,

— Придёт ещё один человек, — ответила Нина и смутилась.

— Кто?

— Один бельгиец.

— Кто же он?

— На железной дороге работает, машинист.

«К кому он придёт?» — хотел спросить Шамрай. Но не спросил и правильно сделал, потому что Нина и так уже покраснела, как маков цвет. «Может, от этого бельгийца Галя знает о сапёрном батальоне? — подумал Шамрай. — Возможно».

— Как же его зовут?

— Эмиль.

— Емельян, по-нашему, — перевёл Шамрай. — Хорошо, пусть приходит.

— Вот спасибо за разрешение, — усмехнулась Нина, сразу поставив, гостя на своё место.

«Девчата с характером, — ласково, без обиды подумал Роман, — такая жизнь всему научит».

Под сводчатым потолком Шамрай разглядел тёмную колбочку электролампы.

— Здесь есть и электричество? — Шамрай удивился.

— Недавно погасло. Станцию кто-то подорвал. Электровозы стали. Теперь вновь на паровозах ездят…

— Подорвал?

— А почему бы и нет? Всё может быть. Здесь тоже рабочие…

— Это правда, рабочие всюду, — повторил Шамрай.

За дверями что-то тихо зашуршало и поскреблось, будто мышь стала грызть сухую доску.

— Заходи, — милостиво разрешила Нина.

Дверь открылась, и на пороге Шамрай увидел совсем молодого парня, сложенного, как показалось Шамраю, из одних квадратов. Самый большой квадрат — широкие плечи, самый маленький — носки до блеска начищенных ботинок. Лицо, лоб, копна чёрных волос, подбородок — всё выступало тугими квадратами. Нос и густые чёрные брови пересекались под прямым углом. И губы были тоже прямые, крепко сжатые, упрямые. А глаза смотрели весело и приветливо. На первый взгляд Эмиль напоминал тяжелоатлета, который играет штангой с нанизанными на ней стокилограммовыми чугунными «блинами», как ребёнок мячиком. От всей его фигуры, аккуратно завязанного галстука, тщательно выутюженного костюма веяло надёжностью, порядочностью и душевным равновесием. Казалось, никакие заботы не способны покрыть морщинами этот чистый лоб или притушить весёлые огоньки в тёмных главах. Шамраю сразу не приглянулся этот начищенный, хорошо вымытый парень. Он поймал себя на мысли, что ему после долгих месяцев лагерной жизни как-то странно видеть рядом человека выбритого и остриженного, в аккуратном костюме.

— Знакомьтесь, — сказала Нина. — Эмиль, наш друг.

Гость молча протянул руку. Его лицо, вначале насторожённое, осветилось улыбкой. «Ого, — подумал Шамрай, почувствовав, что его ладонь будто стиснули стальные клещи. — Вот это — рабочая рука».

— Садитесь, — как-то по-особому мягко проговорила Нина. — Роман, ты, кроме русского, не знаешь никакого языка?

— Знаю. Лагерный. Из каждого языка по нескольку слов — хватает.

— Ну что ж, попробуем. Эмиль немного знает немецкий. Как-нибудь поймём друг друга.

— Я сейчас вернусь, — сказал Эмиль, улыбаясь своей милой, чуть смущённой улыбкой. Поднялся и вышел.

— Куда это он? Доносить? — спросил встревоженный Шамрай.

— Ты что, в своём уме? — Нина всплеснула руками.

— Не думаю, — сказала Галя. — Скорей всего, он сейчас принесёт бутылку вина.

— Вина? — удивился Шамрай.

— Да, вина. Здесь его много. Все пьют.

«Удивительные вещи творятся на белом свете: люди в такое время ещё пьют вино», — подумал Шамрай. И спросил:

— А всё-таки куда же мне деваться? — Ответила Галя. В дуэте девушек, как уже заметил Шамрай, она играла явно первую скрипку.

— Кто знает. Конечно, лучше всего было бы пробиться к своим. Есть слухи, что на Украине и в Белоруссии много партизанских отрядов…

— Дорога домой лежит через Германию. Пробраться невозможно.

— Вот именно. Партизаны есть и ближе…

— Где?

— Во Франции, например. Называются они — маки. По-французски «маки» значит чаща, лесные заросли. Партизан тоже называют маки — люди из чащи.

— Ты знаешь, где они?

— Нет.

— А кто знает?

Галя молча развела руками.

Действительно не знает эта девушка или боится сказать? Ведь Шамрай появился на лесной опушке, будто свалился с неба. Может, девушка думает, что его немцы нарочно подослали, чтобы он разнюхал пути к французским партизанам? Тогда нужно убедить Галю. Но как? А может, Галя и в самом деле ничего не знает. Откуда ей знать? И всё же…

Он чуть было не крикнул: «Послушай, я честный! Я каторжно мучился в лагерях чуть ли не два года! На моей совести нет и пятнышка».

Смешно и подозрительно прозвучит такой крик. Хорошо, Галя может молчать. Самое важное уже сказано. На свете есть маки! Они где-то совсем рядом, во Франции. И пусть будет трудно, лихо, почти невозможно, а он туда проберётся. Ему там поверят — на войне доверие завоёвывается не словами, а в бою. Кровью.

Роман улыбнулся. Теперь в его жизни появилась ясно ощутимая мечта. Как её осуществить, он точно не знает. Однако найти маки можно, и он их найдёт.

— Чему ты обрадовался? — спросила Нина.

— Потому что теперь знаю, куда мне нужно идти.

— Не так это просто, — сказала строго Галя.

— Ничего, свет не без добрых людей. Слава богу, по земле ходят не только фашисты, — добавила Нина. Что-то похожее на обнадёживающее обещание послышалось в её словах.

Снова заскреблась мышь возле двери. Появился Эмиль. Ни слова не говоря, взглянул на Нину и поставил на стол большую, чуть ли не двухлитровую, бутылку с вином, оплетённую соломой.

— Спасибо, — по-французски сказала девушка. — Ты молодец, Эмиль.

Машинист покраснел от радостного волнения. Всё его лицо, молодое, чисто выбритое, ещё по-юношески нежное, занялось розовым заревом.