Так рядом с любовью родились раздражение и едва заметная, спрятанная на дне сердца, как маленькая ядовитая змея, жестокость.

Оксана не могла понять самоё себя. Откуда такое чувство? Ведь Лука самозабвенно любит её, бросится в пропасть — скажи только слово… Что ещё нужно? А нужно, чтобы в субботу в четыре часа он был с нею, чтобы всегда для неё был свободен, чтобы не было минуты. когда он, с трудом выдавливая из себя напряжёнными, жёсткими губами, произносил: «Нет, я не могу, я занят».

Однажды она решила посмотреть на госпиталь, который имел такую огромную власть над её любимым. Это было летом. Шёл уже четвёртый год с того новогоднего вечера, когда они познакомились. Странно, почему она тогда с первого взгляда всё решила? Что почувствовала, что распознала в этом парне, в его худощавом, с крупными чертами, может, не очень красивом, но, бесспорно, выразительном лице?

Сейчас трудно ответить, да и вообще нужно ли отвечать. Любовь пришла позже. Любовь? Да, любовь. Значит, она ещё способна влюбляться? Мало ей горького опыта, когда она, девчонка, увлечённая не столько блестящим капитаном-лётчиком, сколько самой атмосферой, в которой он жил, — скоростными полётами, постоянным риском и удалью, смехом и бесшабашностью его друзей-пилотов, — сотворила себе кумира и сама его потом развенчала. Капитан перестал летать, и вдруг она увидела в нём обыкновенного, скучного человека…

А Луку Лихобора она полюбила по-настоящему? Да, и лучшее тому доказательство — её ревность, её нетерпимость к субботним, неподвластным ей вечерам. А может, это не любовь, а просто удовлетворение, которое она испытывает от ощущения своей полной власти над другим человеком, и потому малейшее неповиновение воспринимается ею как смертельная обида?

Оксана была достаточно умной, чтобы поставить перед собой эти вопросы, но ответить на них пока не спешила: ответы могли оказаться не в её пользу. В госпиталь она всё-таки пошла, чувствуя, что дальше не сможет жить спокойно, не узнав, какая сила оказалась сильнее её красоты. Пошла, посмотрела и вернулась домой тихая, испуганная. На миг попробовала представить себя в такой палате, заживо похороненной, и содрогнулась от ужаса.

Теперь она понимала Луку, но простить почему-то всё равно не могла, а главное, не хотела. Для неё он постепенно становился частью того страшного мира страданий и горя, о котором даже не хотелось вспоминатъ…

— Ты знаешь, — весело сказал Лука, когда они вновь встретились, — меня сделали профсоюзным вождём, избрали председателем цехового комитета. Как видишь, я теперь высокое начальство, так что слушайся меня во всём и трепещи!

— Да я уж и так стою по стойке «смирно»…

Лука усадил Оксану на тахту, взял её тёплые руки и, гладя их, сказал:

— О начальстве я, конечно, чепуху сморозил- Какое там начальство!.. А если серьёзно, то можно действительно сделать немало интересных дел.

— Например?

— Ну, скажем, половину рабочих цеха обеспечить путёвками на курорт. Неплохо, а?

— Вы так богаты?

— Представь себе, очень! Сам удивился. Нужно только этими средствами распорядиться по-разумному, с пользой.

Всё это мелочи в сравнении с тем, что пришлось увидеть ей, Оксане, в госпитале. А курорты, профсоюзные деньги… Ерунда всё.

Лука потянулся к Оксане, хотел обнять. Она отстранилась.

Комната была полна золотого света. Тахта, стол, книжный шкаф, где две полки занимали тяжёлые альбомы, — больше ничего нет. Раньше Оксана не обращала внимания на скромность обстановки жилища Луки, а в этот раз оно показалось ей на удивление бедным и неказистым. Может, и сам Лука не такой уж интересный, может, она просто выдумала его?

Оксана, как всегда, не стесняясь своей наготы, ходила по комнате, красуясь собой, своей статной фигурой, латкой походкой, невольно отмечая, как каждое её движение, каждый взгляд, улыбка отражаются в глазах Луки, как растёт в них радость, восхищение.

— Ты удивительно расцвела, — тихо сказал Лука. — Такой красивой я тебя ещё никогда не видел.

— И я даже знаю, почему расцвела, — усмехнулась Оксана.

— Не понимаю…

— И не надо, чтобы ты понимал. Это не твоё, это — только моё дело. Весна на меня так действует, понимаешь, весна!

Она снова прошлась по комнате, потом села на тахту и сказала, не отрывая взгляда от пола:

— Я была в госпитале.

— У отца?!

— Нет, я была в других палатах. Всё равно, это ужасно… И я боюсь. Я боюсь за нашу любовь… Я тебя очень прошу, я знаю, что это не просто, но обмани меня. Отмени ты эта свои свидания с отцом по субботам. Сделай так, чтобы я не знала, когда ты бываешь там и бываешь ли вообще. Он — твой отец, и бросить его или забыть о нём ты не имеешь права, но сделай так, чтобы я не знала!

— Почему? — Лука сдвинул брови.

— Почему? Я сама спрашиваю себя об этом и не нахожу ответа. Постепенно ты для меня становишься частью того страшного мира. Он — война и страдание. Я знаю, что те люди — герои. Разумом я всё это понимаю и преклоняюсь перед ними… Но есть ещё какая-то сила, которую я не могу побороть. Я здоровая, молодая, и любое уродство мне противно… Я не знаю, откуда берётся это чувство, но оно, как ни странно, переносится на тебя, и мне очень тяжко… Одним словом, я прошу тебя, измени дни этих свиданий… Обмани меня…

— Это не вся правда, Оксана.

Оказывается, он знал о ней значительно больше, чем она представляла. Может, он и в мыслях её и в поведении, разобрался точнее, чем она сама? Может, чувствовал жажду безграничной власти, мысль о которой даже от себя самой прятала Оксана?

— Ты сделаешь так, как я прошу?

— Нет, — тихо ответил Лука. — Всё останется по-прежнему.

Оксана потянулась к своему лёгкому платьицу, не спеша, как бы подчёркивая каждое своё движение, взяла туфли.

— Мы не будем больше встречаться? — спросил Лука.

— Нет, будем. — Женщина вздохнула. — Это ты ничего не хочешь сделать для меня, А я для тебя готова на всё. Ничто не изменится.

А на самом деле изменилось всё. Они ещё встречались несколько раз, но в сердце Оксаны закипало недовольство.

И однажды, это было в начале июня, она не выдержала и сказала по телефону:

— В субботу в четыре я жду тебя в вестибюле метро Крещатик.

— Я не приду, Оксана.

— Как хочешь. Я буду ждать тебя, но недолго.

— Понимаю. Это конец?

— Не знаю. Всё будет зависеть от тебя.

И положила трубку.

Да. теперь всё зависело только от него. Что же он решит? Суббота послезавтра. Есть ещё время подумать. Две бессонные ночи и три длинных дня.

Будто на острую иглу натыкаешься на вопрос: куда ты пойдёшь в субботу, Лука Лихобор? Ты знаешь ответ, но от этого на сердце не становится легче. В субботу ты пойдёшь в госпиталь. Оксана подождёт тебя минут пять, не больше. В тёмных глазах на мгновение сверкнёт гнев, потом мелькнёт её яркая, лёгонькая юбочка, и навсегда уйдёт эта женщина из твоей жизни, Лука Лихобор.

Понять это больно, но изменить что-нибудь невозможно. Ты перестал бы уважать себя, плюнул бы себе в сердце, если бы у тебя не хватило силы воли пойти в назначенный час к отцу…

И что же, значит, всё?

Да, всё. Такой непокорности Оксана не простит. А ты иначе поступить не сможешь. Внешне ничего не изменилось бы, передвинь ты время свидания, но в действительности изменилось бы всё, пропало бы самое главное — уважение человека к самому себе, к своему решению, к своему слову. Оксане ты должен быть благодарен. Она сама приучила тебя к точности…

И Лука пошёл в госпиталь к отцу.

— Что с тобой? Беда какая-нибудь? — сразу заметил тот.

— Нет, откуда ты взял? — удивляясь, что говорит спокойно, ответил Лука.

— Что-нибудь с девушкой? Не горюй, пройдёт, — утешил его отец.

— Да, конечно, обойдётся. — Лука скользнул взглядом по часам. Четыре часа и пять минут. Оксана больше не ждёт. Всё.

— Не хочешь рассказывать?

— Нет, не хочется.

— Очень болит?

— Меньше, нежели думал.

— Ничего, пройдёт, — задумчиво проговорил отец.