Главное для издателя, художника, продавца – любовь к книге. Каждая книга должна быть индивидуальной, даже если она серийная. Сейчас совершенно спокойно проходят средние варианты, и ты все время стоишь на краю пропасти, чтобы не схалтурить. Я за свою жизнь сделал шесть-семь тысяч книг и очень стараюсь не упасть в эту пропасть, потому что легче всего сделать чуть-чуть хуже, чуть-чуть меньше времени потратить. Сейчас мы с Дмитрием Черногаевым, с которым много лет вместе работаем и которого я считаю лучшим книжным художником, делаем собрание сочинений Владимира Набокова, каждую песчинку и волосинку вырисовываем. Вчера, например, два часа я цветок рисовал. Я на себя епитимию накладываю, чтобы это было хорошо, потому что никто уже не контролирует, всем достаточно среднего. Пришло такое время – среднего. В издательстве Corpus у Вари Горностаевой или в совершенно замечательной «Редакции Елены Шубиной», у Аллы Штейнман в «Фантом-прессе» я стараюсь делать штучные книги. Знаю, что они всегда переживают за каждую книжку не меньше, чем Саша Иванов.
С.З.: Вы всегда читаете или перечитываете книгу, над которой работаете. А сейчас многие художники и не читают тексты…
А.Б.: Из четырех книг Набокова, которые сейчас делаю, две перечитал. А «Отчаяние» прочитал в первый раз.
С.З.: Как идет работа над книгой? «Из какого сора» рождаются идеи у художника? Вы делаете сразу несколько макетов, вариантов?
А.Б.: Вариантов и по десять, и по двадцать бывает. Когда попадаешь сразу в цель – один вариант, но это счастье, и такое совпадение редко. Сейчас стало сложнее работать: нужно доказывать соблюдение авторского права на каждое изображение, на фотографии…
Г. Г.: В России выходит около 100 000 наименований в год. Как ты оцениваешь современное состояние книжной графики и оформления?
А.Б.: Я считаю, что сейчас уровень художников очень высокий по сравнению с 90-ми годами. Но все диктуется технологиями, которые усреднились, и книготорговцами, которые перестали читать. Это все плоды монополизации книжного рынка. Выходят такие одинаковые «книжные пирожки», практически не отличающиеся друг от друга, но среднехорошего полиграфического исполнения. Есть какие-то для меня точки отдохновения, я делаю много для издательства «Книжники»: многопотоковые книги, двуязычные, с комментариями и с комментариями к комментариям: Талмуд, комментируемые издания Торы… Решаю сложные макетные задачи. Или, например, книга Ляли Костюкович «Еда – итальянское счастье», в ней два вида глав: одни страноведческие, другие – отступления, они по-разному сделаны, это очень сложный макет со всякими изысками. Мы делали ее опять же с Митей Черногаевым. Это смогло себе позволить издательство «ОГИ». Сейчас для тиражных книг это редкость.
С.З.: Насколько книжный художник сегодня свободен в своей работе?
А.Б.: Мы свободны настолько, насколько издатель это позволяет. Я вообще считаю, что главный человек в книгоиздании – это издатель, какой бы ни был автор. Говорят, что «автор пробьет себе дорогу» – без помощи редко пробьет. И художник без издателя никогда не сделает книгу. Главная интенция в создании книги исходит от издателя, а издателя можно либо стимулировать, либо, наоборот, задавливать, чем сейчас государство и занимается. Практически все монополизировано: крупные едят тех, кто меньше. Если раньше был прекрасный сад, то сейчас хорошие небольшие издательства для государства – сорняки, которые мешают большому дереву расти… Расти, чтобы упасть. Я долго работал с «ЭКСМО», лет пять, когда Надя Касьянова еще была жива. Сделал около тысячи книг для них. Я очень уважаю это издательство. Помню момент, когда его хотели купить, они отказались капитализироваться, сказали, что это плод их любви. Это люди, которые пришли в книгу с любовью. Как говорил один мой приятель: «Если бы я хотел в жизни иметь только деньги, я бы до сих пор торговал памперсами». А книжки – это такая вещь, которая только на любви и основывается. Правда, теперь «ЭКСМО» съело все, что смогло проглотить… И, видимо, любовь превратилась в секс.
Будущее книги
Г. Г.: Проблема в том, что люди вообще перестали интересоваться книгой как таковой. Очень небольшой процент может насладиться и оценить искусство книгоиздания.
А.Б.: В моем окружении таких людей не становится меньше, разве только окружение наше сокращается. Думаю, основная часть книг (80 %) должна уйти в Интернет, уже ушли в Интернет все словари и справочники. И часть художественных книг (даже альбомов) может уйти в Интернет – когда будут созданы нормальные электронные книги. К сожалению, электронные книги, сразу после появления, уже переживают стадию большого упадка, особенно у нас. Электронная книжка – для меня идеальная: вот у тебя экран, он является проекцией любого гаджета, ты нажимаешь на кнопку, и перед тобой тот же разворот книги. Или это может быть не разворот, а страница, она может быть любого размера, ты читаешь и переходишь дальше, на следующий уровень. Тору, например, ты можешь параллельно читать на иврите и на русском и получать комментарии к тексту, те же комментарии к комментариям. Собственно, так и зарождалась средневековая книга: это бесконечная книга, такая вот Книга Книг. Ты можешь жить в этом пространстве.
С электронными книгами, как с электромобилями – сначала нужно построить сеть электрозаправок. Сами технологии очень быстро движутся, но мы не успеваем за ними, люди еще не готовы. Я думаю, любовь из мира никуда не уходит, в том числе любовь к книге. Я очень люблю маленьких детей, все время за ними наблюдаю. Лет пять-шесть назад стали рождаться совершенно необыкновенные дети: первое слово, которое сказала моя внучка, – «гига». Она все время живет в этих «гигах», сидит и смотрит книги. Например, если есть суперобложка, она ее открывает, смотрит, что там под суперобложкой, закрывает, возвращается. Она воспринимает книгу с большой любовью. Совершенно другое поколение растет. Я помню, до этого рождались дети, у которых были только гаджеты на уме. Сейчас гаджеты стали восприниматься условно как руки-ноги, а вот книги – нечто иное, особенное, для любви.
Г. Г.: Мы, конечно, серьезно отстаем от Америки, в Америке гаджеты пошли на спад.
А.Б.: Гаджет должен стать одной из книг. Я вот, например, все время думаю: если умрешь и куда-то попадешь, что бы ты попросил? Я бы попросил с собой книгу, я даже знаю какую. Книга для меня близка к вечности. Слово, которое было в начале, было в конце и которое будет вечно. Слово прибывает везде. Книга в России остается книгой благодаря таким издателям, как Саша Иванов, Варя Горностаева, Сережа Кудрявцев, Жора Гупало. Всем этим подвижникам.
С.З.: Какой, по-вашему, будет бумажная книга? Как она будет меняться?
А.Б.: Я надеюсь, что исполнится мечта Саши Иванова (о ней Светлана упомянула в разговоре) о преодолении 7БЦ. Я до сих пор не понимаю, почему у нас не выходят книги в мягкой обложке. Мне кажется это абсурдным.
Г. Г.: Нет, это общая система. Можно сделать в мягком переплете, это очень красиво, но такую книжку ты продашь, допустим, за 1000 рублей. А если ты сделаешь ее в твердом переплете – продашь за 2000 рублей.
А.Б.: Ты совершенно не прав. Если мы говорим о книге как объекте дизайна, у нее есть несколько элементов. Дизайн – это не просто рисование или компоновка букв, это мышление в технологиях. Для чего, например, существуют разные форматы? Есть книжка, которую ты носишь в кармане, есть книжка, которую ты кладешь в сумку, которую читаешь в руках. Чуть больший формат ты уже не можешь читать, держа в руках, ты кладешь ее на стол; есть книги-альбомы, которые ты иначе как на столе читать не можешь. А тип обложки уже определяется тем же форматом. Чтобы читатели покупали книги, «сделанные со вкусом», книгоиздатели должны прививать этот вкус, выпускать разные книги, думая о читателе. Сегодня мы упомянули серию «Азбуку – Классику» – она выходила в мягкой обложке, потому что содержание соответствовало назначению, оформлению. Она была в формате.
