Собственно, поэтому выбор историко-филологического факультета РГГУ был абсолютно естественен?
Даже не было выбора как такового – было продолжение той же самой жизненной траектории.
Вы планировали защитить диссертацию, но не сложилось?
Целых две диссертации, если уж совсем начистоту. С первой у меня было какое-то внутреннее оправдание, что у меня нет на нее времени и ресурсов. Конец 90-х, мне нужно было зарабатывать деньги. Но сейчас, по прошествии большого количества лет, я понимаю, что у меня на самом деле не очень академический темперамент. Мне интересно что-либо раскопать, узнать, а потом с этими своими находками бегать и кричать: «Ой, посмотрите, как классно, как интересно!» Упаковать в серьезную академическую форму – это для меня большая и, как я теперь понимаю, не очень органическая нагрузка. Я как в известном анекдоте: не настоящий сварщик. Я не настоящий исследователь, конечно, а скорее исследователь для себя, а потом популяризатор и рассказчик историй.
Рыба-лоцман в поисках книжных жемчужин
Галина Юзефович – литературный критик, обозреватель, преподаватель, автор книг. А какая из этих ипостасей вам ближе, дороже?
Я бы не сказала, что это много разных ипостасей. На самом деле это все одно и то же. Есть некоторая сердцевина – я очень много читаю и мне интересно про это говорить и думать разными способами. Про это можно говорить в режиме относительно серьезной критики в «Медузе», где я пишу довольно объемные тексты, можно говорить с университетской кафедры в традиционном университете, а можно – совсем по-другому, как в бизнес-школе «Сколково». Нет, конечно, я ничего не понимаю про бизнес, я занимаюсь все тем же самым, но в данном случае оно называется модным словом soft skills – навыки не специальные, а в широком смысле гуманитарные. В «Вечернем Урганте» я делаю все то же самое, те же самые книжки, только это чуть-чуть другая манера, формат подачи. Одно дело, когда у тебя есть 6000 знаков, чтобы сказать то, что ты хочешь, и совсем другое – когда у тебя только семь минут эфира. Все это, по сути, одно и то же, и нельзя сказать, что из этого я люблю больше. В силу каких-то персональных особенностей я в наибольшей степени дорожу своими преподавательскими занятиями. Мне кажется, что это самая полезная, богоугодная, обогащающая душу деятельность. Когда я предстану перед апостолом Петром или любым другим, заведующим допуском в загробную жизнь, и меня спросят, что хорошего ты сделала, я, конечно, назову прочитанные лекции, выпущенных студентов и любимых дипломников. Это наиболее эмоционально значимая часть моей личности. Но источники всего, что я делаю, в моем чтении, в размышлениях о чтении, в наблюдении за чтением как социальным процессом и так далее.
Галина, как меняется литературная критика сегодня? Как вы выбираете книги для своего чтения и рекомендаций?
Сегодня в значительной степени любая критика – рекомендательная. Это то, с чем нужно смириться: все люди, читающие литературно-критические заметки, хотят узнать новые названия и имена. В большинстве случаев они не читали того, о чем я рассказываю. Можно занять высокомерную позицию и сказать: «Я разговариваю только с просвещенными, с теми, кто все прочитал и кому интересны мои мысли, наложенные, так сказать, поверх прочитанного». Но это будет избыточно аристократическая, на мой вкус, позиция. И тем не менее рекомендация не является моей главной внутренней задачей. Мне интересно подумать про книгу: как и почему она устроена, почему она такая, грубо говоря, «что хотел сказать автор»? Понятно, что автор умер и что он хотел сказать нам, уже совершенно не важно, даже если автор жив-живехонек. Я скорее думаю про книгу как про элемент широкого социокультурного контекста, мне интересно понять, почему книга возникает, почему она оказывается важна и заметна, как она в свою очередь влияет на жизнь вокруг, какие люди ее читают.
Что касается отбора книг – это невидимая половина работы критика. Конечно, я читаю гораздо бо́льшее количество книг, чем говорю публично. Читаю книги на разную глубину, какие-то могу начать и бросить, какие-то дочитываю до конца и понимаю, что сказать мне по их поводу нечего. Выбор – это половина работы, которая находится ниже ватерлинии, ее никто не видит. Техника же этого выбора, думаю, довольно очевидная: я подписана на все издательские рассылки, издатели присылают мне информацию о тех книгах, которые у них готовятся. Поскольку крупные издательства не могут оповещать обо всех выходящих книгах, я также пользуюсь сайтом LiveLib, где собираются анонсы – в том числе тех книг, которые издательства не собираются продвигать широко. Читаю зарубежную критику, чтобы быть в курсе того, что вообще нас ожидает. Российских коллег, разумеется, тоже читаю постоянно – и с неизменной благодарностью. Из всего этого выбираю то, что мне кажется интересным посмотреть, пишу издателю: «Дорогой издатель, пришли, пожалуйста, мне PDF своей книжки». (Я читаю только в электронном виде.) После этого произвожу свой отбор.
У меня есть две внутренние установки: я хочу находить и приносить своим читателям новое, такое, что они без меня не найдут или проглядят; и я хочу рефлексировать, осмысливать важное, громкое, заметное всем. Понятно, что новый роман Виктора Олеговича Пелевина – это всегда событие в рамках русской литературы. Он может быть ужасно неудачным, это может быть не роман, а сборник, он может быть каким-то странным и непонятным, но это некий феномен – даже не строго литературный, а социально-культурный. Конечно, трудно найти добрые слова для каких-нибудь «Пятидесяти оттенков серого», но это роман, который на два года становится невероятно популярен и обсуждаем. Соответственно, если мне интересно бытование книги в социуме, то я не могу мимо него пройти. Выбирая книги, я держу в голове эти две задачи: найти что-то нетривиальное и не пропустить важное, ожидаемое, громкое, то, что будет у всех на слуху и все прочтут без меня. Понятно, что в этом месте рекомендательная функция минимальна: ну что я буду рекомендовать, например, новую книгу Исигуро, писателя с мировым именем, нобелевского лауреата?.. Но подумать про него, поговорить про него мне важно. Но не менее важно нырнуть в непроницаемые обычным читательским взглядом глубины, вынырнуть с жемчужиной во рту и сложить ее в горку жемчужин.
Как раз мой следующий вопрос – про эти жемчужины. Какие российские книги первых двадцати лет нового тысячелетия стали самыми важными для вас?
Ну вы и спросили! Очень сложно ответить на этот вопрос, потому что одна из главных профессиональных особенностей литературного критика и вообще любого человека – некоторая впечатлительность и способность очаровываться, влюбляться, видеть что-то удивительное в новых объектах – это важнейшая профессиональная характеристика. В тот момент, когда ты ее теряешь, ты дисквалифицирован. Если тебе все не нравится, если ты не способен загореться – значит ты выгорел, пойди и займись чем-нибудь другим.
Ну, по-моему, это не про вас…
Это не про меня сейчас, но я могу представить, что такой момент наступит, и тогда пойду читать лекции в университет уже full-time, меня там такая позиция ждет. Брошу все остальное, буду только детей учить. Мне очень сложно выбирать, потому что в каждый новый год у меня свои любимые вещи, какие-то очень для меня дорогие. Я бесконечно восхищаюсь романом Владимира Медведева «Заххок» – это один из важнейших русских романов даже не двадцати, а последних пятидесяти лет. Очень люблю «Хоровод воды» и «Калейдоскоп» Сергея Кузнецова – тоже, на мой взгляд, очень недооцененный прозаик. Это, конечно, «Петровы в гриппе и вокруг него» Алексея Сальникова – он появился очень вовремя для меня лично, в тот момент, когда у меня проявились первые признаки профессионального выгорания; этот роман как-то на меня очень оздоравливающе подействовал.
