Лицо Ольги просветлело, и это ободрило Камова.

— Хотите, расскажу кое-что из необычного, встреченного за эти недели? Хотите?

— Расскажите! — Ольга, подобрав под себя ноги, поуютнее устроилась в кресле.

— Полтора месяца назад, как вы помните, я выехал из Дагосы на север. И знаете, что меня, тертого, видавшего виды человека, потрясло — именно потрясло — уже на третий день нашего пути? В одной деревушке асибийцы обратились ко мне как к специалисту-геологу за консультацией. Произошла у них странная история. Через эту деревушку прокладывали шоссейную дорогу. Линия дороги, прочерченная на карте, уперлась на окраине деревушки в большущий, по грудь человеку, камень-валун. Обыкновенный валун, продолговатый, похожий на картофелину-великаншу. Дорожники решили его убрать, но старики деревни запротестовали: не делайте этого, камень заколдованный, накажет каждого, кто потревожит его покой, с дедовских времен известно, что на счету этого камня не одна человеческая жизнь. Дорожники посмеялись: стариковская болтовня! Подошел трактор, набросили на валун стальную петлю. Трактор тянул-тянул — камень ни с места. И тут не выдержал трос, лопнул и своим концом саданул по спине тракториста, тот свалился замертво. На другой день за рычаги машины сел мулат-прораб, который не верил в волшебство. Трос не оборвался, но камень не сдвинулся с места, устоял даже тогда, когда на помощь первому пригнали второй трактор. А ночью прораб умер в конвульсиях от какой-то странной скоротечной болезни. Тогда решили камень взорвать. Прислали солдат — саперов, те заложили довольно мощный заряд, рванули, но валун устоял, только чуть покрошился по краям и дал трещины. А на другой день после взрыва сержант-сапер и солдат-взрывник, купаясь в неглубокой тамошней реке, почти одновременно утонули. И тогда дорожники сдались. Камень оставили в покое, и теперь шоссейная дорога делает перед деревней странный бросок в сторону, огибая зловещий валун.

Камов сунул пальцы в нагрудный кармашек своей рубашки, извлек спичечный коробок, открыл его и выложил на ладонь кусочек зеленоватого камня.

— Я отковырял от валуна вот это — для пробы. Специально захватил, чтобы вам показать. — Он протянул камушек Ольге. — Взгляните!

Ольга вдруг отпрянула, словно ей протягивали змею, нервно засмеялась:

— Нет, нет! Не надо! Я не хочу его трогать!

Камов расхохотался:

— Ага! Вот вам и Африка! Проняла все-таки!

Он дал посмотреть камушек Антонову, потом, аккуратно завернув в бумажку, положил его в коробок и спрятал на груди.

— В Москве подвергнем анализу. Вроде бы нефрит, но как он в этой зоне очутился? Ледник принести не мог, не было там ледников. И на метеорит непохож. Такое впечатление, что камушек этот заброшен в саванну из других, далеких-далеких краев.

— А все эти ужасные смерти не фантазия? — спросил Антонов.

— Вовсе нет. Я намеренно задержался в деревне, расспрашивал местных жителей. Меня водили на кладбище и показали четыре свежие могилы — дорожников и солдат. Вся деревня дрожит от страха. А после того, как я отбил от валуна кусочек, от меня стали шарахаться, как от прокаженного.

— Станешь шарахаться, если такое… — ужаснулась Ольга. Она смотрела на Камова с затаенной опаской. — И вы не боитесь?

— Чего?

— Что этот валун вас… покарает?

Камов улыбнулся:

— Знаете, сколько легенд связано с камнями! Если в них верить, то надо сидеть дома, а не заниматься геологией. — Он похлопал пальцами по нагрудному кармашку, в котором лежал коробок. — Кроме того, как мне там сообщили, камень наказывает своих обидчиков сразу, а не откладывает месть на будущее.

— Ну хорошо, а чем ты все это можешь объяснить? — спросил Антонов.

Камов пожал плечами:

— Не знаю. Конечно, здесь нет ничего сверхъестественного. И думаю — хотя это еще надо проверить — сам камень ни при чем. Скорее феномен необыкновенного психологического давления на людей, которое приводит к роковым последствиям, а может быть, и роковое стечение обстоятельств, И все же в этом есть нечто необычное и даже загадочное. Я как-то прочитал у Честертона: «Самое странное в чудесах то, что они случаются».

— И они случились! — заметила Ольга. — Люди погибли.

— Что касается людей, Ольга Андреевна, это уже по вашей части. Вы биолог…

Разговор всех увлек. Ольга оживилась, в глазах вспыхнули искорки любопытства. Она задавала Камову все новые и новые вопросы, азартно спорила. Наблюдая за Ольгой, Антонов радовался и в то же время испытывал чувство обиды. Оказывается, и для нее в Африке есть что-то интересное. Камов уже не в первый раз увлекает ее своими рассказами. А он, Антонов, не увлек. Ни разу не попытался этого сделать, смирившись с тем, что Ольге приходилось с утра до вечера сидеть одной в пустом, раскаленном под солнцем доме. Другие жены терпят, свыкаются. Среди жен посольских сотрудников самые неожиданные профессии — юрист, театральный гример, линотипистка, диктор радио… Всем им пришлось свою профессию, может быть, любимую, принести в жертву обстоятельствам — раз уж вышла замуж за дипломата, приходится забыть о ней на годы, а вполне возможно, что и навсегда. Где в Дагосе приложить свой опыт, к примеру, диспетчеру железнодорожной сортировочной станции? Или биологу, который занимается фундаментальными исследованиями проблемы борьбы с раком? Диспетчер смирился — с утра садится в саду посольства в беседку и с бывшим театральным гримером или юристом обсуждает маленькие новости маленькой советской колонии. Биолог смириться не хочет. Биолог уезжает домой. Двадцать седьмого декабря…

— Значит, вы определенно взяли курс на двадцать седьмое? — спросил Камов перед тем, как проститься.

— Определенно!

Он склонил голову набок, шутливо протянул:

— Может, все-таки раздумаете? Видите, сколько еще в Африке для вас тайн!

— Нет! Не раздумаю! — Ольга сдержала улыбку, не принимая шутку.

— Ну что же… — Камов наморщил лоб, соображая. — Вполне возможно, что этим рейсом полечу и я.

Лицо Ольги вспыхнуло мгновенной радостью:

— Да ну? Вот здорово!

Камов задумчиво гладил подбородок:

— Отчет у меня готов, в Ратауле мне и четырех дней хватит. Только взгляд бросить на одну бумажку. Так что… Я, пожалуй, завтра закажу место в самолете на Москву, на двадцать седьмое.

Ольга даже захлопала в ладоши:

— Ура! Я так рада! Полетим вместе! И прощай, Африка!

— Почему прощай? — Камов покачал головой. — Нам с вами с ней прощаться не нужно. Я, например, вернусь сюда в феврале.

— Так быстро? — удивилась Ольга. — Уже в феврале?

Он взглянул на нее с недоумением:

— Но я ведь здесь только начал работу!

Пожимая на прощание ей руку, добавил:

— Мы, Ольга Андреевна, и обратно полетим с вами вместе. Беру на себя в Москве обеспечение билетов. Идет? — И бросил быстрый взгляд на Антонова.

Ольга молчала.

Самолет Камова улетал утром. Пользуясь дипломатической карточкой и тем, что его хорошо знали на аэродроме, Антонов проводил приятеля до самого трапа. Двухтурбинная «каравелла» издали выглядела совсем небольшой, и странной показалась длинная очередь желающих улететь, выстроившаяся перед трапом, — где же они поместятся? Самолет принимал пассажиров через хвост — конусное окончание фюзеляжа было поднято вверх, образовав вход в салон, из которого язычком высовывался короткий трап. Среди отлетавших в большинстве были африканцы и всего несколько белых.

— Первый класс вне очереди! — кричала стюардесса, стоящая у трапа. — Господа, первый класс вне очереди!

Трое белых и один африканец, сжимая в руках желтые посадочные талоны первого класса, направились к трапу. У Камова тоже был билет первого класса, но без очереди идти он не захотел.

Разговаривать было трудно. Не заглохшие до конца турбины другого, только что приземлившегося лайнера сочились утробным, изнуряющим слух воем.

— Жаль, что московский самолет вчера так и не прилетел, — сказал Камов.

Он уже второй раз сегодня заговаривал об этом. Ждал письма из Москвы.