— Почту привезли?

Ермек хлопнул себя по лбу:

— Вот дурень! Вам, Андрей Владимирович, два письма, сам видел. Два, а может, и больше. Правда, одно на фамилию Ольги Андреевны…

Антонов непроизвольно дернулся, готовый вскочить и немедленно идти в канцелярию за письмами, но Ермек, удобно устроившись в кресле, настроился на долгий разговор о сегодняшних событиях.

— А знаете, Андрей Владимирович, разговор у меня случился прелюбопытный в аэропорту. Подходит ко мне парень из диспетчерской службы. Такой худой, в очках, руку на плечо кладет, растягивает в улыбке свои губищи: друг, да и только! И знаете, что говорит? Ты, Ермек, хотя и из России, а азиат. Значит, пребываешь под гнетом русских. Мы здесь тоже под гнетом русских ставленников. Стало быть, надобно нам объединяться против общего противника. Представляете?

— Ну а ты что?

— Не успел и рта раскрыть, как тот был таков. Только издали ручкой помахал.

— Искушают! — весело прокомментировал Антонов.

— Искушают… — улыбнулся Ермек, и в улыбке сквозила все та же самоуверенность: стало быть, я что-то значу, если даже враги…

Наконец, исчерпав все темы для разговора, Ермек величественно удалился, переваливаясь на своих длинных, кривоватых, как у конника, обтянутых джинсами ногах.

«Черт возьми! — с внезапным раздражением подумал Антонов. — Сколько раз ему вдалбливали, чтобы в джинсах не ходил! И ухом не ведет. Зазнался парень. На позапрошлом совещании в кабинете посла уселся за главный стол, за которым восседает посольское начальство, уселся рядышком с торгпредом. Вчера как ни в чем не бывало снова завладел тем же стулом, отлично понимая, что находится под пристальным вниманием всех собравшихся. Демушкин от возмущения глаза выкатил, а посол чуть иронически улыбнулся, но ни слова не сказал. Теперь Ермек решит, что ему все дозволено. Надо его приструнить, ведет себя как вздумается, ходит как стиляга. Недаром на аэродроме бузотеры, которые чуть не погубили наш самолет, увидели в нем союзника…»

Антонов уже направлялся к двери, когда на письменном столе зазвенел телефон внутрипосольской связи. «А ну его!» — махнул рукой и вышел из кабинета.

Здание посольства когда-то принадлежало крупному французскому плантатору и построено было в начале века в викторианском стиле, с лепными потолками и мраморным полом. Кирпичные оштукатуренные стены хорошо сохраняли прохладу в жаркий период, через узкие, как щели, окна с трудом проникали внутрь испепеляющие лучи солнца.

Вокруг этого архитектурного ансамбля раскинулся старинный тропический парк. Говорили, что коллекция растений, представленная в нем, одна из лучших на всем побережье. Здесь были не только типичные африканские деревья и кустарники, собранные со всего континента, но и уникальные образцы флоры из Латинской Америки, Австралии, Океании, даже Европы. Многие экземпляры этой коллекции были в свое время завезены еще португальцами из своих заморских колоний.

Даже в самую сильную жару в посольском парке постоянно слонялись почитатели зеленой природы. Порой приходили сюда ребячьи экскурсии из дагосских школ во главе с учителями. Посол распорядился пускать их беспрекословно: «Парк принадлежит не нам, а Асибии. Мы его только арендуем». Хождение чужих по территории посольства нарушало нормы режима безопасности и создавало трудности тем, кто следил за охраной здания, но посол был непреклонен: пускать всех!

В пышном многоцветье парка глаз Антонова выделил пять казенно-синих пятен. Аэрофлотчики! Двое мужчин и три женщины, часть экипажа сегодняшнего самолета. Каждый раз, прилетая в Дагосу, летчики заглядывают в маленькую посольскую лавку, где можно купить американские сигареты, индийский чай английской упаковки или французскую косметику.

— Здравствуйте, товарищ консул! — крикнула издали одна из стюардесс и приветливо помахала рукой.

Антонов узнал девушку — ее и двух летчиков как-то случилось подвезти с аэродрома на пляж. Звали ее, кажется, Наташей. Он на минуту задержал шаг:

— Здравствуйте! Как леталось?

— Вы же знаете…

— Знаю! — Антонов бросил взгляд на стоящих поодаль летчиков. — Вы сегодня молодчаги! Сели, оказывается, без обеспечения.

— А что было делать? — усмехнулась Наташа. — Очень уж хотелось с вами встретиться.

В другое время Антонов с удовольствием поболтал бы с аэрофлотчиками о московских новостях, но сейчас все его мысли были заняты письмами, которые ждали в посольстве.

В стеллаже на полке, отведенной для консульства, Антонова ждал свежий номер «Ньюсуик», на его яркой цветной обложке выделялись два конверта. Одно письмо было от матери из Костромской области, другое из Ленинграда. На втором адрес был на этот раз не машинописный, а выведен чернилами аккуратным, претендующим на каллиграфический почерком: Ольге Андреевне Веснянской. Л и ч н о!!! Последнее слово было жирно подчеркнуто красным фломастером, в конце его грозным предупреждением стояли три восклицательных знака, а швы конверта были дополнительно укреплены полосками клейкой ленты.

— Ишь ты! — зло усмехнулся Антонов. — Опасается, как бы муж не залез в их тайны. Ему и в голову не пришло, что неприлично посылать письмо замужней женщине в посольство, где все друг друга знают, с пометкой «лично».

Повертел конверт в руках. А почерк-то, почерк! Педант. Какие завитушечки!

Антонов даже скрипнул зубами от отчаянья. Еще никогда он не испытывал так остро чувство ревности, как в эту минуту. Впервые болезненно почувствовал, как его сбрасывают с пьедестала собственного самолюбия, на котором, как ему казалось, он всегда стоял прочно. Вскрыть бы этот конверт да посмотреть, что этот тип нашептывает его жене. А может быть, действительно вскрыть? Почитать, потом уничтожить письмо и не говорить Ольге, что оно было. Долг платежом красен. Раз они так с ним…

Но конверт он не вскрыл, а с досадой засунул в задний карман брюк. Распечатал другой конверт. Письмо от матери было тревожным. Она писала, что в последнее время хворает, одолевает слабость — еле доводит до конца урок в школе. Как и все в ее возрасте, мать временами недомогала, но никогда не жаловалась в письмах, чтобы не волновать сына «по пустякам». А в этом звучат обреченные нотки.

Невеселая для него сегодняшняя почта!

Антонов зашел в канцелярию, где за пишущей машинкой сидела Клава.

Она бросила на него внимательный взгляд.

— Что-то вы, Андрей Владимирович, уж больно хмурый. Придется вас развеселить.

Подошла к стоящему в канцелярии большому холодильнику и извлекла из него картонную коробку размером с обувную.

— Вам подарочек.

— Откуда? — удивился Антонов. — Из Москвы?

— Нет! Ближе! — Клава хитро наморщила нос.

И он тут же догадался от кого.

В коробке, завернутые в целлофан, лежали два роскошных лангуста — глянцево поблескивающие, похожие на гигантских чудищ-насекомых.

— Один дядечка сегодня из Монго приехал, — объяснила Клава. — Жену провожает московским самолетом. Вот и доставил попутно вам эту коробочку. И еще конверт.

В незапечатанном конверте он обнаружил два письма и записку. Письма были адресованы Камову, записка предназначалась ему, Антонову. В ней было всего несколько строк:

Дары залива! Должно быть, специально ездила на рынок, даже на морском рынке лангусты — товар редкий.

— Когда этот человек уезжает обратно в Монго? — спросил Антонов.

— Сразу после отлета московского. А вы хотите что-нибудь ответно?

— Пожалуйста, Клавочка, скажите этому дядечке из Монго, что я с ним тоже кое-что пошлю. Только сперва домой заеду.

Уже от дверей обернулся и повторил:

— Непременно скажите!