И вдруг обозлился на себя. Какой-то христосик, всех жалко, всем хочет угодить. Почему нужно брать его в компанию к женщине, с которой Антонову хотелось бы побыть вдвоем? И пусть этот Сережа катится ко всем чертям!

Через час Сережа проснулся и, отдохнувший, посвежевший, спустился из спальни в холл.

Есть Антонову не хотелось, для Сережи открыл банку сосисок и всю дюжину высыпал в кастрюлю. Извлек из холодильника несколько банок датского пива, поставил на стол:

— Ешьте сосиски, пейте пиво сколько вздумается!

Сережа с интересом повертел яркую банку в руках.

— Даже не знал, что пиво бывает в банках, как консервы. А как же она открывается?

За час до захода солнца Антонов собрался ехать за Эси.

— Мне нужно по делам, — сказал он Сереже. — И я боюсь, что вернусь поздно. К сожалению, не смогу вас взять с собой.

— Да что вы! — замахал руками Сережа. — Я здесь с удовольствием побуду, если позволите. Я люблю быть один. У вас такой красивый сад, просто чудо какое-то! Я ведь первый раз в тропиках. Можно, погуляю по саду?

— Пожалуйста! Только будьте осторожны, недолго встретиться и со змеей.

— Со змеей?! — Глаза Сережи округлились, ресницы затрепетали, как бабочки.

Садясь в машину, Антонов подумал: робкий парень, трудно ему придется в Африке.

Ресторанов в Дагосе немного, а приличных — единицы. И разве попадешь в приличный в первый день нового года? Куда бы они ни приезжали, всюду переполнено, столики заказаны заранее. Пришлось отправиться на окраину Дагосы, где на плоской верхушке небольшого холма, у самого берега океана, располагалось здание, претендующее называться рестораном «Сивью клаб» — «Клуб с видом на море». Клуб этот считался молодежным, сыновья лавочников и чиновников привозили сюда своих девиц поразвлечься. На площадке с вытоптанной, хилой травой располагалось с полсотни деревянных, больнично белых столов и стульев, над ними торчали столбы с рупорами громкоговорителей, а между столбами висели гирлянды разноцветных лампочек. На самой верхушке холма среди банановых зарослей стоял деревянный павильон, где располагались кухня, бар и танцевальный зал.

Почти все столики были заняты, но гарсон, увидев представительную фигуру Антонова, тут же проводил их к резервному столику, который стоял в стороне, у самого обрыва над океаном. И это было очень кстати, потому что убийственный однотонный грохот африканской музыки, исторгаемой громкоговорителями, доносился сюда ослабленным, и у них оказалась возможность поговорить. В этот молодежный ресторан приходили не наедаться, поэтому меню предлагалось простейшее; подавали дешевый джин, а на закуску столь же трудно переносимые для иностранца, как и музыка, наперченные, огнем обжигающие рот африканские колбаски.

Антонов заказал джин и тоник — по желанию Эси, разлил по стаканам, но себе налил только тоник, полагая, что в полумраке Эси не заметит его хитрости. Пить ему не хотелось. В последнее время он все чаще внутренне сопротивлялся необходимости повсюду глотать спиртное на приемах, при визитах к официальным лицам, в другие посольства, в дома к знакомым: «Что предпочитаете: виски? джин?» А он обычно ничего не предпочитает, потому что от спиртного у него неизменно болит голова. Как-то на собрании посол сказал: «Профессия дипломата вредная для здоровья профессия — как шахтерская или сталеварская. Дипломату то и дело приходится чокаться, такая уж особенность работы. Слабому человеку недолго и алкашом стать. Наготове всегда оправдание: пью, мол, по служебной необходимости, жене доказывает, что рад бы не принимать, но надо, по работе надо! А все искусство именно в том, чтобы чокаться, делать вид, что пьешь, но не пить. Это такая же самозащита, как у шахтера каска, а у сталевара темные очки».

Эси понемногу потягивала джин с тоником и посмеивалась, наблюдая, как Антонов морщится, откусывая от колбаски, — перец он не терпел.

Она подозвала гарсона:

— Нет ли у вас чего-нибудь более подходящего для мосье?

— Сейчас узнаю, мадам!

Через минуту вернулся и сообщил:

— Есть морская рыба под майонезом, мадам. Отличная, нежная рыба. И свежайшая. Только что доставлена с советского траулера «Арктика». Но это стоит дорого, мадам!

Антонов насторожился. Как могла рыба с «Арктики» попасть в этот частный ресторан? «Арктика» весь свой улов отдала в дар Дагосе — работягам этого города, рыбу должны были распределить в первую очередь в беднейших кварталах, на предприятиях. А здесь по дорогой цене подают к столу молодым бездельникам. Наверняка часть рыбы цапнули дельцы, с которыми не так-то просто справиться режиму Абеоти.

— Как? Заказывать? — Эси выжидательно взглянула на поскучневшее лицо Антонова. — Я бы с удовольствием отведала «советскую» рыбу.

— Две порции! — распорядился Антонов.

Кто бы мог подумать, что этот праздничный день, который с утра обещал быть самым заурядным, закончится столь необычно, в обществе красивой африканки с американским паспортом, с которой по-русски можно говорить о московских новостях и даже об общих знакомых в Москве — таковые вдруг обнаружились. Сидящие за соседними столиками поглядывали на них, пытаясь прислушаться к разговору. Непонятный язык, на котором так бойко тараторила африканка, вызывал любопытство.

— К этому я привыкла! — прокомментировала Эси. — Моему русскому удивляются повсюду. А однажды произошел забавный случай. Хотите, расскажу?

— Конечно! — Он любовался ее оживленным лицом, нежными смешливыми губами.

— В Нью-Йорке есть улица, которую ваши прозвали «Яшкин-стрит». Там мелкие магазинчики ширпотреба. Торгуют в основном евреи, некоторые из них выходцы или потомки выходцев из России. Много одесситов. Русский язык на этой улице — как здесь французский. Поэтому на «Яшкин-стрит» любят заглядывать моряки с ваших торговых судов — и по-русски легко объяснишься, и торговцы, знающие вкусы и возможности русских, предложат именно то, что ищешь. К тому же, в воскресенье все магазины в городе закрыты, а «Яшкин-стрит», пожалуйста, торгует.

Однажды понадобилось мне в воскресенье купить кусок ткани, и я оказалась на этой улице. Зашла в маленькую лавчонку. Никого в ней не было, кроме хозяина, толстенького, плешивого и носатого. Он приставил к полкам с товаром лесенку-стремянку, залез на нее и шурует под потолком, вроде бы пыль вытирает. И одновременно разговаривает с кем-то невидимым. Разговор идет на русском языке в одесском варианте. Слышали бы вы этот разговор! Через каждое слово — мат! «Сёма! — даже не так, а Щёма, — так-растак, почему ты не вернул кусок этого репса Райнеру?» А этот Щёма в ответ: «Да пошел ты со своим лежалым репсом туда-то и туда!» И все в подобном стиле. Я терпеливо жду. Когда входила, пузатый бросил со стремянки на меня равнодушный взгляд, но никак не среагировал: черная! Не велика персона, подождет!

Эси отхлебнула глоток джина, усмехнулась своим воспоминаниям, показав красивые крупные зубы.

— Ну так вот. Я ждала, ждала, а потом и говорю: «Как же вам не стыдно при женщине употреблять такую площадную брань, такие грязные выражения!» Пузатенький охнул и как подстреленный свалился со стремянки на пол, лежит на спине, вроде опрокинутого жучка, дрыгает ногами и руками и стонет: «Щёма! Щёма! Караул! Мне плохо! Кажется, я сошел с ума. Наши черные заговорили по-русски. Щёма! Теперь нам хана!»

И вы представляете, — сквозь смех продолжала Эси, — этот пузатенький, очухавшись, заявил, что отныне будет отпускать мне товар с двадцатипятипроцентной скидкой. За мой русский…

Рыба, которую принес гарсон, тоже оказалась густо сдобренной перцем, и Антонов едва одолел половину порции.

— А вы пейте джин, и будет аппетит. — Эси хитро прищурилась. — Я же вижу, что пьете только воду. Нехорошо! Молодую женщину спаивает, а сам как стеклышко.

И крикнула гарсону:

— Еще две порции джина.

Эси была уже чуть хмельной, ее глаза весело поблескивали.

— А вы знаете, уважаемый мосье, должна вам признаться, что очень рада провести этот вечер именно с вами. Вы мне нравитесь. — Она указала рукой в сторону ресторана. — Если бы не этот дикий грохот и не в таком обилии черные, я подумала бы, что снова нахожусь в Москве и сейчас пройдемся мы с вами по Охотному ряду… Она на минутку задумалась: