Питался он в полку Есаи, спал где попало, завернувшись в бурку. Запретил разбивать свой шатер. Мысль о том, что он порвал с Давид-Беком, не давала ему покоя. Но в то же время Мхитар не мог и мириться с действиями Бека. Пойти на уступки персидскому шаху, стать его союзником! Опасный и позорный поступок. Приобретшую наконец независимость страну снова бросить под ноги старого врага? Нет, пойти на это он не может. Всячески старался забыть случившееся, но совесть мучила его, — казалось, своей рукой зарезал родного сына или брата. И все же Мхитар был уверен в своей правоте и в большом заблуждении Бека.

В первых числах июня армия Сари Мустафы вошла в ущелье Каркара. Она медленно и грозно двигалась вверх по реке. В сердца армян, наблюдавших с горы ползущее к ним чудовище, вкрался страх. Многие до этого надеявшиеся, что враг все же не явится в Варанду, теперь с ужасом смотрели на огромную армию османцев. Выдержат ли они — пять тысяч человек — напор двадцатитысячной армии, заполнившей от края до края огромное ущелье?

Стемнело. Синий туман, казалось, поглотил армию османцев. На небе весело замигали первые звезды…

— Запретите зажигать огни, — приказал спарапет своим военачальникам. — Скрывайтесь в лесах. Уведите подальше коней. Даже звери не должны пронюхать, что здесь есть живые существа.

Он отправил в глубь ущелья ночные дозорные отряды, чтобы они следили за движением войск неприятеля и сообщали ему об этом.

Вскоре мрак покрыл скалы и ущелья. Отчетливо слышался шум реки. Из-за расщелин зубчатых скал показался край пугливой луны. На позициях армянских войск воцарилась могильная тишина.

Около полуночи Мхитар велел позвать сотника Товму. Горги Младший, разбудив, повел его в дубовый лес, где под дикой мушмулой в бурке стоял Мхитар. Товма впервые видел спарапета курящим и очень удивился.

— Явился по твоему приказу, тэр спарапет, — вытянувшись перед Мхитаром, доложил Товма.

— Ладно, — сказал мягко Мхитар и спросил: — Сколько у тебя удальцов?

— Пятьсот пятьдесят конных, — не без гордости ответил Товма, — ждут твоего приказа.

Мхитар внимательно посмотрел на него. При лунном свете Товма казался особенно красивым и мужественным.

Юноша безмятежно-спокойным взглядом смотрел на полководца, готовый по первому его знаку броситься в огонь и воду.

«Горд он, еще бы, имеет такую жену, как Гоар», — не без зависти подумал Мхитар, и первый раз его любимый сотник вызвал в нем ненависть. Он закрыл глаза. На миг представил Гоар в своих объятиях, затем целующей полные уста молодого мужа. Сердце щемило. Невольно вздохнув, он открыл глаза. Товма удивленно смотрел на него.

— Как поживают отец, Гоар? — спросил Мхитар. — Есть вести?

— Есть, тэр спарапет. Живут, молят всевышнего, чтобы даровал нам победу. Кланяются тебе.

— Добро, — сказал Мхитар, еле скрывая боль в душе. — Иди подыми свою конницу, поезжай в сторону села Кагарцы, затем сверни влево и по лесным тропам, тайно спустись к селу Нахичеваник. Следи за движением османской армии, догони ее арьергард и неожиданными налетами помешай ее беспрепятственному продвижению, а в случае отступления перерезай ей путь. Понял?

— Вполне, — вытянулся Товма.

— С тобой пойдет отряд из полка мелика Багра, храбрые и хорошо знающие эти места люди.

Мхитар еще долго и обстоятельно разъяснял Товме, что от него требовалось, все время избегая смотреть ему в лицо.

— Иди, господь с тобой, — наконец произнес он взволнованно, — будь осторожен, жалей людей и себя, тебя ждет…

Товма резко повернулся и твердыми, уверенными шагами удалился.

Мхитар закрыл глаза. Он тщетно пытался вспомнить все черты лица Гоар. Перед ним вставали только тоскующие и укоризненные глаза, те глаза, которые он с таким волнением и жаждой целовал когда-то. Как хотел бы он сейчас, перед тяжелым сражением, хоть издали еще раз увидеть их.

Близился рассвет. Войско Мхитара, укрывшееся в засаде, ни единым звуком не нарушало тишину.

Армия Сари Мустафа паши медленно ползла к синеющим впереди возвышенностям Варанды. Густая пыль, поднимающаяся из-под ног конницы, пеших полков янычаров, обозного транспорта и вереницы верблюдов, на которых везли орудия, мешки с порохом, продовольствие и добычу, пеленой ложилась на них же. Весна щедро нарядила долину Каркара в зелень. Невинно улыбались астры, полынь рассеивала опьяняющую пыль, уныло качались тополя. Кругом было безмолвно. Передовые отряды турецкой армии по пути, ведущему в ущелье, входили в опустошенные и безлюдные села. Следующая за ними армия нещадно топтала виноградные плантации, всходы озимых посевов, срубала деревца черешни, чтобы пожрать незрелые плоды. Там, где проходила армия, цветущая земля превращалась в черную пустыню, загаженную обгрызенными костями, внутренностями забитых животных и трупами умерших пленников. Прозрачные воды горных родников и речушек становились мутными.

Добравшись до края ущелья селения Шош, турецкая армия остановилась. Сари Мустафа паша придержал коня. Он поднес подзорную трубу к воспаленным от пыли глазам и стал рассматривать возвышающиеся перед ним горы. Голландский бинокль приблизил снежные вершины, леса и водопады. Однако паша не разглядел никаких признаков жизни в горах. Дорога, извиваясь, терялась в безднах ущелья, затем снова выходила на седловину горы, где еще не растаял снег. Паша долго смотрел на эти огромные нагромождения скал, через которые по единственной узкой дороге он должен провести свое многотысячное войско.

Мурад-Аслан, покорно стоящий возле него, также со страхом взирал на арцахские горы. После взятия Еревана сераскяр Абдулла паша отправил его к Сари Мустафа паше в качестве советника и заодно, что было более важной его обязанностью, своего тайного доносчика. Теперь этот опытный советник Абдулла паши был недоволен своим хозяином за то, что тот послал его для участия в этом полном опасностей арцахском походе.

— Неужели в этих краях нет другой дороги к логову армян? — спросил Сари Мустафа, отняв бинокль от глаз и обращаясь к окружающим его военачальникам и советникам.

— Отсюда только одна дорога ведет к замку на горе Каринтак, могучий паша, — ответил Мурад-Аслан. — Есть и другая дорога, но она проходит через провинцию Хачен и трудно одолима. Кроме того, она занята главными силами армии Давид-Бека. Там много деревень и замков.

— А здесь, впереди, есть деревни? — спросил паша.

— Есть, но они безлюдны. Мхитар погнал население в глубь страны. Перевал труднодоступный, паша. Мхитар может устроить нам засаду в ущелье. Здесь армяне поглотили армию Шахин паши. Нужно как следует прощупать ущелье, прежде чем войдем в него.

Продвинувшись еще немного, остановились. Узкий проход ущелья закрывали две гигантские скалы, высившиеся одна против другой. Горная река бурлила в их гранитных объятиях. Паша со страхом смотрел на огромное, ушедшее глубоко в землю ущелье. Он обещал десять золотых каждому, кто добровольно возьмется разведать его. Желающих оказалось много. Перед пашой предстал даже один мулла с козлиной бородой.

— Во имя Магомета я поведу людей, паша, денег не хочу, пророк приглашает меня в рай аллаха… Пришло время стряхнуть с себя бремя этого мира и отправиться в лоно наслаждений дженната[65].

Добровольцы отправились на разведку. Паша вошел в свой шатер. Беспокойство и злоба охватили его. Этот грозный, закаленный в боях человек не испытывал страха, когда штурмовал славянские города, стучался в ворота Венеции, сбрасывал с престолов европейских королей и, надев им на шеи веревки, тащил за своим конем. А вот в этой горной стране непонятное чувство страха вкралось в сердце и преследует его, как шакал раненого воина.

Стемнело. Месяц, видневшийся из полуоткрытой двери шатра, осветил безжизненно-бледной голубизной мрачные скалы и растревоженные волны реки. Паша, потерявший покой, приказал подать кофе и позвать Мурад-Аслана. Льстивый отступник с постоянной кривой улыбкой на лице вошел в шатер. Паша сделал знак рукой, чтобы тот сел. Затем из медной чаши налил ему кофе. Мурад от радости вспотел.