— Зачем пришли? — обращаясь к жене, гневно спросил он.

Женщины опустились на колени у дверей. Мать Артипа протянула вперед руки.

— Убей меня, всемогущий властелин, но не казни моего сына… — сквозь рыдания произнесла она.

— Утихомирь гнев свой, Мхитар… — нежным, но решительным голосом сказала тикин Сатеник. — Прости Артина, он раскаялся, как истинный христианин. Не обрати в сирот его детей, не обрекай его жену раньше времени носить черное вдовье покрывало.

Она умолкла и опустила голову, не в силах больше смотреть на гневное, напряженное лицо мужа, на его искрящиеся от злости глаза и дергающиеся руки. Военачальники, стараясь не глядеть на рыдающих жен, молчали.

— Вставайте! — загремел Мхитар так, что все вздрогнули, удивленно посмотрели на него: «Не сошел ли он с ума?» — И убирайтесь вон… Горе стране, над правителями которой будут властвовать женщины… — произнес он в ярости.

Но в это время шумно открылась дверь, и воины, втащив полуживого Артина, бросили его под ноги Мхитара. Мать Пхиндз-Артина вскрикнула и упала без чувств. Артин, судорожно цепляясь и тяжело дыша, произносил какие-то непонятные слова. Из-за двери слышался плач его жены и детей.

— Уймись, Мхитар, небесная кара настигнет тебя! — выкрикнула тикин Сатеник. — Услышь мольбу этих несчастных.

— Выведите их, — указывая рукою на женщин, приказал воинам Мхитар.

Тикин Сатеник вскочила с гордым достоинством, подняла вместе с Гоар мать Артина и увела ее.

— Пощади, властитель наш, я собака твоя, — целуя сапоги Мхитара, умолял Пхиндз-Артин.

Цепь необычных, неожиданных событий настолько потрясла Мхитара, что ему казалось, что он видит все это во сне, что все это кошмар, какая-то сумасшедшая игра. Почувствовав кого-то у своих ног, он с отвращением отодвинулся, и в этот миг кошмар рассеялся, уступив место суровой действительности.

— Позовите палача, — вытерев холодный пот на лбу, глухим голосом приказал он.

Палач не заставил себя ждать. Вошел одетый в красное детина и, не ожидая приказания, заученным движением, как человек, хорошо знающий свое дело, оторвал от земли лишившегося чувств Пхиндз-Артина, поднял его, как дети с отвращением подымают грязного щенка, и посмотрел на Мхитара:

— Здесь или?..

Мхитар исподлобья глянул на военачальников. Ему не трудно было угадать, что все они желают, чтобы Артин был обезглавлен. Наивные люди! А кто будет добывать медь, лить пушки, пополнять оскудевшую казну Собрания? Какими глазами посмотрит он тогда на суровую, но справедливую Сатеник и на гордую тигрицу Гоар?

— Уведи, — глухим голосом приказал он палачу. — Придет в чувство, всыпь тридцать горячих и таскай по улицам, чтобы все плевали ему в лицо. А потом, когда соберется с силами, приведешь ко мне.

Пхиндз-Артина увели. Ушли также военачальники. Мхитар послал Горги к палачу:

— Скажи ему, чтобы отхлестал полегче, убьет собаку. И чтобы по городу не водил.

Услышав это, Мовсес мягко улыбнулся и незаметно вышел. Он был доволен снисходительностью Верховного властителя. Всех не обезглавишь, не перебьешь. Разве другие — Бархудар, Шафраз Сисаканский, паронтэр Муси, даже не гоняющийся за богатством Тэр-Аветис — менее жестоки, чем Артин? Так было, так и будет. Что может поделать один Мхитар против укоренившегося веками порядка? Ничего… И лучше, если бы он старался не замечать этого или делал бы вид, будто не видит. И вспомнил слова древнего поэта:

Ищет правду, справедливость… Существуют ли они?.. Кто их даст, кто допустит?..

Тэр-Аветис вернулся домой раздраженный. Его злило поведение Мхитара, который с каждым днем становился все более властным, самовольным, перестал с ним советоваться, ни во что не ставил старейшин, выносил решения один, наказывал кого хотел, кого хотел — миловал. И жена встретила его немилостиво:

— И мою деревню отнял твой Мхитар, а ты молчишь, как перепуганный ребенок.

— Перестань, не хочу, не трещи, — махнул рукой Тэр-Аветис.

— Почему я должна перестать, — не уступала жена, — молчать, чтобы он сел мне на голову, этот сын голодранца, чтобы он завтра лишил меня моего наследства, оставил без куска хлеба. Этого не будет, нет! И вы еще называете себя мужчинами? Перед кем гнетесь, горе вам! Где это слыхано, чтобы рамик стал князем, правителем?

— Да замолчи ты наконец, — вновь замахал руками муж. — Может, ты и права. Но не время сейчас, пойми. — И, вздрогнув от своих же слов, подумал: «А какого времени я жду?» — Замолчи, не время для семейных ссор. Это повредит нашему делу, замолчи, — добавил он более спокойно, довольный тем, что нашел причину оправдаться.

Но Вард-хатун не могла успокоиться. Она ненавидела Верховного властителя, оскорбившего ее своим решением.

Через неделю Мхитар принял Пхиндз-Артина.

— Чтоб прежнее не повторилось! — сказал он сурово. — Вина твоя велика. В другой раз пощады не жди.

— Да, властитель мой, — простонал Артин. — Грехам моим нет прощения.

— Ступай домой. Будь благоразумным, выполняй волю своего властителя и удостоишься милости его.

Пхиндз-Артин попятился, беспрестанно кланяясь и повторяя слова благодарности.

Оставшись наедине и вспомнив пережитое, он горько зарыдал. Ни один персидский хан или турецкий паша так не оскорбил его, как это сделал соплеменник. Душа его жаждала мести. «Ищешь справедливости, Мхитар? Напрасно. Наживешь врагов. Знай это!» — злобно думал он.

Между тем Мхитар был доволен, что окончил дело миром.

Весна 1729 года выдалась ранней. Уже в начале марта снег повсюду растаял, реки стали полноводными, просохли дороги и земля покрылась нежной зеленью. Но весна не принесла радости армянскому народу. Она приманила журавлей и ласточек, нивы весело зашумели, но весенний ветер донес и дым горевших в западных гаварах поселений, и звон оружия турецких армий.

Пусть бы затянулась зима, пусть бы оставались закрытыми дороги, лишь бы не видеть черных масс османцев с поднятыми копьями, несущихся лавиной на мирно курящиеся села и живущие в вечной тревоге города.

Кому нужна эта весна, несущая с собою смерть и разорение?

Готовясь к отражению турецкого нашествия, Верховный властитель Мхитар велел всем меликам и военачальникам со своими семьями и войсками перебраться в Алидзор. После зимней тишины и спокойствия город оживился. Отряды меликов разместились в постоялых дворах, на рынках и в крепостных казармах, а их семьи поселились во дворце Армянского Собрания. Все это было сделано Мхитаром преднамеренно. Держа у себя войско и семьи меликов, он предупреждал их возможную измену и заставлял быть покорными.

Оставил он на своих местах лишь паронтэра Агулиса мелика Муси, мелика Сисакана Шафраза и владетелей Джраберда и Гюлистана. Со своими войсками они должны были охранять границы страны. Правда, Мхитар не был уверен в преданности и верности мелика Муси, но сотник Товма со своим хорошо обученным войском, которого он собирался отправить в Агулис, должен был в случае необходимости обуздать паронтэра. Кроме того, Мхитар был рад представившемуся поводу отправить подальше от Алидзора Гоар и самого Товму.

Весь день с улиц и переулков Алидзора подымался теплый пар. Таяли под грудами мусора остатки льда, грязные потоки текли к городским воротам.

По одному из переулков, ведущих к расположению полка «Опора страны», шел погруженный в свои мысли Тэр-Аветис. Как предводитель объединенного войска, он часто навещал полки и дружины ополченцев. И делал это тем более охотно, что желал как можно меньше находиться дома и слышать бесконечные упреки Вард-хатун.

При встрече с ним алидзорцы снимали шапки и почтительно кланялись. Он отвечал им легким кивком головы и продолжал шагать медленно, с высоко поднятой головой. Серебряные ножны его тяжелой сабли временами ослепительно сверкали, отражая лучи солнца. Ничто, казалось, не привлекало внимания Тэр-Аветиса. Не чувствовал он даже опьяняющего весеннего воздуха. Взгляд его выражал глубокую печаль и озабоченность. Его беспокоила судьба родной страны и народа.