— Слава аллаху! — воскликнули все присутствующие. — Мудро ты рассудил, великий хан!

— Передайте пушкарям и стрельцам мой приказ: не сметь стрелять в турок. Кто пустит хоть одну пулю, будет обезглавлен. Уважаемый мулла Асад, доведи этот приказ до всех юзбаши, до всего нашего войска. Пусть узнает Абдулла, что у нас нет злобы ни против него, ни против султана.

— Этих старых гяуров, что стоят там в приемной, не следует выпускать из крепости, хан! Сохрани их заложниками, не пожалеешь, — посоветовал главный визирь.

Напрасно ереванцы ждали возвращения посланных в крепость представителей. Они не вернулись.

Началось то, чего ожидал Верховный властитель Сюника и Арцаха Давид-Бек. Еще до нашествия турецких войск он предсказал, в каких направлениях Абдулла паша начнет свое наступление, и потому, разделив армию на две части, одну — во главе с князем Ованес-Аваном — разместил между Джрабердом, Гюлистаном и Варандой, другую — под водительством Мхитара спарапета — на юге и на западных горных перевалах. Именно в этих направлениях Давид-Бек ждал нападения турецких войск.

Так оно и произошло.

Османская армия, вступив поначалу в Грузию, без особых потерь захватила Тифлис и, обратив его для себя в крепкий тыл, продвигаясь по берегу Куры, осадила город Гандзак. Гандзакские армяне и азербайджанцы под водительством мелика Овсепа и Кялбала бека оказали упорное сопротивление. Но они совершили роковую ошибку: не удалили из Гандзака персидский гарнизон. Напротив, допустили его к участию в обороне города. Персияне на третий день тайно ночью открыли городские ворота…

Османская армия заняла и Гандзак. Мечом и огнем было уничтожено все население, а мелика Овсепа и Кялбала бека связали вместе и сожгли на городской площади.

Османское командование торопилось довести свои армии до Баку, чтобы, заняв этот город, прорвать фронт русских, отрезать вытянувшиеся по морскому берегу войска и заставить их отступить с земель западного и юго-западного побережья Каспийского моря. Но для осуществления этой цели прежде всего надо было подавить армянское воинство Сюника и Арцаха. А потому турки стали укреплять Гандзак, уповая превратить его в опорный пункт борьбы с армянами. Но этим Абдулла паша не ограничился.

Чтобы лишить Давид-Бека возможности объединить все силы и вынудить его спуститься с гор и встретиться в бою в открытом поле, Абдулла паша послал через Маку и Баязет крупную армию на Нахичеван, создав этим большую угрозу тылу Сюника.

Но не легко было ввести Давид-Бека в заблуждение. Понимая, что ему вряд ли удастся победить в открытом поле во много раз превосходящие османские силы, Давид-Бек не сошел с гор. Он решил втянуть врага в сюникские и арцахские ущелья, измотать его силы в долгих, изнурительных боях и уничтожить вовсе.

В успехе такой тактики Верховный властитель был уверен. Потому он не пошел на помощь Еревану.

Окружая Ереван, Абдулла паша бросил бы свою семидесятитысячную армию против Давид-Бека, и поражение стало бы неизбежным.

И Ереван был осажден. Чем дольше продолжится эта осада, чем больше падет турок, тем легче и легче будет горцам.

Над страной занималось кровавое утро.

Равнодушное к страданиям народа, задыхающегося в огне пожарищ, из-за синеющей гряды гор подымалось солнце. Оно начинало свое привычное шествие во вселенной, одинаково щедро освещая седую вершину Арагаца, турецкие войска, дымящиеся, заваленные трупами деревни.

Всеми цветами радуги переливались под весенними лучами травы Араратской долины, сверкали горные озера, беспечно пенились на груди каменистых гор реки. Мрачен был только Масис. Свой древний лик он прикрыл вуалью из облаков. Не хотел старый вновь быть свидетелем кровопролития и пожарищ. На протяжении двух тысячелетий он не раз был очевидцем разорения страны Армянской…

На берегу Раздана, в садах и зеленеющих нивах копошились воины турецкой армии.

Солнце еще не осветило лагеря, когда из островерхого шатра вышли командующие янычарскими полками — паши Коч Али и Ялгуз Гасан.

Рабы-арабы подвели им коней, услужливо пригнулись, чтобы паши ступили им на спины и вскочили в седла. В сопровождении трехсот стрельцов-янычаров паши направились к высотам правого берега Раздана, откуда хорошо просматривается укрепленный на скалах город.

Глубокое ущелье, в котором извивался мутный Раздан, гигантская плотина и водное заграждение, сооруженное армянами в северной части города, во впадине, — все было как на ладони.

— Крепкий орех, — заговорил первым Коч Али паша. — Нужны стальные зубы, чтобы его разгрызть.

— Ереванцы — народ воинственный! — добавил Ялгуз Гасан паша. — И пока что, как видишь, сидят, да еще, наверное, посмеиваются над нами.

— Пусть смеются. А конец у них один — станут ноги мне лизать, просить милосердия.

Оба они на своем веку одерживали не одну победу, и опыт верно подсказывал им, где искать слабые места в укреплениях.

Спустившись по скалистому берегу пониже, паши прошли вперед, вверх по течению реки. Разговор был коротким: решили начинать штурм с берега реки, в направлении квартала Дзорагюх.

Скоро в лагере зазвучали трубы, войска янычаров выстроились по полкам. Сераскяр Абдулла паша на белом коне проскакал перед строем. Воины громогласно приветствовали его. Гладко выбритое лицо Абдуллы с подкрученными усами и крючковатым внушительным носом было неподвижно, словно неживое. Но стоило ему кинуть из-под редких своих бровей беглый взгляд, и он уже внушал страх и ужас.

С минуту испытующе поглядев на янычаров, Абдулла заговорил визгливым, будто бабьим, голосом:

— Богат Ереван — город гяуров-армян, о дети Магомета! Непобедимая длань пророка привела нас насладиться этими богатствами. Завладейте Ереваном, и на три дня он будет предоставлен вам. Все будет ваше — богатство армян, их жены и девушки. Владейте и наслаждайтесь.

Двенадцатитысячная армия янычарской пехоты спустилась к реке. Они несли длинные деревянные лестницы для подъема на скалы Дзорагюха. Черная масса достигла берега и, как бы сжавшись в комок, влезла в реку. Выйдя на другой берег, турки взяли сабли в зубы, выстроились и стали карабкаться на крутой склон. А через их головы из лагеря били из пушек по городу.

Сражение началось…

Двое пашей, стоя на холме, следили за атакой своих войск. Около пятисот янычаров, одетых в красные штаны, уже достигли подножия отвесно висящей скалы. Они приставили к ней десятка два деревянных лестниц и бросились подниматься вверх. Навстречу им полетели камни, пули. Лестницы разваливались одна за другой. Убитые тут и там скатывались вниз. Но ставили новые лестницы, и янычары опять с криками бросались вверх.

В штурмующих уже летели горящие подушки и тряпки. Подушки рвались, и огненный поток перьев сыпался на головы теснящихся на берегу янычаров.

— О шайтан! — заскрежетал зубами Коч Али паша.

Берег покрылся трупами. Турки стали палить из пушек по домам, что лепились на скалах. Именно оттуда осажденные забрасывали штурмующих ливнем огня и камней. Дома обрушивались, и горящие их обломки опять же летели на головы турок.

— Уймите этот огонь! — с остервенением заорали паши, неизвестно к кому обращаясь.

С правой стороны, где каменная стена была ниже, а потому и прибрежный склон доступнее, большая толпа штурмующих достигла подножия скалы. Впереди бежал мулла, весь в белом, с непокрытой головой. Сабля, зажатая в его зубах, блестела на солнце. Сверху летели камни и пули, но мулла одним мигом взлетел по лестнице на вершину скалы и замахал саблей. Его догнали еще с десяток храбрецов.

— Машаллах!.. — возликовали паши.

Но радость их была недолгой. Муллу и его сподвижников изрубили саблями. А лестницу, по которой они взбирались, подпалили, и она обрушилась вниз.

— Шайтан! — рванул и рассек в гневе надвое свой плащ Ялгуз Гасан. — Что это за город! О аллах, как нам взорвать его скалы?..