Страна лихорадочно готовилась к сражению с турецкой армией.

Давид-Бек не знал покоя.

Одна мысль неизменно занимала его. До конца ли он выявил силу своей маленькой страны?

Хотя вся нация была вооружена и готова к любой неожиданности, Бек неустанно искал новые и новые резервы.

Он решил переселить в горы жителей деревень, расположенных на равнине Шарура и Нахичевана. Иначе люди будут сметены османским потоком и погибнут. Давид-Бек послал к ним вооруженные отряды. Воины ходили по селам и разъясняли, чем вызвана такая необходимость.

— Поднимайтесь в горы, братья, — уговаривали они на площадях, в церквах и на дорогах. — Турок наступает, спешите!

В равнинных селах предложение Бека было принято с радостью. Все громоздкие вещи люди зарыли в ямах, прихватили небольшой запас сена и соломы, выгнали скот из хлевов, погрузили на него все, что смогли, и, посадив на закорки малых детей, двинулись к горам Сюника и Арцаха.

За короткий срок из равнинных гаваров в горы переселились жители шестидесяти сел. Люди разместились в Сисакане, Хачене, Цгуке, Кашатахке.

Бек велел пополнить отряды ополченцев за счет духовенства. Забирали всех, начиная с епископов и до последнего дьячка. Вооружили даже монахинь из монастырей Манлева, Шинуайра, Аветараноца и Алидзора.

— Каждый должен быть готов к сопротивлению, — строго наказывал Бек. — Кто не держит в руках оружия, тот друг врага.

Иногда приходили в Алидзор большие и малые толпы бездомных, обнищавших крестьян. Бог знает, откуда они только появлялись. Приходили, часами толпились перед замком Давид-Бека и требовали взять их в войско и выдать оружие.

Бек принимал их, устраивал в Алидзоре. Но оружия дать не мог, его надо было покупать, а в казне не осталось ни гроша. Бек потребовал у татевского епископа пятьдесят тысяч золотых.

Епископ Оваким в гневе явился в Алидзор.

— Ты губишь армянскую церковь, Верховный властитель! — воскликнул он, входя к Беку, в спешке даже не отряхнув дорожной пыли. — Ты насильно превращаешь в воинов служителей церкви, но и этого тебе мало, теперь требуешь еще и денег. Откуда у монастыря деньги? Опомнись! Не будь губителем!

— Кому будут нужны твои монастыри, преосвященный, если погибнет страна? — сказал Бек. — Не скупись! Я ведь знаю, что под Танатским залом Татевского монастыря у тебя хранится двадцать мешков голландского золота, этого хватит на вооружение целой армии. Отдай золото на спасение родины. Отдай, если не хочешь, чтобы я мечом своим раскрыл дверь твоей казны. Для кого ты хранишь деньги, золотую утварь, драгоценные камни? Турки захватили Тифлис, готовятся идти на нас. Не для них ли ты бережешь все эти сокровища? Страна сейчас требует от нас великих жертв, и тот, кто откажется принести эти жертвы, — враг христианской веры и своему народу.

Епископ побледнел и, не сказав ни слова, вышел.

И тогда Давид-Бек отправил в Татев вооруженный отряд.

Вскоре в Алидзор доставили все, вплоть до последнего серебряного подсвечника.

При каждом монастыре были сформированы воинские отряды из монахов. Их обучали назначенные Давид-Беком сотник и десятники, и, надо сказать, они не щадили черноризников.

Один такой десятник из крымских, много лет прослуживший в русской армии и только недавно приехавший в Сюник, размахивая двойной плетью над монахами Татевского монастырского отряда, вытрясал из них души.

— Держите копье прямо, монастырские крысы! — надсадно орал он. — Сколько раз говорить вам об этом, бычьи головы!

Неподалеку от плавилен Пхиндз-Артина и в селении Тог Дизакского гавара наспех построили мастерские. По приказу Бека мелик Еган собрал всех, каких мог, кузнецов и оружейников. И начали они ковать сабли.

Люди в селах ходили вооруженными. Оружия с себя не снимали ни днем, ни ночью. И все поглядывали в сторону горы Хуступ: не видно ли сигнального огня, не призывает ли Давид-Бек? На полях, в садах, на дорогах, в монастырских оградах — всюду сновали специально выделенные надсмотрщики Бека. И горе тому, кто не захватил оружия или, оказывалось, не знал, к какому отряду приписан и куда должен отправиться тотчас после объявления мобилизации. Таких секли тут же на придорожной гальке. По ночам на вершинах высоких гор ставили дозорных, чтобы следили, не виден ли огонь на вершине Хуступа.

Исстари существовал в этих местах обычай сообщать о подходе неприятеля к Сюнику и Арцаху зажженным на вершине Капуйтджига факелом. Это служило сигналом всему нагорному краю.

В спальне Давид-Бека горела только одна свеча. В открытом окне виднелась луна в белом венце. Она словно бы плыла, касаясь свода высокого окна.

Давид-Бек только что вернулся из сигнахов Варанды и Дизака. Усталый, он сидел на тахте. Против него на простых стульях устроились Мхитар спарапет и Тэр-Аветис.

Была поздняя ночь. У Бека слипались глаза. Заметив это, гости поднялись. Но Бек сделал рукой знак, чтобы посидели еще.

— Наш долг — протянуть руку помощи Еревану, — медленно проговорил он. — На Ереван падет первый удар турок. Нужно спасти город.

Бек задумался: «Надо немедленно отправить туда человека, сказать ереванцам, что до прихода русских нет пока возможности помочь им. Вот бы еще и население Еревана переселить в горы…»

— Сколько там армянских семейств? — спросил Бек, глядя на Тэр-Аветиса.

— Десять тысяч, — ответил тот. — Вместе с армянскими цыганами.

— Прокормим! — уверенно сказал Бек. — Ереванцы — хорошие воины. Нужно воспользоваться их силой. Мирали покинет армян, едва только турки подойдут к городу. А что может сделать горсточка горожан против страшного войска?!

Подумав немного, Бек спросил у Тэр-Аветиса:

— Поедешь в Ереван?

— Прикажешь, и в Стамбул поеду, Бек, — ответил Тэр-Аветис, — только ереванцы уж больно толстокожи, вряд ли последуют разумному совету.

— Узнают, какая беда на них надвигается, последуют, — вступил в разговор Мхитар. — Нужно подумать и об Эчмиадзине. Католикоса надо переправить в Татев или в Гандзасар. Уж в Эчмиадзине турки особенно постараются не оставить камня на камне.

— Не легкое это дело — убедить Аствацатура Амаданци, — покачал головой Бек. — Но попытаться надо. Попробуй ты, Тэр-Аветис, уговорить католикоса.

— Попробую. Согласится — хорошо, а нет — туда ему и дорога, — махнул рукой тысяцкий. — А ереванцы, может, и поймут свою выгоду.

— Выезжай завтра с рассветом, — глядя на Тэр-Аветиса так, словно видит его в последний раз, тихо сказал Бек. — Где-то в той стороне и татевский инок Мовсес, надеюсь, ты не забыл его. Отыщи! Он поможет тебе. О том, кто ты такой, должны знать только католикос и ереванские властители. Переоденься, подмаскируйся…

— В такого превращусь черта, что и ты не узнаешь меня, — улыбнулся Тэр-Аветис.

— Ну, пожелаю тебе счастливого пути, — Бек обнял Тэр-Аветиса. — Возьми с собою воина порасторопнее. Прикиньтесь паломниками…

Тэр-Аветис вышел с Мхитаром. Он был доволен, что едет на трудное дело… Уже в пути попросил Мхитара отпустить с ним Горги Младшего.

— Хороший парень, — сказал он, — отважный и хитрый. Дай мне его.

Мхитар не возражал.

На шестой день после того, как они покинули Алидзор, Тэр-Аветис и Горги Младший под видом паломников добрались до Эчмиадзина, усталые и запыленные.

Небо низко нависло над равниной неподвижными серыми облаками. Был час вечерней службы. Глухо, будто придушенные, звонили колокола.

Люди в Эчмиадзине говорили на своем, малопонятном для Горги Младшего наречии. Он не все понимал. Паломников здесь встречали неприветливо. На вопросы отвечали нехотя. Чувствовалась какая-то горькая подавленность. Не сегодня-завтра придут турки. Кто знает, какими будут новые бедствия?..

Горги Младшего удивляли и дома эчмиадзинцев — низенькие, с плоскими кровлями. По широким улицам лениво шагали буйволы и с трудом тащили скрипучие двухколесные арбы. Пшатовые деревья благоухали так пряно, что Горги Младший то и дело чихал. Во дворах лежали опрокинутые карасы, каждый величиной с буйвола. Аисты смело вышагивали по дворам, по кровлям, но больше подолгу стояли с поджатой ногой в своих гнездах, свитых по преимуществу в тени тополиных ветвей.