Среди поверивших был также мелик Муси.

На следующий день прибыли персидские ханы со своими войсками и гаремами.

Бек велел расположить войска в окрестных садах Агулиса, выдать им продовольствие, а ханов оставить в крепости.

— Аллах помогает, — обрадовались ханы, узнав об Арцахской победе, — мы готовы служить тебе, тэр Давид-Бек.

Мхитар, расположившись лагерем в Шахапунике, ожидал со дня на день появления турок. Но турки не решались приблизиться к ущелью. Конные отряды спарапета внезапными набегами на дорогах, ведущих в Нахичеван, беспокоили турецкую армию. Раза два Мхитар сам участвовал в ночных нападениях.

Турки рассвирепели. Мхитар отрезал им дорогу на Ереван. Его отряды громили, захватывали вражеские обозы, отправлявшиеся к Абдулла паше через Ширак и Ереван. Спарапет гордился этими своими победами. Частыми набегами с тыла он держал турецкую армию в постоянном беспокойстве. О победах спарапета и его войск говорили повсюду, умножая его славу. Кёпурлу Абдулла паша со страхом и уважением произносил его имя.

Но все это не служило средством, облегчающим старую боль. Она продолжала терзать его душу. Неделю назад тикин Сатеник со старшим сыном приехала в Шахапуник и не упускала случая, чтобы не упрекнуть мужа за разрыв с Давид-Беком.

«Может, я и вправду изменник? — иногда спрашивал себя спарапет. — Нет, никогда, — тут же отрицал он. — Я воюю с турками, и мои войска приносят славу нашему народу, его армии, а что я разошелся с Беком, в том не моя вина».

Поведение жены сильно возмущало его: зачем она приехала в лагерь, сидела бы дома, у своего испачканного чернилами стола. Он не мог выносить нахмуренного, тяжелого взгляда Сатеник, ее укоряющих речей. И ведь она ни в чем не обвиняет Давид-Бека, оправдывает его. Почему она не бранит того, кто в присутствии меликов и военачальников оскорбил ее мужа, удалил его из Алидзора, изгнал… Почему Сатеник не возмущается поведением Бека, ищущим примирения с персидским шахом?

Но все же, несмотря на разрыв и клятву никогда не мириться с ним, спарапет в глубине души продолжал любить Бека. Он любил его, как родного отца, любил за его железную волю, храбрость, за беззаветную преданность народу. Но почему, почему Бек возлагает надежды на союз с персами, почему держит у себя персидских ханов и их ненадежные войска, которые, несомненно, бросят его при первом же поражении…

Как-то раз, вернувшись из набега, совершенного в сторону Начихеванской долины, он увидел у своего шатра инока Мовсеса, приветствовавшего его поклонами. Кругом царила подозрительная тишина. Предчувствуя что-то тяжелое, Мхитар ответил на приветствие Мовсеса легким кивком и вошел в шатер. Там были жена и сын Агарон. Вслед за ним вошел и Мовсес.

Всегда величавое и красивое его лицо сейчас было встревоженным и бледным. Сердце Мхитара защемило. Может быть, Бек проиграл сражение или же…

— Что нового? — сухо спросил он, стараясь скрыть волнение.

— Милостью всевышнего, — медленно ответил Мовсес, — мелики шлют тебе привет.

Мхитар навострил уши. «А Бек, он не прислал привета? Нет, Мовсес не назвал его…»

— Как войско? — Мхитар отбросил в сторону бурку.

— Вооружено и готово ко всяким бедствиям. — Голос у Мовсеса был укоряющий.

Спарапет перевел взгляд на Сатеник. Недовольная, печальная, наклонив голову, она сосредоточенно смотрела в одну точку. Внезапная мысль заставила вздрогнуть спарапета: а не сообщила ли жена их тайну Мовсесу?

— Зачем ты приехал? — наконец спросил он.

— Приехал, чтобы вместе с тобой отметить радость твоих побед, но опечалился, узнав тяжелую и горькую новость.

Мхитар пронзительно посмотрел на жену:

— Это ты рассказала, да?

— Да, я! — гневно ответила Сатеник. — Я все сообщила Мовсесу. Делай что хочешь. Я больше не могу скрывать, я сообщу всем, возвещу всему свету, что ты, что ты…

Агарон, затаив дыхание, смотрел на отца. Взгляд сына, казалось, ужалил спарапета, он, обессиленный, сел на низенький стул и обхватил голову руками.

— Еще не поздно, Мхитар, — после долгого молчания спокойным голосом заговорил Мовсес. — Пока не все знают о твоем разрыве с Беком, уступи.

— Не то проклянут меня, назовут изменником? — взревел спарапет. — Не так ли? Не это ли ты хотел сказать?

— Ни одни уста не посмеют о тебе сказать этого, — ответил Мовсес.

— Забудут и похоронят меня и мое доброе имя. Пусть хоронят. Я не отступлю.

Снова воцарилось тяжелое и продолжительное молчание.

— Когда ты должен вернуться, Мовсес? — первым нарушив молчание, спросил Мхитар.

— Сегодня же.

— Сегодня же отвезешь моим друзьям в Агулис мой подарок: головы ста пятидесяти турецких военачальников, тридцать верблюжьих поклаж пороха, сто пятьдесят ружей. Повезешь?

— Войско и военачальники в восторге от твоих действий, — как бы между прочим сказал Мовсес.

— А Давид-Бек? — торопливо спросил Мхитар.

— В честь победы в Варанде он велел раздать вина войску и народу. Три дня подряд беспрерывно звонили колокола монастырей и церквей.

— Большая честь! — с иронией сказал спарапет.

— Я тороплюсь, спарапет, — сказал Мовсес, — страна в тревоге. Турки не сегодня-завтра нападут на Агулис. Бек наметил дать сражение на берегу Аракса.

— Пусть, а мне какое дело!.. — вылетело из уст Мхитара. Но он тотчас же раскаялся. Сказал не то, что думал. Знал, что у Аракса, в долине Мараги, решится судьба его народа.

Мхитар не пожелал сказать Мовсесу, что он через своих людей внимательно следит за действиями Бека и турок. Видит малейшие движения, совершающиеся в Мараге, и в тяжелую минуту не оставит Бека в беде.

— Не от души говоришь ты, тэр спарапет, — упрекнул Мовсес. — Враг силен.

— Пусть вам помогут персидские ханы.

— Забудем о ханах! — воскликнул Мовсес. — В опасности родина, спарапет армянский. Угроза велика, опасность неотвратима.

Сатеник зарыдала.

— Меня к тебе послал…

— Кто? — перебил его спарапет, надеясь, что Мовсеса отправил к нему Давид-Бек.

— Послала к тебе моя совесть, — ответил Мовсес. — Прошу тебя с мольбой, присоединись к Беку, помирись с ним…

— Никогда! — загремел спарапет. — После оскорбления, которое он нанес мне, я не протяну ему руки. Пусть он мирится с шахом. Если ты задумал примирить меня с Беком, так знай — этого не будет.

— Тэр спарапет!

— Все… Оставайся сколько хочешь или уходи когда угодно. Моя нога не ступит в Алидзор. Я отправляюсь на север. Со стороны Севанского моря турецкий отряд теснит гегаркуникского мелика Абова Мелик-Шахназаряна. Я иду на помощь соседу. Вот и все. Доброго пути…

Но случилось неожиданное. Вдруг Сатеник и Мовсес опустились перед ним на колени, а сын припал к ногам отца.

— Или убей нас, или иди на помощь Давид-Беку! — крикнула тикин Сатеник.

Спарапет, не ожидавший подобной дерзости, на минуту онемел. Затем вскочил с места, стал босыми ногами на землю и зарычал от бешенства.

Гость, сын и жена, перебивая друг друга, стали умолять его. Сатеник сквозь рыдания угрожала именем бога. Но Мхитар остался непоколебимым. Топая ногами, он накричал на жену, велел ей убираться вон.

— Слышите? Вон! Сейчас же, сию же секунду убирайтесь вон! Не то… — Схватив сына и Мовсеса за шиворот, вытолкал их из шатра. Затем, вызвав воинов, приказал: — Сейчас же проводите мою супругу и сына в Дзагедзор. Немедленно. Оседлайте коней, поскорей!

Сатеник решительно поднялась.

— Да будешь проклят богом, если не исполнишь мою волю! — воскликнула она и вышла из шатра…

Спустя три дня Сатеник и Агарон достигли долины реки Варарак. Невдалеке показался замок Дзагедзор.

— Поезжайте на север! — приказала Сатеник воинам.

— Куда мы едем, мать? — забеспокоился сын.

— В Пхндзакар, — простонала мать. — Только Гоар сможет сломить упорство твоего отца.

Она отвернулась, чтобы сын не заметил полившихся из ее глаз горьких слез.

Стояли жаркие июльские дни. Под палящим солнцем выгорела вся скудная растительность ущелья Аракса. Высохли карликовые кусты шиповника, завяла трава. Земля трескалась от зноя. Жаром дышали раскаленные скалы. Давно не было дождя.