Улицы и площади Агулиса были переполнены толпами крестьян, пришедших со всех концов страны. Они были одеты по-разному и вооружены чем попало. С восхищением, удивляясь, смотрели они на дворцы богачей города, на позолоченные купола одиннадцати монастырей, на бесчисленные овощные и фруктовые ряды крытого рынка, на лавки драгоценных камней и шелков. Город, славившийся своей чистотой, где не разрешали жителям держать скотину и проезжать на телегах по улицам, теперь был загажен навозом лошадей и мулов.

Прекрасен и богат был Агулис. Расположенный на дне глубокого ущелья город с трех сторон окружали высокие скалы. Он был доступен только со стороны реки Аракса, однако и эта низменность была покрыта густыми садами и ограждена мощной стеной, построенной искусными мастерами.

Чуть поодаль от города, на узком отлоге ущелья, гордо возвышался монастырь апостола Товмы[67]. Дверь его кафедрального собора украшала инкрустация из слоновой кости, а на куполе сверкал огромный золотой крест. Не менее богатыми и роскошными были и остальные десять храмов и монастырей города. По открытым каменным канавкам днем и ночью весело журчала студеная вода из многочисленных артезианских колодцев.

Агулисцы иногда не без гордости именовали свой город «новым Ани». Правда, Агулис не обладал могуществом и высоким положением прославленного стольного города Багратидов — Ани, но он на Востоке славился своим богатством. Несостоятельные эчмиадзинские католикосы часто обращались к агулисцам с просьбами, чтобы те оплатили долги духовных отцов и позаботились о их нескончаемых нуждах.

Пресыщенные богатством агулисцы и избалованное ими духовенство города лишь формально признавали церковную власть Эчмиадзина. Торговый Агулис стоял в стороне от освободительного движения и заботился только о собственной безопасности и покое.

В центре города под старинным дугообразным мостом находился большой рынок Агулиса. Во многих странах мира славились агулисская белая шерсть и хлопок, тонкий ситец и сушеные фрукты, шелка и цветная тонкая кожа, из которой заказывали себе обувь европейские короли и вельможи, дубленая шкура горной козули и бриллиантовые украшения, драгоценные камни и многие другие товары.

Давид-Бек со своими военачальниками расположился в монастыре апостола Товмы, невдалеке от своей ставки и части войсковых соединений. Монастырь был окружен крепкой стеной с башнями, которые придавали ему вид крепости.

Был полдень.

Один из дозорных конных отрядов стремительно въехал в город, криками и бряцанием оружия требуя дорогу у запрудившей узкие улицы толпы. Они везли с собою безбородого и безусого турецкого всадника, чьи глаза были завязаны платком. Турок держал в руке белый флаг. Всадники с трудом пробились во двор монастыря, где воины полка «Опора страны» тотчас же сорвали турка с седла.

— Приехал в наш монастырь перекрещиваться в христианина? — спросил один.

— Парламентер от Абдулла паши, — ответили всадники. — Приехал обрезать тебя, козлиная борода.

— Хи-хи-хи, — засмеялась «козлиная борода». — Хорошего вероотступника нашел. Скажи лучше, что поражение в Варандинском сражении лишило пашу мужского достоинства… Да будет славно имя спарапета.

Турка отвели к Давид-Беку, сняли с глаз повязку. Бек во дворе монастыря, сидя на одной из старых могильных плит, разговаривал с начальниками ополченских полков. Перед ним смиренно стоял и городской старшина Агулиса мелик Муси. Завидев парламентера, Бек прервал беседу. Начальники ополченских полков глядели на турка полными любопытства глазами. Мелик Муси вздрогнул, а Зарманд, которая недавно свободно и смело говорила с Беком, закрыла платком рот и нахмурилась.

— Кто ты и зачем прибыл в наш город?.. — спросил Бек, глядя в упор на турка.

Тот шумно откашлялся и ответил хрипло:

— Меня к тебе послал тот, кто владеет нашими головами, — сераскяр Абдулла паша.

— Откуда ты прибыл? — снова спросил Бек.

— Из Нахичевана, где стоит паша.

— Он уже приехал из Еревана?

— Да, теперь он в Нахичеване.

— Или в Варанде? — приподняв бровь, спросил Бек. — Здоров ли отважный сераскяр? Успел ли сшить новые знамена вместо утраченных в Варанде? Удивляюсь, почему султан не отстранил его после сокрушительных поражений в Варанде?..

— Не говори, князь армянский, счастье войны изменчиво, — заметил посланец паши.

Бек, помолчав немного, спросил снова, не глядя на него:

— Что угодно твоему паше?

— Владыка наших голов желает, чтобы ты с покорностью пожаловал к нему.

— Ваши палачи, наверно, без дела сидят? — усмехнулся Бек.

— Твой отказ умножит их дела. Смерть для вас будет неминуема.

Руки Зарманд крепче сжали железный вертел, привезенный из монастыря. А мелик Муси, затаив дыхание, не отрывал взгляда от Бека. Как было бы хорошо, если бы Бек согласился отправиться к паше. Не все ли равно, кому платить подать — Давид-Беку или султану. Ни тот, ни другой не смеет обидеть купца. Без него ни один трон не может быть прочным.

— В этом воля паши? — спросил Бек.

— Мы разрушим ваши города, вырежем ваш народ.

— О, видно, смелый ваш паша. — Голос у Бека дрожал от гнева. — Ну, хватит. Убирайся отсюда и скажи своему паше, чтобы отныне не донимал нас своими советами. На этот раз отпускаю тебя. Следующему посланцу не будет пощады. В армянском небе нет места кривому полумесяцу.

— Для покорных подданных османский полумесяц не опасен, — сказал турок.

— Скажи своему паше, что горы наши непокорны. Они верны заветам предков — жить свободно. Убирайся.

Бек встал. Воины вновь завязали турку глаза и увели. Недовольные тем, что Бек отпускает врага, они громко ругали пашу, султана и магометанскую веру. Бек слушал и молчал.

— Ты мудро поступил, тэр Давид-Бек, — тихо проговорил мелик Муси.

«А искренен ли ты?» — подумал Давид-Бек. Затем, сев на коня, он в сопровождении военачальников, мелика Муси и начальников ополченских войск спустился в город. Завидев Бека, горожане и войско, собравшиеся у рынка, громогласно приветствовали своего предводителя:

— Да здравствует Давид-Бек!

— Бек!.. — отозвались эхом скалы.

— Видишь, народ готов защищать свою родину, — сказал Бек ехавшему рядом мелику Муси. — Они отстоят ее, будут защищать твое богатство и тебя.

Муси поклонился.

— Да будет благословенна твоя рука, — сказал он громко. Но душу его терзали другие мысли. Он был бы куда счастливее, если бы этот суровый и неуступчивый Бек со своим войском находился в другом месте. Нескольких мешочков золота, нескольких сот кусков шелка и нескольких красивых девушек было бы достаточно, чтобы смягчить сердце паши и удержать его вдали от себя и от своего города.

Узнав о прибытии из Персии своих посланцев, Бек встретился с ними наедине в одной из келий монастыря.

— С пустыми руками? — спросил он, глядя с надеждой на князя Баяндура.

— Нет, — ответил усталый князь. — Но и результаты невелики. Долго держал нас шах во дворце. Воздавал почести.

— А войско? — с нетерпением спросил Бек.

— Привели. Пять тысяч разношерстной толпы. Идут вслед за нами, завтра будут здесь. Ведут их Асламаз Кули и Хосров ханы.

Бек молча набил трубку, отдал Согомону, чтобы тот разжег. Затем сказал:

— Это, конечно, не помощь, но все же войско. Народ скажет — мы не одни. Шах прислал нам подмогу. Лучше, чем ничего. А известно ли вам, что шах послал против турок большую армию? Она через Маку должна выйти в тыл врага, чтобы облегчить здесь наше дело. Под Арцахом турки снова понесли крупное поражение. Знайте и сообщите войскам, — сказал он, не глядя ни на князя, ни на других. Он в первый раз лгал. Победа под Арцахом была правдой, но остальное он выдумал. Так было нужно. Надо было обнадежить войско, поднять его дух.

Поверили ли ему посланники? Трудно угадать. Но радостные известия о том, что персы прислали подмогу и что шах отправился к Баязету, чтобы ударить по туркам с тыла, быстро распространились среди войска.