— Сейчас уже поздно, бабушка, турок занял Егвардское поле. Нам не пройти, всех перебьют.

— О, архангел Гавриил! И зачем ты не взял мою душу, зачем дал еще раз увидеть турок! Кто твой гость, сынок?

— Странник, из чужих мест.

— Бог да поможет странникам и страждущим! Ах, дети мои, что нам теперь делать?

Ованес попросил принести вина. Налил себе и Мовсесу.

— Выпьем, Мовсес. Сегодня живем, завтра — кто его знает? Не под счастливой звездой родился армянский народ. Но делать нечего, будем сражаться… Город с трех сторон неприступен. Надо укрепить и четвертую сторону.

— Сколько человек могут взяться за оружие? — спросил Мовсес.

— Все до одного: мужчины, женщины, дети. В городе уже сейчас десять тысяч вооруженных мужчин. Если и ты возьмешься за оружие, еще одним человеком пополнишь наши ряды.

— А что же? Встану и я. Оружие у меня есть, только бы еще саблю. Десять тысяч — это не мало. Можно продержаться. А там, глядишь, и Давид-Бек придет на помощь или, кто знает, русские придут. Пошлите человека к Давид-Беку…

Ованес помолчал. Выпил, пожевал соленый огурец и поднялся. Подмастерья и ученики, уже вооруженные, ожидали его. Мовсесу подали саблю, тяжелую и длинную. Ованес улыбнулся:

— Был книжником и вот стал воином. Ну как сабля, тяжелая? С нею еще мои деды в походы ходили. С радостью дарю тебе. Защищай свою жизнь и свою страну!

Вышли на улицу. Со всех концов во двор церкви Дзорагюха стекались вооруженные отряды.

Людей распределили по сотням и десяткам. Командирами поставили из тех, что прежде воевали, а еще — охотников и кулачных борцов. Были и такие, кто разбоем раньше занимался. В бою люди с отвагой ой как нужны.

Рассвело. К удивлению Мовсеса, ереванцы не паниковали. Они были уверены в своей силе, даже дети имели оружие и, путаясь в ногах у старших, все норовили чем-нибудь помочь им.

Жители северного квартала города перебрались в Дзорагюх, Конд, Еркуерес и Цирани. Дома, что были в низине, разрушили. Из бревен и камней соорудили довольно большую плотину. Воду направили в огороды. Скоро она залила пространство от квартала Цирани до крепостных холмов. Так обезопасили и четвертую, наиболее доступную для врага часть города.

Вечером следующего дня лазутчики вернулись из Карби и Егварда. Вести были утешительные.

— Турецкое войско под Карби сковано в кольцо, — сообщили лазутчики. — Карбинцы здорово укрепились в своем небольшом, напоминающем крепость городке и в Ованаванке и с неослабной храбростью бьются с врагом. Турецкие армии, возглавляемые пашами Коч Али и Ялгуз Гасаном, за четыре дня потеряли под стенами Карби несколько тысяч убитыми. Сераскяр Абдулла паша вышел им на помощь. Но Карби продержится долго.

Добрые вести воодушевили ереванцев. Кузнецы принялись латать старые щиты, точить заржавелые мечи и копья. Карчик Ованес с помощью оружейника занялся изготовлением ручных гранат и бомб.

Два айсора[60] день и ночь выделывали порох в квартале Еркуерес.

Карчик Ованес припрятал несколько мешков пороха в тонире, что был в нижнем этаже его дома.

Базары опустели, лавки заперты на замки. Горожане попрятали все свои сокровища где только могли: в развалинах, в ямах, на кладбище. Ереван превратился в военный лагерь.

Толпы вооруженных копьями, вилами, дубинами, саблями и ружьями проводили ночи на скалах, на искусственных укреплениях, сооруженных над впадиной.

За три дня впадина, где раньше были огороды, заполнилась водой. Вода поднялась уже так высоко, что буйволы переходили ее вплавь.

Молодые не прощали старикам то, что не позволили им занять Ереванскую крепость, изгнать оттуда Мирали хана. Хан заперся в неприступной крепости и не подавал никаких признаков жизни.

Седьмого апреля лазутчики принесли весть о том, что враг уходит из-под Карби. Для осады города оставлен только один корпус, а все остальное семидесятипятитысячное войско турок приближается к Еревану!..

Стоял мрачный облачный день. Всю ночь накануне лил дождь. Дороги развезло, река помутнела. Одни лишь омытые дождем прибрежные скалы стояли торжественные, как на смотру. Ереванцы, не покидавшие своих дозоров у старого моста, не без труда рассмотрели в тумане движение огромных масс людей и животных.

«Турки!» — разнеслось вокруг. И люди заняли позиции.

Карчик Ованес с пятьюстами дзорагюхскими стрелками спустился к мосту. Но вскоре выяснилось, что приближались не турки, а всего-навсего паракарцы. Они поднялись селом и шли в город. Вели с собою детей, стариков, стада животных, и даже собаки шли с ними.

Перейдя мост, паракарцы свернули к Дзорагюху. Их староста обнял вооруженного до зубов Карчик Ованеса и взволнованно сказал:

— Будем сражаться и умрем вместе, братья! Пришел день испытания, и мы все, как один, станем на защиту нашей столицы. Тысяча сто пятьдесят вооруженных паракарцев, варпет Ованес, готовы умереть за землю Армянскую!..

Паракарских женщин и детей развели по домам. После чего в своде моста подрыли яму, всыпали туда десять пудов пороха и взорвали мост.

К вечеру пришло известие, что к городу идут жители деревень Гогмбета, Кавакерта, Аринджа, Дзагавана и Норагеха. Приняли и их с распростертыми объятиями. Большинство крестьян было безоружно. Ереванцы вооружили их и начали обучать.

Ночь прошла мирно. Наблюдатели, бодрствующие на валах, на вершинах скал и на высоких кровлях, тяжело вздыхали, видя огни пожарищ в стороне Ошакана и Егварда. Свет пожаров затмевал блеск звезд. Горела вся Араратская долина, начиная с правого берега Раздана до далекой Шамирамской равнины. Горели села, расположенные на склонах Арагаца, — Аштарак, Кош, Мугни…

Арагац светился в отблесках пламени. Казалось, будто огненная лава срывается с вершины горы и, пожирая все вокруг на своем пути, стекает к кровавым водам Аракса…

Наступил день восьмого апреля тысяча семьсот двадцать четвертого года.

Дым сгустился под сводом неба. Солнце затуманилось, укрылось черным покрывалом.

Поднялось гигантское облако пыли, и дымовая завеса стала еще гуще. Показались полотнища черных знамен, далминские сады будто двинулись к правому берегу Раздана.

Турецкое войско, тяжело раскачиваясь, осело в садах на противоположном берегу, под холмами, и скоро заполнило впадины и канавы. Зеленый покров земли растоптала черная масса…

Ереван был осажден. Турки установили в виноградниках двадцать три пушки и направили их жерла на город. В лагере зажглись сотни костров — начали готовить пищу. В небе парили стаи хищных птиц…

Ереванцы решили послать делегацию к запершемуся в крепости Мирали хану. Как знать, может, удастся убедить его соединиться с армянами и вместе отстаивать город? Выбрали для этой миссии шесть самых уважаемых стариков во главе с меликом Агавелом Агамаляном.

Подойдя к крепостным воротам, старцы попросили стражников известить хана об их прибытии.

Посланцы армян долго жарились под солнцем — ворота открылись не скоро. Рябой, одноглазый мулла молча провел их в ханский дворец, но не к самому хану.

— Великий хан в бане, — сказал дворецкий, — вам придется подождать.

Делать нечего. Ждали.

А хан тем временем сидел за кофе со своими визирями, наибами и прочими приближенными. Пили кофе и молчали. Наконец хан спросил:

— Какой ответ дадим армянам?

Главный визирь многозначительно помолчал, погладил бороду и наконец сказал:

— Никакого ответа давать не надо. Злее будут воевать с турками.

— Надолго ли их хватит?! — вставил один из присутствующих.

— Пока все не будут перебиты, — довольно хихикнул Мирали хан, поглаживая свой круглый живот. Турки обязательно возьмут Ереван. Из Тавриза помощи не ждите. Абдулле скажем, что это армяне не дали нам принести ему городские и крепостные ключи. Скажем, что они заперли нас в крепости и, понадеявшись на скорый приход русских, подняли оружие против турок. Клянусь пурпурным поясом матери Магомета, турки не тронут ни одного нашего волоска, клянусь!..