— Нет, я не хочу слышать эти слова, Мхитар. Как могла, я делала полезное для народа, и моя совесть чиста перед тобой и перед богом. Не растравляй душу и мужайся. В эти роковые дни пусть ведут нас заботы страны и народа. Иди и выполни свой долг, как это подобает достойному сыну народа.

Дверь в соседнюю комнату открылась, и на пороге показался полуодетый маленький Давид. Растрепанные волосы спадали ему на лоб. Протирая ручонками большие сонные глаза, он остановился посреди комнаты.

— Мама, турки убежали?

Она отвернулась, чтобы он не увидел ее заплаканных глаз.

— Убегут, мой Давид, — бросился к ребенку Мхитар. — Уж не боишься ли ты?

Давид обхватил голыми теплыми ручонками шею отца, доставив ему этим безграничное наслаждение.

— Я не боюсь, — сказал ребенок, — я знаю, что ты с Агароном прогонишь турков.

— Ну конечно, а когда подрастешь, ты станешь большим полководцем и верхом на коне, с саблей в руках сам выгонишь врагов из нашей страны.

— Ага! — Давид поцеловал отца.

Взволнованный Мхитар передал сына в объятия матери и вышел из комнаты. Не время предаваться чувствам. Сейчас требуется только хладнокровие, суровое хладнокровие, нужно жертвовать всем — собою, женой, ребенком.

На дворе его дожидался Горги Младший. Кругом было темно. Редкие звезды горели на небе. Было темно и на боевых башнях города, в окнах домов, на узких, извилистых улочках. Какое-то тяжелое, мрачное предчувствие охватывало Мхитара. Не мог понять отчего. Оттого ли, что враг все грознее и чаще штурмовал город, или же от зловещих слухов, упорно ходивших по Алидзору? И то и другое тревожило его. Но больше, чем присутствие врага, его беспокоили слухи. Он чувствовал себя бессильным пресечь, остановить их, закрыть рот отчаявшимся. Их много, они множатся со дня на день и становятся угрозой.

Мхитар и Горги поднялись по лестнице главной башни. Стражники, шагнув в сторону, пропустили Верховного властителя. Возле пушки спал Врданес. Владимир Хлеб хотел было разбудить его, но Мхитар подал знак, чтобы он не нарушал покоя оружейника. Он прошел бесшумно и остановился возле башенных зубцов, где, раскинувшись, на спине спал его сын Агарон. С чувством гордости и нежности Мхитар смотрел на сына, который после венчания в церкви пришел сюда, в свой полк юных защитников крепости. Вооруженный копьем, мечом и пищалью стоял на часах сын Тэр-Аветиса. Смутился, увидев Верховного властителя. Ждал его слова. Но Мхитар ушел безмолвно.

Чуть поодаль, у стены, собрались пхндзакарские крестьяне. Один из них рассказывал что-то товарищам. Подойдя ближе, Мхитар вдруг вздрогнул — увидел устроившуюся на куче камней Гоар. С ружьем на коленях, в шлеме и броне, эта женщина показалась ему видением. Он вновь почувствовал боль в сердце, такую же, которая возникла недавно, дома, возле собственной супруги. «Еще одна разбитая жизнь, и во имя чего? — подумал он с горечью. — А пхндзакарцы! Бездомные и безземельные, давно ли эти несчастные получили клочки земли и построили себе дома?! Но вот явились враги, чтобы отнять и землю и дома. Так разве не стоит из-за этих и десятков тысяч им подобных горемычных людей жертвовать жизнью, славой, семьей?»

Мхитар и с ними не завел разговора. Да и что сказать им? И без того всем все ясно. Хочешь жить, хочешь иметь родину и свободу, — тогда бейся с врагом, гони его из своей страны. Не выгонишь — бесследно сгинешь. Всю ночь Мхитар ходил по городу.

На рассвете турки вновь начали бешеный штурм. На этот раз им удалось приставить к стенам многочисленные лестницы. Держа в зубах обнаженные сабли, они хватались за лестницы и взбирались наверх. Одни падали от ударов камней, другие обваривались кипятком и расплавленной смолой, третьи исчезали в облаках извести и песка, но все лезли и лезли.

Казалось, все деревья на склонах горы, откуда турки подталкивали лестницы, будут вскоре вырублены. Гром пушек, ружейные выстрелы, дикие воинственные крики создавали такой грохот в ущелье, что осажденные с трудом слышали друг друга. Сильным ружейным огнем турки помогали своим стенолазам взбираться наверх.

Особенно упорно штурмовали главную башню, где стена была сравнительно низкая. Эту часть крепости защищал отряд Гоар. Здесь большой группе турок удалось взобраться на стену. Ополченцы пытались преградить им путь, но испытанные в осадах крепостей турки яростно бились, чувствуя свое превосходство.

Гоар пришла в смятение. Быстро редели ряды ее людей…

— На помощь! — закричала она и бросилась вперед. Ее сабля вонзилась в бок одного аскяра. В диком неистовстве кинулся на нее другой турок. Однако мелик Туриндж опередил и ударил с ожесточением… Турок грохнулся вниз. Потеряв равновесие, упал в бездну вместе с ним и Туриндж… Гоар пришла в ужас.

Не успела она прийти в себя от потрясения, как появились мастер Врданес и Владимир Хлеб с русскими драгунами.

— Держись, братья, дружней! — крикнул Владимир, вбежав на стену.

Рукопашный бой продолжался недолго. Пхндзакарцам и подоспевшим им на помощь драгунам удалось разбить и опрокинуть лестницы, перебить и сбросить вниз залезших на стены турок. На помощь отряду Гоар пришли и многие алидзорские женщины. Они сыпали горячую известку и раскаленную молотую соль, лили кипящую воду на турок, пытавшихся приставить новые лестницы.

С высокой наблюдательной башни Мхитар следил за обороной крепости. Из находившихся в его распоряжении резервных войск он время от времени посылал отряды то на один, то на другой участок обороны крепости. Нередко он сам бросался в бой, воодушевляя оборонявшихся.

Тэр-Аветис также провел весь день на крепостных стенах и ушел оттуда, лишь когда стемнело и сражение прекратилось. Он отправился в церковь. Душа жаждала молитвы и уединения. Избегал встречи с Мхитаром. В церкви духовные старцы правили службу, взывая к всевышнему о помощи. Тэр-Аветис грустно усмехнулся: «Откуда должна явиться помощь, если господь собственной рукой предал нас мечу неверных?» Не успел он опуститься на колени, как в церковь вошел в полном вооружении и в одежде сотника Мовсес. Он решительно направился к алтарю, стал перед ним и знаком повелел прервать службу. Духовные отцы удивленно переглянулись.

— Слушайте, святые отцы! — крикнул Мовсес. — Господь бог не отвернется от вас, если вы на время покинете его дом и вашу духовную службу будете нести на стенах города. Выйдите из церкви и присоединитесь к войску и народу. Воодушевите их и подайте им пример борьбы. Время роковое.

— Время роковое, — повторил его слова Тэр-Аветис, чувствуя, что в горле застыл комок. И впервые помолился всей душой, зажег свечи перед образом богоматери и вышел вслед за Мовсесом и священниками.

Идти по узким улочкам было очень трудно. Многие дома были превращены пушечными снарядами в руины.

Из-под развалин виднелись порою торчащие руки, ноги или раздавленная детская головка. Тэр-Аветис закрывал глаза. Но трупов было так много, что только слепой мог пройти мимо и не увидеть их. Женщины стаскивали со стен тяжелораненых. Люди стонали, рыдали, умоляя усыпить их навеки. Но женщины спешили перенести раненых в церковь, чтобы эти несчастные испустили дух в божьем доме.

«Мы обманулись! — думал с горечью Тэр-Аветис. — Стали на гибельный путь. Народ предали огню. Не нужно было сопротивляться. Сразу должны были покориться султану, исполнить его волю, дабы сохраниться».

Из соседнего полуразрушенного дома выскочила какая-то женщина. Она прижимала к груди окровавленного ребенка, ручки которого бессильно свисали, а глаза были закрыты. Женщина кричала:

— Да падет грех за него на твою голову, зловредный бог! Будь проклят и ты и твой крест. Обрекли нас на гибель…

Тэр-Аветис отшатнулся. Словно перед ним была не женщина, потерявшая ребенка, а растерзанная, испускающая дух родина — несчастная, беспомощная Армения. Он отвернулся. Шагал возмущенный, с разбитой надеждой. Решено. Ждать больше нельзя. Промедление равно преступлению, большому, непоправимому. Погибнут все. Нужно постучаться в последнюю дверь надежды. Нужно спасти Алидзор по примеру Агулиса. Помощи ждать неоткуда… И не будет. Зачем же обрекать народ на гибель? Пусть погибнут только они: он, Мхитар, их жены, дети, мелики, но пусть останется народ, народ!.. Не так ли поступил мелик Муси — отдал одного, сохранил десять.